Читать книгу Серебряный поэт - Вадим Шарыгин - Страница 9

Верчение, лёт, беспамятства толика.

Порывы. Вы правы, провалы, и только…

А сути не видно, да есть ли, ей вторя,

Природе, как в век королевы Виктории, —

Вручную убранство пространства – изыскано,

Так мир несказанный молчанием высказан.

Неисповедимым, по лестнице Иакова,

Прозрачным иль призрачным, суть одинакова,

Предстал: Серафимы на арфах, кристаллы —

Неслыханный мир – мне промолвить пристало…

С озябших бульваров листву совлекая,

Листал листопад тишину… И такая

Благая окутала душу истома:

Из сна дождепада выходишь, из дома.

Расписано небо – высокие «станцы»,

Объемлет. Обнимет. Окликнет остаться.

Вперёд, пуще прежнего взвеяны кущи,

Багрянцем бахвалится шелест бегущий!

Обрушились листья куда ни попало:

В Неаполь, в Петрополь, в октавы Непала,

В бурлящую радостью пустошь идиллий,

Гурьбой, в одиночку к земле восходили —

Слетевшие с губ одинокие вести.

Разрозненных листьев… Падение… Вместе!

Лиют дожди лучей.

По лезвию времён, по кромке Ойкумены

Босая тишина идёт, большая видимость назрела.

Глотает голоса глухая ночь.

И сребреник блестит надменный

На каменном полу. Свисает яствами с тарелок —

Застольное безумие, безмолвие губительной забавы.

Сброд всех эпох и площадей

Горланит, жаждет казни.

И лисий хохоток старух, и колких перьев скрип,

И взгляд плюгавый —

Смешались, до беспамятства смешат. Взвывает: «Гасни!» —

К кресту вздымает крючковатые персты,

Забрызганный покоем,

Сотрапезник чудовищ – век бубонный, каждый, взвинчен,

И мы с любимой – скорби скарб с безудержною радостью пакуем!

И сломанные крылья мастерит, в сердцах, да Винчи…

Охвачен соглядатайством:

В клуатрах, в кулуарах стынет кома:

Уродства вакханалия, доспехов блеск суровый.

Под грохот вавилонской башни мир людей

Искромсанный, искомый…

И ангельские развеваются плащи, покровы.

Гул под крылами: своды, войны, воины и пятна алой швали!

Невзрачной радости хмельная суть – вовсю пленила.

Огласка тайны… Внемлет кто иль нет? Едва ли…

Лиют вино багровое,

А ночь – в глаза чернила…

Ветер исполнил глиссандо

В осиротевших на листья

Сводах бунинских аллей.

Повадилась в глаза врываться тьма кромешная, впустили —

Радостный холод – сердца́,

Бой напольных часов остывал,

Я навсегда отставал

От исчезающих вдаль журавлей,

От падающих в бездну бремени израненных идиллий.

Вечер утратил плаксивость,

Огонь зачинался: в каминах,

В снах, сгоревших дотла,

В наполненных яростью бойницах, в больницах в кровь искомых.

Взгляд, прикованный к стене.

Осенью осенённый покой.

Ночь озареньем светла.

Поэзия – напасть? – На след напасть, не выходя из комы…

Тимпанов и флейт голоса, нити пряжи,

Фригийских полей отдыхающий вид.

Слепой Нотр Дам в дальний вечер наряжен.

Заброшенный век пустотою кровит.

И мокрое эхо шагов, и немая

Царит мизансцена: унынью вослед

Крадётся туман, сладострастью внимая,

Срывается с пальцев бубновый валет.

Пропитана взглядом страница Жюль Верна,

Бокалы целуются… Нет, не о том…

Возможно, как будто бы, как бы, наверно,

Таверна и хохот, с дымящимся ртом, —

Рассказ моряка-старика, выплеск грога:

Поддался клинку проржавевший сундук…

Фортиссимо Грига, фортуна, потрогал

Шершавую ночь оглашающий стук.

Солёные письма на рейде Ньюкасла…

Я – эркер пространства, подручный племён;

Маяк, чтоб надежда в шторма не погасла;

Брезг счастья, молчанием хора пленён!