Читать книгу Иуда - Валерий Сауткин - Страница 3

Ещё будучи студентом, Олег Кротов проявил живой интерес сначала к современной живописи, а вскоре и к иконописи. Целыми днями он пропадал в мастерских «левых» художников. Среди них были и ставшие впоследствии известными и даже знаменитыми, такие, как Оскар Рабин, Михаил Гробман, Эрнст Неизвестный и другие. С кем-то из них Олега связывали не только дружеские, но и деловые отношения, а, примкнув к группе кинетистов «Движение» во главе со Львом Нусбергом и Франциско Инфанте, он даже участвовал со своей кинетической моделью в их знаменитой выставке в Курчатовском институте. Активно общаясь с художниками, Олег изрядно поднаторел в искусствоведении и организовал в своём институте клуб любителей искусств «Экстремум». Первые выставки в стенах института, сделавшие клуб весьма популярным среди московской интеллигенции, проходили довольно гладко с молчаливого согласия институтского парткома. Обсуждения выставок собирали толпы студентов и москвичей. Комсомольцев возмущало беспардонное отступление художников от принципов соцреализма.

Художники, как могли, отбивались от нападавших на них активистов, ломая сложившиеся стереотипы восприятия. Так, например, на выставке Эрнста Неизвестного один из студентов, критикуя работы Эрнста, заявил:

– Видно, что вы – профессионал, в отличие от многих других, которые и рисовать-то не умеют! Вот в вашей скульптуре изображён нагой человек. Всё у него, как у человека. Голова – как голова! Ноги – как ноги! И рука – как рука, но зачем он, человек, этой рукой рвёт себе грудь? И зачем эта дыра, натуральная дыра у него в груди?

– Видите ли, молодой человек, – спокойно отвечал Эрнст Неизвестный, – чем дыра дырее, тем рука рукее!

– А нога – ногее! – подхватил кто-то из толпы.

Такой демократизм продолжался недолго. Когда началось гонение на поэта Иосифа Бродского, его объявили тунеядцем, судили и приговорили к высылке из его родного города Ленинграда, Олег в рамках очередного устного выпуска «Экстремума» организовал в комнате отдыха своего факультета встречу студентов с поэтом. Иосиф читал свои стихи вдохновенно, очень выразительно и старательно. Высокий лоб поэта постоянно покрывался потом, и время от времени ему приходилось делать передышки и тщательно вытирать пот с лица. Нельзя сказать, что его стихи производили сильное впечатление, нет, среди студентов были тоже неплохие поэты, однако, Бродский был мучеником, а к мученикам у нас отношение особое! После встречи Олег собрал со студентов пожертвования и на дружеском чаепитии вручил поэту конверт с небольшой суммой денег. Это мероприятие не могло остаться незамеченным, и через пару дней Олега вызвал на ковёр секретарь парткома института Иван Николаевич по фамилии Великий. Всё: и громовой голос, и громадный рост, и крупные черты лица со скошенным к затылку лбом – всё на все сто оправдывало его фамилию.

– Что означает ваше название «Экстремум»? – начал Великий.

– «Экстремум» – это взлёт достижений советского искусства, – Олег описал рукой полуволну с положительной амплитудой, – и падение западного, – рука описала полуволну с отрицательной амплитудой.

– Ну, хорошо! А что это за выставку голых баб вы здесь устроили? Кто этот художник?

– Максимов, член МОСХа, – спокойно ответил Олег.

– Этот пусть висит! Я не для этого вас вызвал. В субботу вы устроили встречу с этим тунеядцем, как его, «Броцким»! И собирали для него деньги! Что это такое, я вас спрашиваю! – гремел Великий.

– Он интересный поэт, согласился почитать стихи, а мы собрали деньги и оплатили ему дорогу.

– Ну, вот что! Я запрещаю вам и вашему «Экстремуму» впредь без моего разрешения устраивать подобные встречи и выставки! И прошу за разрешениями ко мне не обращаться! Вы всё поняли? Учиться надо, а не поощрять всякое тунеядство! Всё! Идите!

На этом деятельность клуба закончилась без всяких последствий для его организатора.

На лекции в институте Олег практически не ходил, стараясь, правда, не пропускать практические занятия. Экзамены сдавал успешно, благодаря блестяще отработанной технике списывания: или с учебника, который каким-то, лишь ему известным, способом он проносил на экзамен и умудрялся, сидя на нём, не только находить нужные страницы, но и перелистывать их, или со шпаргалки, заготовленной традиционным способом в виде длинной гармошки с таким мелким текстом, что прочитать её не мог никто, кроме него. Эту способность сдавать экзамены время от времени Олег использовал как средство заработка, сомнительного, но стабильного. Стоимость экзамена, сданного за какого-нибудь нерадивого заочника, доходила до пятидесяти рублей, а зачёта – до тридцати. И в Горном, и в Бауманском, и в Стали и Сплавов под разными фамилиями он сдавал экзамены как общетеоретические, что не требовало от него большой ловкости, так и специальные, например, «Горнометаллургическое оборудование» или «Основы химводоочистки». Лишь однажды в МВТУ им. Баумана на экзамене по ТОЭ преподаватель-экзаменатор заподозрил что-то неладное:

– Молодой человек, не вы ли в прошлом году сдавали мне ТОЭ в Горном институте? Ваша фамилия, кажется, – на минуту он задумался, – Струков. Не правда ли?

Действительно, под этой фамилией в Горном институте Олег сдал немало экзаменов, практически все – со второго по четвёртый курс.

– Вы ошибаетесь! – невозмутимо ответил Олег, – моя фамилия – Бесфамильный! Василий Бесфамильный!

По иронии судьбы именно эту фамилию носил заочник-заказчик. Несколько раз Олег ловил на себе пристальный взгляд преподавателя, но всё окончилось благополучно, проверки документов не последовало.

К окончанию института Олег сколотил небольшое состояние, которое позволяло ему чувствовать себя материально независимым человеком. Более того, накопленных денег хватало не только для того, чтобы пренебречь службой на производстве, но и для выгодных вложений в различные варианты теневого бизнеса.

С подачи своего партнёра по карточным играм, Николая, Олег завёл много перспективных знакомств в мире музыкального андеграунда. Учитывая фантастический интерес молодёжи к запрещённой де-факто рок-музыке, он придумал схему организации концертов наиболее популярных групп, таких, как «Мифы», «Второе дыхание», «Удачное приобретение», «Кардиналы», «Скоморохи» и др. В каком-нибудь кинотеатре выкупались все билеты на вечерние сеансы в среднем копеек по сорок, и с помощью хорошо отлаженной пирамиды посредников они распространялись в течение суток. Без рекламы! При полном аншлаге! Стоимость сольного концерта группы не превышала двухсот-трёхсот рублей, так что при стоимости билетов от двух до трёх рублей в хорошем кинотеатре Олегу удавалось снимать по пятьсот и более рублей, что превышало месячную зарплату академика.

Интерес к изобразительному искусству тем временем постепенно трансформировался в страсть коллекционирования. Сначала – любых понравившихся произведений, потом – коммерчески наиболее выгодных. Вскоре он понял, что на чёрном советском рынке вне конкуренции – русская икона. Олег досконально изучил всю имеющуюся в московских библиотеках литературу по иконописи и реставрации и организовал рейды по деревням центральной России в поисках старых икон. Скупал их, как правило, за бесценок. Попадались и редчайшие экземпляры: 15-го, 16-го, 17-го веков. Часто это были в несколько слоев записанные в более поздние века доски. На первый взгляд они не представляли абсолютно никакой ценности. Вот здесь-то и раскрылся потрясающий талант Олега – практически безошибочно увидеть истинный шедевр в такой доске, за которую рядовой коллекционер не дал бы и гроша ломаного. Коллекция росла, количество переходило в качество за счёт сформировавшегося обменного фонда, доски из которого всё чаще и чаще уходили за бугор. Сначала основными клиентами Олега были нигерийские студенты из Университета Дружбы Народов. Они, пользуясь привилегиями своих родственников-дипломатов, беспрепятственно переправляли через границу иконы, в основном, небольшого размера. Однако вскоре появилась необходимость в отправке крупногабаритных досок. Их поставлял Олегу некий Пётр Измайлов, поп-расстрига, алкоголик и пройдоха, неплохо разбиравшийся в иконописи. Олег никогда не спрашивал у своего поставщика, откуда у него такие редкие, явно не коллекционные иконы, т. к. и сам чувствовал их криминальное происхождение. Большинство этих досок производили сильное впечатление не только своими размерами, но и, прежде всего, качеством письма, школьного, не деревенского. Они могли бы украсить собрание любого из самых знаменитых коллекционеров того времени, будь то Глазунов, Солоухин или сам Щёлоков, но в своей коллекции Олег не мог найти им места, т. к. были они слишком уж приметными. Проблема их продажи была решена просто и очень эффективно. Уже несколько лет Олег прифарцовывал музыкальной аппаратурой, которую скупал у приезжих гастролёров, поляков, болгар и югославов. Сначала это были инструменты: гитары, синтезаторы, микрофоны. Расплачивался рублями, реже валютой и, чтобы избежать проблем на таможне, укомплектовывал задекларированную аппаратуру либо совковыми, либо самопальными аналогами. Потом дело дошло и до акустики, инструментальной и голосовой. Тут-то Олега и осенило, – а почему бы взамен закупленных колонок не отправлять самопальные, но сделанные из тех самых, крупногабаритных, икон? И поляки и южки охотно впряглись в эту челночную контрабанду. Состояние Олега стремительно росло. Вскоре он стал не только обладателем прекрасной коллекции икон и почти миллиона рублей наличными, но и хозяином нескольких комплектов первоклассной музыкальной аппаратуры и самых современных инструментов, которые он сдавал в аренду музыкальным коллективам, предпочитая среди них ресторанных лабухов, делая, правда, исключения для очень популярных и уважаемых в народе концертирующих групп, таких, как «Круиз».