Читать книгу Мастер ужасок - Вальтер Моэрс - Страница 11

Когда Эхо вышел на крышу, у него возникло ощущение, будто он попал в новый мир, который был значительно больше прежнего. Сильный ветер дул ему прямо навстречу и трепал его шерсть, почти сбивая с ног – так высоко он еще никогда не поднимался. От открывшейся глазам Эхо панорамы у него перехватило дыхание. Замок Айспина служил царапке монументальной смотровой башней, у подножия которой расстилалась вся Следвайя. То, что видел Эхо с городской мостовой и что представлялось ему гигантским лабиринтом с непреодолимыми стенами, отсюда, сверху, уменьшилось до модели в миниатюре, до беспорядочной коллекции игрушек, состоящей из кукольных домиков и строительных кубиков, между которыми двигались крохотные повозки и кареты и суетились люди, напоминавшие ретивых обитателей муравейника.

Эхо неожиданно понял, как удивительно мало знал он о мире, в котором жил. Его охватило непреодолимое желание исследовать ту область за горизонтом, над которой так ослепительно светит солнце. Между городом и далекими серо-голубыми горами, разделяющими землю и небо, переливаясь сотней оттенков, лежала зеленая полоса. Леса, луга, поля – эдакий коврик из лоскутов, созданный природой! Чтобы детально исследовать только его, Эхо потребовались бы месяцы. А может быть, годы. Или даже вся жизнь.

И здесь к Эхо вновь вернулись его заботы. Месяцы! Годы! Жизнь! У него осталось лишь несколько недель. Тридцать, нет, теперь уже всего лишь двадцать девять дней. Он посмотрел на луну. Какое жуткое ощущение – целый месяц там, наверху, созерцать знак собственной смерти. Эхо, словно капли дождя, стряхнул с себя печальные мысли и принялся исследовать крышу.

Это была крыша из крыш – устремленное вверх остроконечное чудо архитектуры с мелкими и крупными коньками, с каменными стенами и лестницами, которые, казалось, бессмысленно вели вверх и вниз.

Это была не первая крыша, по которой он лазил, но она была самой большой, самой высокой, самой необычайной и самой извилистой. Десятки дымоходов возвышались, как каменные грибы с жестяными шляпками. Большая часть кровли была выложена настолько профессионально, что любой специалист об этом мог только мечтать. Но на некоторых участках она вкривь и вкось выдавалась вперед, напоминая неухоженные зубы великана, поврежденные и покореженные ветром за сотни лет. На месте, где отсутствовала одна или несколько черепиц, смытых с крыши дождем, разросся дикий сад из чертополоха, различных трав и маргариток.

Сама по себе черепица казалась достаточно прочной, будто она была сделана из твердого как сталь кровельного сланца, не подлежащего износу. Ее поверхность была шероховатой, покрытой тонкими бороздками и выпуклостями, благодаря которым лапы Эхо не скользили. Один неверный шаг, одно неверное движение – и он полетит, как камень, мимо окон замка Айспина, в объятия Следвайи, все ниже и ниже, пока не рухнет на тротуар города и его кости не раздробятся на тысячи мельчайших фрагментов. И совершенно неважно, приземлится он на лапы или нет, потому что при падении с такой высоты ему не поможет ни его гибкий скелет, ни мягкие лапки.

Лестницы также подверглись воздействию ветра и ненастий, в некоторых местах они треснули и обвалились, и Эхо все время приходилось совершать смелые прыжки, чтобы преодолеть образовавшиеся проемы. Но именно такие опасности манили Эхо. Ему нравилось здесь, наверху, балансировать между черепицами, перепрыгивать с одной крыши на другую. Это будило в нем честолюбие, когда ему было нужно самым тщательным образом обдумывать каждый шаг, выверять положение своего тела и держать равновесие. Это было истинной жизнью царапок, когда он и его сородичи, казалось, пришли в этот мир с одной-единственной целью – изящно бродить по крышам. Эхо прогуливался так всю свою жизнь, будь то широкая улица или узкая стена, он как будто балансировал на стальном канате, а под ним зияла бесконечная бездна. И именно сейчас ему пришло в голову, что все это было лишь подготовкой к этому мгновению. Крыша замка Айспина была вершиной всего кровельного искусства! Она была настолько совершенной, что казалось, будто ее в давно минувшую эпоху конструировал фанат царапок и потом оставил ее красиво разрушаться в течение столетий только с одной целью – чтобы Эхо мог сейчас по ней прогуливаться. То и дело Эхо ощупью продвигался вперед, проверяя лапой прочность черепицы. Если раздавался треск или скрип или черепица оседала, то он останавливался, запоминал это место и искал другой путь. Если же он видел, что черепица прочна, он решительно наступал на нее. Иногда он даже решался на небольшой прыжок, чтобы потом опять неподвижно замереть и навострить уши, с любопытством прислушиваясь и принюхиваясь. Минутку, кажется, здесь пахнет царапковой мятой. Он потянул носом еще раз. Да, несомненно. Это был дурманящий запах царапковой мяты, самой лучшей травы в мире! Эхо сразу потерял голову, забыв про всякую осторожность, и сделал пару отважных прыжков вверх. Остановившись на узком коньке стропил, он посмотрел вниз на другую сторону. И правда – там, внизу, на лестничной площадке стоял огромный глиняный горшок с пышным, утопающим в цветах кустом царапковой мяты, вокруг которого жужжали шмели.

Что так восхищает царапок в царапковой мяте и почему она мгновенно превращает их в мурлычущий клубок блаженства, до сей поры остается одной из неразгаданных тайн цамонийской биологии. Во всяком случае, Эхо моментально проявил естественные повадки своего вида, как только обнаружил эту чудо-траву: он мягко соскользнул с крыши вниз и, опустив голову, крадучись обошел вокруг глиняного горшка, незаметно принюхиваясь и выжидая момент. Затем он подпрыгнул вверх, плюхнулся в самую середину куста и в экстазе стал обнюхивать каждый стебель, каждый листок и каждый цветок сверху донизу, при этом мурча, как детский волчок. Потом он еще долго мяукал перед кустом, как будто исполняя для него любовную серенаду. И только после этого он наконец важно зашагал прочь, еще больше пританцовывая, чем прежде, набравшийся сил и окрыленный, производя хвостом все новые и новые элегантные движения.

Значит, мастер ужасок Айспин все же не обманул его. Эта крыша скрывала еще и другие восхитительные вещи, не только великолепную мяту. Эхо не только представлял себе это – он мог уловить запахи! Жареные голуби и перепелки, медовое молоко. Невидимый, пышно накрытый праздничный стол парил в воздухе. Мята была всего лишь средством, которое своим запахом должно было возбудить аппетит, пищевые удовольствия ждали Эхо где-то в другом месте. Но где? Эхо поднимался все выше и выше по карнизу, пока не попал на террасу, поросшую мхом. Множество черепичных пластин, видно, здесь когда-то отвалились и скатились вниз, как сноуборд в горах, и кто-то, вероятно, Аспин, разбил здесь сад. Это был настоящий небольшой реликтовый лес, который вел в самую глубь чердака, с твердым мшистым грунтом, высокой травой и бурьяном. Эхо тихо пробирался через густой кустарник, пригнувшись, как охотник, подкрадывающийся к дичи. Два запаха смешались в один и вытеснили все прочие: запах меда и молока.

Дорогу Эхо преградил чертополох, напоминая склоненные копья, но он отвел его в сторону, выпустив когти. Ничто больше не отделяло его от цели, которая теперь была уже совсем близко. Он раздвинул лапами заросли желтой травы и впервые увидел его – молочное озеро! От легкого ветра белоснежная поверхность подернулась рябью. По озеру плыли маленькие тростниковые лодки, а их пассажирами были жареные с хрустящей корочкой голуби и приготовленные на гриле рыбы. Они были одеты в кукольную одежду и сидели в лодках с бумажными зонтиками. Эхо был восхищен.

Он подполз к берегу молочного озера и, высунув язык, начал ловко лакать молоко, в которое в самом деле был добавлен мед! После того как Эхо утолил свою первую жажду, он лапой вытащил из одной лодки голубя, снял с него кукольное платье и съел птицу целиком от хрустящей корочки до костей. Он съел грудку, шею и крылья, а потом своим шершавым языком слизал с костей оставшееся мясо, пока перед ним не остался лишь обглоданный скелет.

После этого Эхо, кряхтя, улегся на мох, чтобы немного вздремнуть после трапезы для улучшения пищеварения. Он рассеянно рассматривал бледный скелет птицы, играючи теребя его своими лапами, и внезапно ему в голову пришли мрачные мысли. Он испугался при одной мысли о том, сколько энергии затратил Айспин, чтобы его откормить. Мастер ужасок принес сюда, наверх, ванну, возможно, даже ставя под угрозу собственную жизнь. Он поставил ее здесь во мху и заполнил молоком, принося ведро за ведром. Он не только великолепно приготовил птицу, но и подобрал для нее кукольную одежду и смастерил лодки. Как серьезно он к этому подошел! Как жаждал мастер ужасок, чтобы тощий царапка разжирел! Эхо тут же вскочил, его желание поспать мгновенно исчезло.

Подавленный, чуть дрожа, он стал подниматься выше. Это было абсолютно невозможно, методично исследовать крышу – лестница вела то вверх, то опять без каких-либо причин спускалась вниз или поворачивала за угол и завершалась скатом. Поэтому надо было или возвращаться назад, или карабкаться по крутой крыше. Эхо то и дело заглядывал в зияющие всюду треугольные оконные отверстия, но не видел ничего, кроме сплошной темноты. Может быть, там, внизу, были кожемыши? Или под этой сумасшедшей крышей находился еще один чердак, который защищал вампиров от ветра и ненастья? Тут и там он наталкивался на диковинные высеченные орнаменты, причудливые каменные скульптуры и странные водосливные желоба. Он чувствовал себя исследователем, который обнаружил руины погибшей цивилизации.

И вдруг он опять ощутил в воздухе новый аппетитный запах. Что это было? Жареные колбаски? Рыбные фрикадельки? Приготовленная на гриле птица? Эхо отправился навстречу запаху. Он осторожно завернул за угол и наткнулся на следующий созданный Айспином рай для царапок. Это была дымовая труба из красного кирпича размером в человеческий рост, которая располагалась на маленькой, чуть скошенной крыше. Мастер с помощью специальной проволоки и обрезанных веток превратил ее в подобие рождественской елки, на которой на тонких нитях висели различные лакомства: хрустящие жареные колбаски, маленькие рыбные фрикадельки, пахнущие чесноком отбивные котлеты из баранины, панированные куриные ножки и поджаристые крылышки. Внизу стояла кастрюля со свежими сладкими сливками.

Эхо глубоко вздохнул. Мрачные мысли в одно мгновение покинули его, и изо рта потекли слюнки. Он немедленно приступил к делу и начал сбивать лапой висящие кулинарные изыски и тут же их съедать. Они были вовсе не такими простыми, как казалось на первый взгляд, а приготовлены с большим изощрением. Колбаски нафаршированы крошечными крабами, нашинкованным луком и кусочками яблока и приправлены шалфеем, а куриные ножки, очевидно, целый день мариновались в красном вине, благодаря чему их розовое мясо стало мягким, как масло, и таяло во рту. Бараньи отбивные были завернуты в ветчину, нашпигованы розмарином и обжарены. Все имело отменный вкус.

– Ну как? – неожиданно раздался чей-то голос. – Вкусно?

Эхо так испугался, что баранья отбивная выпала у него изо рта. Он огляделся вокруг, сначала посмотрел налево, потом направо, но никого не было.

– Посмотри наверх! – крикнул голос.

Эхо поднял глаза вверх, на трубу. Из нее высовывалась голова одноглазого филина, который пронизывающим взглядом смотрел на Эхо.

– Я спросил, нравится ли тебе еда. – У филина был низкий звонкий голос. – В любом случае я желаю тебе приятного аттепита.

Аттепита? Он сказал «аттепита»?

– Большое спасибо, – ответил Эхо осторожно. – Да, очень вкусно. Выходит, я съел твою еду?

– О нет, – ответил филин. – Я к ней даже не прикасаюсь. Я здесь только живу. Мое жилище в этой трубе.

– Я не знал, что здесь наверху кто-то живет.

– Теперь ты это знаешь. Только пусть это останется между нами. Я бы не хотел, чтобы об этом знал кто-то еще. Меня зовут Фёдор Ф. Фёдор, но ты можешь называть меня просто Фёдор.

Эхо не решился спросить его, что означает «Ф» между двумя «Фёдорами».

– Очень приятно. А меня зовут Эхо. Значит, ты живешь в трубе?

– Я ею никогда не пользуюсь. У нее есть крыша, и мне этого вполне достаточно. – Филин долго молча смотрел на Эхо. – Раз ты можешь со мной разговаривать, значит, ты, должно быть, царапка, – сказал он.

– Точно, – подтвердил Эхо.

– Все понятно. У тебя две печени, ты это знаешь? Я немного знаком с биоголией.

– Ты хотел сказать с «биологией»?

Фёдор сделал вид, будто он не услышал возражение Эхо.

– Инретесно, как тебе удалось преодолеть кожемышей, – сказал он. – На этой крыше не было еще ни одного животного, которое не обладает аэровинагационными способностями.

Инретесно? Аэровинагационными способностями? Язык Фёдора приводил Эхо во все большее замешательство.

– Я с ними беседовал, – ответил он.

– А-а-а, высокое искусство диплотамии! – воскликнул Фёдор. – Понимаю. Ты мапинулировал ими с помощью армугентов, не так ли?

И здесь, наконец, Эхо понял, в чем дело: Фёдор любил использовать в своей речи иностранные слова, хотя у него, очевидно, были с этим проблемы. Или броплемы, как бы сказал он.

– Я предпочитаю использовать свой разум, нежели когти.

– Ты комминуцировал с ними вместо того, чтобы сражаться! Ты настоящий фаципист! – восторженно заявил Фёдор. – Это опмитально! Не может быть большей гарномии в наших взглядах! Ведь по всем вопросам можно вести диксуссию, это и мое мнение.

– Ты знаешь так много иностранных слов, – сказал Эхо.

– Можно и так сказать, – ответил Фёдор и немного взъерошился. – Я – инлектетуал. Так называемая энклицопедия иностранных слов, кофирей высшего класса. Для меня важно не хвастаться своим унисервальным образованием, а соблюдать языковую тончость. Для этого не нужно посещать гинмазию, вполне достаточно собственной ивиниацитивы.

– В таком случае ты тоже один из жильцов Айспина?

– Об этом я даже не хочу слышать! С этим кринимальным инвидидуом я не имею ничего общего! Я занял эту трубу, чтобы простетовать против махинаций Айспина.

– Похоже, ты его не очень-то жалуешь.

– И здесь я не одинок! Он – пазарит общества! Он торчит в городе как руфункул. Он все инцифирует своей тинарией. Пока Айспин сохраняет свою дактитуру, не может быть никакой реванколесценции. Нам нужна реловюция! Реловюция протелариата Следвайи.

Эхо невольно обернулся, чтобы удостовериться, что их никто не слышит.

– Не слишком ли ты неосторожен в своих взглядах? – спросил он тихо. – Я имею в виду, что я ведь для тебя совершенно чужой, а ты…

– Я все знаю, – успокоил его Фёдор. – Ты мне совсем не чужой. Ты – жертва алмихических махинаций Айспина. Он хочет тебя канзить и извлечь твой жир.

– Откуда ты это знаешь?

– Во-первых, потому что он это проделывает со всеми животными, кроме кожемышей. Я все знаю. Все! Я веду наздор за этим зданием уже много лет. Я знаю каждый дымоход, каждый тайный ход в каменной кладке. Я видел животных в клетках. Я видел, как он превращал их в комочек жира. Сейчас здесь остались только клетки.

– Ты ползаешь здесь по дымоходам? – спросил Эхо. – Зачем ты это делаешь?

– Я шпионю за Айспином и пытаюсь выведать его махинации. Я везде и нигде. Никто не видит меня, но я вижу всех. Я был свидетелем множества молоногов Айспина, которые он произносил в одиночестве. Я знаю все его далеко идущие планы. Его тоталитарные мечты.

– А это не опасно? – спросил Эхо. – Я имею в виду, если он тебя обнаружит?

Филин проигнорировал и этот вопрос. Он наклонился к Эхо, широко раскрыл глаз и, понизив голос, прошептал:

– Послушай, мальчик, ты в большой опасности. Айспин намерен – ни много ни мало – стать хозяином жизни и смерти. И хотя это попахивает манией величия, он очень близок к этому. А ты – последнее колесико, которого ему недостает, чтобы запустить свою машину.

– Откуда ты это знаешь?

Филин вновь нахохлился.

– Может быть, это всего лишь особый дар комбанирования. Может быть, декетивное чутье, инстинктивное чувство – можешь назвать это итниуцией. В последнее время многое указывает на то, что все приведет к акопалиптическому филану. К страшному сцеранию неслыханных масштабов! И с тех пор, как ты появился здесь, процесс ускорился. С этого времени Айспин пребывает в еще более веселом расположении духа, чем прежде. Если бы ты видел его прошлой ночью во время его эксмерипентов. Это был настоящий эстказ!

У Эхо постепенно зарождалось какое-то недоверие. Откуда ему знать, правда ли то, что говорит эта необычная птица? Может быть, он союзник Айспина и должен его проверить.

– Скажи-ка, а почему ты мне все это рассказываешь?

– Потому что ты единственный, кто может его остановить, – прошептал филин.

– Как я должен это понимать?

– Уже давно мастер ужасок вываривает жир редких животных и хранит в нем запах их душ. И он постоянно перемешивает этот жир и запахи, потому что хочет получить первичный материал, из которого можно создавать новые жизни. Prami Zetaria! Мне кажется, что он настолько приблизился к своей цели, что, возможно, при ближайшем полнолунии он ее достигнет. Для этого ему нужен всего лишь жир и душа одного-единственного животного – царапки. Это следует из твоего пребывания здесь. Судя по всему, ты – последнее звено в планах мастера. Твой жир – единственный отсутствующий индигриент. Только ты можешь это остановить.

– Да? И каким же образом? – спросил Эхо.

– Очень просто: тебе надо просто исчезнуть. Еще пару дней ты можешь основательно набивать свой живот, а потом просто сбежать. В огромный мир за пределами этого замка. Лиши его своего царапкового жира, и он будет полностью домерализован.

– Но я заключил с ним договор.

– Договор? – Филин испуганно посмотрел на Эхо. – Ирюдический документ? В самом деле? Это очень плохо.

– Да, – вздохнул Эхо, – договор надо соблюдать.

– Что за ерунда! Договоры для того и существуют, чтобы их нарушать! Но договор с Айспином – это другое дело.

– Что ты имеешь в виду?

Филин испуганно посмотрел по сторонам.

– Дело в том, что Айспин имеет различные средства и пути, чтобы заставить тебя соблюдать этот договор.

– Какие средства ты имеешь в виду?

– Ты это увидишь, если только попытаешься нарушить ваш кантрокт.

– Что-то подобное мне уже говорили кожемыши. Значит, ты тоже считаешь, что у меня нет никакой надежды выйти отсюда живым?

– Я этого не сказал. Я вообще-то по натуре опмитист, и моим цинприпом является надежда. Но твой случай действительно на редкость сложен. Мне нужно как следует об этом поразмышлять.

От порыва ветра зашелестели листья на ветках, украшавших дымоход. Эхо обернулся. Вдали ползли тяжелые грозовые тучи.

– Кламитические условия в ближайшее время ракидально изменятся, и тогда здесь, наверху, станет очень неуютно, – сказал филин. – Атфосмера заряжается эректличеством, давление на барометре растет – наверняка будет гроза. Я пойду в подвал, чтобы поймать пару мышей. Я, к сожалению, должен сам заботиться о своем пропитании.

– Возьми себе пару колбасок, – предложил ему Эхо.

Филин состроил недовольную мину.

– Нет, нет, нет, я принципиально не притрагиваюсь ни к чему, что готовится на чертовой кухне Айспина. Это одно из моих самых главных правил.

– Как хочешь, – сказал Эхо, – но ты многое теряешь.

– Я бы посоветовал тебе тоже найти себе подходящее сухое место, – сказал Фёдор.

– Хорошо. И большое спасибо за приятную беседу и добрые советы.

– Это была не приятная беседа – это была конспаритивная встреча. И это не были добрые советы – это были стартегические размышления. С этого момента мы одна команда.

– Команда?

– Общность судьбы. Братья по духу. Товарищи в борьбе. Скоро мы увидимся снова.

Фёдор Ф. Фёдор закрыл глаз и исчез в дымоходе.

Царапка покрутился, разглядывая небо. Над Синими горами сгущались плотные дождевые тучи, теплый влажный ветер становился все сильнее, и Эхо чувствовал себя все неуютнее – ему не хотелось, чтобы гроза застала его здесь, на крыше. В его голове царила сплошная неразбериха от сказанного Фёдором и от его искаженных иностранных слов, к тому же он обессилел от обильной еды. В результате он решил вернуться в дом и немного поспать, чтобы переварить услышанное и съеденное. В конце концов, это было насыщенное событиями утро.