Читать книгу «Грант» вызывает Москву - Василий Ардаматский - Страница 13

Штурмбанфюрер Вальтер Цах рассказывал Релинку о подготовленной им акции «Шесть лучей». Именно рассказывал, а не докладывал. Начальник полиции безопасности вообще не был обязан отчитываться перед старшим следователем СД. И если он пришел к нему, то только потому, что знал, какой большой опыт у Релинка в проведении подобных акций и что в СД города он – фигура наиболее значительная. И все же разговор их, вроде, неофициальный. Вот и встретились они не на службе, а в воскресный вечер в особняке, где жил Релинк. Они сидели на тесном балконе, выходившем в сад. Плетеные кресла еле поместились на балконе, и собеседники все время чувствовали колени друг друга. Но зато можно говорить совсем тихо, тем более что обоим известен параграф 17 инструкции Гейдриха, в котором особо подчеркивается секретность именно этих акций.

– По-моему, шифр операции подобран неудачно, – сказал Релинк. – Каждому дураку ясно, что речь идет о шести лучах еврейского клейма.

Цах, не моргнув глазом, проглотил «дурака» и спросил:

– А что, если ее назвать просто акция номер один?

– Во всяком случае, лучше, – ответил Релинк. – На сколько человек вы рассчитываете акцию?

– Я думаю, что по первому приказу о явке придут около двух тысяч человек и через неделю столько же по второму приказу.

– Возможность побега из города, надеюсь, предусмотрена?

– Да, все сделано. У нас единственная трудность – довольно большое расстояние от места сбора до места акции.

– Это очень плохо, Цах, – с мягкой укоризной сказал Релинк. – Каждый лишний десяток метров пути – это лишний шанс расшифровки акции.

– Но мы их доставим туда ночью.

– Как вы их доставите? У вас будет для этого необходимый транспорт?

– Я провел хронометраж. Ночью гнал по маршруту полицейских. Получилось девятнадцать минут. Учитывая, что в колонне будут и старые люди, планирую тридцать минут.

– А вы помните случай в Польше, когда пять тысяч человек отказались идти и сели на дорогу! Что будет, если предчувствие не обманет и ваших?

– Что вы предлагаете?

– Я предлагать не могу вообще.

– Я все-таки проведу их за тридцать минут! Не то чтобы сесть, на дорогу, подумать об этом не успеют, – энергично сказал Цах.

Они разговаривали вполголоса, совершенно спокойно, как могут говорить о своих делах любые люди. И они будто не знали, что каждое их слово – это автоматная очередь, предсмертные крики женщин и детей, шевелящаяся земля над могилами тысяч людей, виноватых только в том, что они родились евреями.

Нет, они знали! И именно поэтому они заменили предложенный Цахом не слишком хитрый шифр операции. Они знали, и именно поэтому Релинк избрал местом разговора этот тесный балкон. Они знали, и поэтому их так заботило скрытие акции от посторонних глаз.

Релинк и Цах закончили свой разговор на балконе и некоторое время молчали. После недавнего дождя в саду позванивала капель, в небе сверкали, будто вымытые, крупные звезды. Какая-то бессонная чайка метнулась над садом, и от ее пронзительного тоскливого крика вздрогнули те, на балконе.

– Завтра в это время мы начнем, – сказал Цах, вставая.

– Позвоните по окончании. Желаю успеха.

– Я в нем уверен. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Релинк проводил Цаха до ворот и потом долго гулял по саду.

Он завидовал Цаху – у того уже началась настоящая работа, а ему приходится заниматься пока очень нужным, но, увы, не самым интересным делом.

Весь день он провел на конспиративной квартире, куда к нему по строгому графику водили людей, завербованных в секретные агенты СД. Удивительно, как похожи друг на друга все эти люди и во Франции, и в Голландии, и в Польше, и здесь. После двух-трех бесед Релинку казалось, что вместе с каждым кандидатом в агенты в комнату почти зримо входили либо страх, либо алчность, либо ненависть. После каждого разговора он записывал в свою крохотную записную книжечку кличку агента и в скобках ставил одно из тех слов: «страх», «алчность», «ненависть». Это чтобы потом всегда помнить главную душевную пружину агента. Помнить это очень важно, ибо, что по силам ненависти, не может осилить алчность и тем более страх… Подготовительную, самую первичную работу с агентами Релинк не любил, потому что люди эти ему были не интересны и заранее во всем понятны.

Релинк вернулся домой поздно.

Он заснул быстро и крепко, как засыпают люди, у которых здоровье и нервы в полном порядке и которые от завтрашнего дня не ждут никаких неожиданностей, так как считают, что свое завтра они делают сами…

Но в половине третьего ночи его поднял с постели телефонный звонок из. СД.

– Позволю себе звонить на правах коменданта, – услышал он, как всегда, веселый и, как всегда, надтреснутый голос Брамберга. – К нам тут явился очень интересный тип.

– Сам явился?

– Да.

– Что ему надо?

– Требует, чтобы с ним говорило начальство повыше меня.

– Так арестуйте его, и завтра разберемся.

– Но мы же договорились на первых порах добровольцев не брать. Притом нюх меня обманывает редко. Вам стоит приехать. От этого типа идет крепкий запах.

– Ладно, высылайте машину…

Релинк сидел за столом, еще не совсем проснувшись, когда к нему ввели того, кого Брамберг называл интересным типом. Да, этого не могли сюда привести ни страх, ни алчность. В облике вошедшего были лишь независимость и уверенность. Перед Релинком стоял крепкий, осанистый мужчина лет пятидесяти, с крупным волевым лицом. Его массивная голова была на такой короткой шее, что казалось, будто она приросла прямо к плечам.

Не дожидаясь приглашения, он сел на стул и, внимательно смотря на Релинка, спросил:

– С кем имею честь разговаривать?

– Здесь обычно первый спрашиваю я, – улыбнулся Релинк, уже предвкушая интересный и сложный кроссворд.

– Моя фамилия Савченко, Илья Ильич Савченко. Но это ровным счетом ничего вам не говорит.

– Начальник СД доктор Шпан, – назвал Релинк не свою фамилию.

– Почему же вы принимаете меня не в своем кабинете? – спокойно спросил Савченко.

– Разве суть разговора может зависеть от мебели? – в свою очередь спросил Релинк.

– Ну, а все же?

– Вы пришли в учреждение, где я могу позволить себе фантазию принимать людей в любом из кабинетов. И вам не кажется, что мы начали разговор не самым деловым образом?

– Кажется, – согласился Савченко и неторопливо достал из кармана коробку папирос и спички.

– Я не курю, – сухо заметил Релинк, и это была его первая проба собеседника на характер.

Поискав глазами пепельницу и не найдя ее, Савченко положил погашенную спичку в коробку с папиросами.

– Я пришел к вам… по указанию украинской националистической организации, – многозначительно сказал он, шумно раскуривая отсыревшую папиросу.

– Что за организация? – вяло поинтересовался Релинк.

Савченко, не глядя на него, удивленно поднял брови:

– Вам известна такая фамилия – Бандера?

– Да.

– То, что вы находитесь на территории Украины, тоже, надеюсь, вам известно?

– Безусловно.

– Это автоматически освобождает меня от объяснения, какую организацию я представляю.

– Но в вашей организации, я знаю, есть какие-то разветвлении, оттенки, нюансы. И вот в этом, признаюсь, я еще не успел разобраться, – ответил Релинк.

– Видите ли, это не совсем верно, – огорченно сказал Савченко. – Разветвления, или, как вы говорите, нюансы, существуют, к сожалению, только в нашем заграничном руководстве, где, кроме подлинного вождя Украины Бандеры, бьются за власть и за место возле украинского пирога различные деятели рангом пониже и умом победнее. А здесь, на месте, мы абсолютно едины в нашей любви к Украине и в нашей ненависти к коммунистам. До первых дней войны я находился во Львове, а затем, согласно приказу Бандеры, прибыл сюда, чтобы возглавить местную организацию и установить с вами деловой контакт. Моя область – весь юг Украины. Мы не торопимся и не хотим торопить вас. Мы понимаем, что первая ваша задача – расчистить город. Но сегодня мы решили, что уже сейчас можем быть вам полезны. С тем я и пришел. Должен извиниться, что пришел в поздний час, но нужна осторожность.

– Понимаю, понимаю, – рассеянно проговорил Релинк, вспоминая в это время все, что говорили ему в Берлине по поводу использования украинской националистической организации. А говорили ему, что публика эта может быть и полезна и опасна. Их ненависть к Советам, ко всему, что идет от Москвы, следует использовать, но нужно всегда помнить, что они хотят с помощью немецкой армии стать во главе самостийной Украины, а это, кроме как им самим, никому не нужно. Так что контакт с ними следует поддерживать и извлекать из этого максимум пользы, но подпускать их к власти нельзя. Им даже не надо давать на этот счет никаких конкретных обещаний. Максимум – участие в органах местного управления.

– Могу ли я знать численность вашей организации? – спросил Релинк.

– Все украинское население города. Но точнее об этом позже и вообще все организационные вопросы – позже. Сегодня я явился к вам с одним совершенно конкретным делом.

– Слушаю вас.

– Вы знаете о том, что местный горком партии оставил в городе хорошо вооруженное подполье?

– Во всяком случае, думал об этом, – равнодушно ответил Релинк.

– По нашему мнению, вы должны уже не думать, а действовать. Мои люди обнаружили в городе больше десятка оставленных здесь коммунистов, сменивших не только место работы, но и все свое обличье… – Савченко выжидательно замолчал.

– Дальше, – попросил Релинк.

– Я ждал, что вы спросите фамилии и адреса этих коммунистов, – улыбнулся Савченко.

– Это мы узнаем сами, – небрежно обронил Релинк.

– Не сомневаюсь. – Савченко затянулся дымом папиросы и добавил: – Но если у вас возникнут трудности, мы поможем, только скажите.

Релинк выругался про себя. Черт его дернул самому отрезать возможность сейчас же спросить фамилии оставшихся в городе коммунистов.

А Савченко в это время думал о том, что его собеседник, пожалуй, не так уж хитер и легко впадает в фанаберию. Он собирался уже сегодня парочку фамилий обменять на кое-какие привилегии для членов своей организации, а дело явно затягивалось.

– Что у вас ко мне еще? – спросил Релинк.

– Мне хотелось бы еще только высказать пожелание, чтобы вы и другие оккупационные власти при подборе работников для различных целей делали некоторое предпочтение нашим людям. Только и всего.

– Лично я это обещаю, – заявил Релинк. – Что же касается других оккупационных институтов, вам, вероятно, придется установить контакт и с ними.

– Мне этого не хотелось бы делать. На этот счет желательна ваша авторитетная рекомендация. Вы могли бы, например, сообщить мой адрес кому надо, тогда я знал бы, что назревающий контакт вами одобрен. Словом, пока мне хотелось бы иметь дело только с вами.

– Я подумаю об этом, – ответил Релинк. – Прошу ваш адрес, а заодно и документы, подтверждающие ваши полномочия.

Савченко неторопливо вынул из кармана аккуратно сложенную бумагу и протянул ее Релинку.

Это оказался вполне официальный документ, подписанный самим Бандерой и на его личном бланке. В нем было даже обращение к немецким оккупационным властям «оказывать Савченко И. И. всяческое содействие в выполнении им высокого национального долга».

Релинк вернул документ.

Савченко сказал:

– Мой адрес: Первомайская улица, двадцать девять, спросить Евдокию Ивановну.

Релинк записал адрес и поблагодарил Савченко за полезный визит.

– Я хотел бы, перед тем как попрощаться, внести в наши отношения дополнительную ясность и для этого говорю: до свидания, господин Релинк, – с любезной улыбкой сказал Савченко.

Релинку ничего не оставалось, как тоже улыбнуться и сказать:

– До свидания, господин Савченко.

В кабинет заглянул Брамберг, он без слов спрашивал, как поступить с посетителем.

– Выпусти его и сейчас же вернись ко мне, – распорядился Релинк.

Вернувшийся Брамберг уже понимал, что в чем-то провинился, и преданно смотрел в глаза Релинку.

– Откуда он узнал мою фамилию? – холодно спросил Релинк.

– Когда я сказал ему, что вы сейчас приедете, он спросил, как вам обращаться. И я сказал ему: «господин Релинк», вот и все.

– Осел! – тихо произнес Релинк. – Запомни этот случай на время, что я еще буду тебя терпеть.

– Запомню, – четко произнес Брамберг. – Я могу идти?

– Машину к подъезду, – приказал Релинк.

– Уже стоит.

– Тогда иди к черту!

– Слушаюсь, пошел. – Брамберг круто развернулся и, печатая шаг, направился к дверям.