Читать книгу Аккорды мракобесия. Книга третья - Василий Варга - Страница 8

По пути в Горки Ленин еще больше злился, но ничего не мог поделать: Лейба был другом, Апфельбаум – Зиновьев телесным утешителем в прошлом, Инесса – любовницей, уже довольно надоевший, а его мужское достоинство хоть выбрасывай. Вареная колбаса и все тут. Обратиться к врачам – стыдно. Гений всего человечества не может выдать то, что у него внутри. Это не подлежит огласки. Кроме того, кроме всего прочего у него, вождя всех трудящихся только сейчас появились эти Горки в десять тысяч гектаров, а его друг, Второй человек, настолько оброс барахлом, что подсобные помещения, забитые от пола до потолка, не могут ничего больше вместить, кроме женских чулок в единственном экземпляре.

Остальные члены Политбюро тоже стараются не отставать, поэтому погрузка вещей в Питере (Ленинграде) длилась целых два дня на специальный поезд.

Не доезжая Горок, Ленин приспустил окно, сидя за спиной водителя и тут же его укусил комар ниже уха.

– Ская, поворачивай обратно. Я передумал. Младший брат Дима ждет меня, но я не взял с собой ни одной бутылки, а он такой нытик. Нет, я поеду в Кремль, завернусь в пуховое одеяло, и никто меня не укусит.

– А нам все равно, – сказал Ская и повернул руль драндулета.

Большевики натворили в городе на Неве неимоверное количество бед. Надо было сматывать удочки. Ильич побаивался и немцев: а вдруг немцы возьмут Питер и всех арестуют, в том числе и его.

Едва Ленин и его соратники, облачившись в новые костюмы и надев плохо повязанные красные галстуки, переехали из Питера в Москву и оккупировали Кремль, создав довольно солидное еврейское поселение в районе Красной площади, как к Ленину на прием, ринулись братья, потерявшие должности в разрушенном городе Петра.

Это были всякие цуцукальсоны, мосиондзы, кранки, портянки, в основном интернационалисты, откликнувшиеся на призыв Ленина помочь в деле свержения правительства и участвовавшие в перевороте. Они так походили на проходимцев со всей Европы, что Ленин глядя на их рожи, поросшие рыжими кудрями, не мог нарадоваться.

Несмотря на свою занятость государственными делами, посылками циркуляров на места, в задачу которых входило: казнить, не миловать и резать, но больше резать, чем вешать, он добровольно бросал перо в заплёванное ведро, откладывая все на потом на неопределенное время, укладывал подбородок в ладошку согнутой руки и говорил:

– Слушаю вас, батенька, вы должно быть долго торчали у меня в приемной и вас не пускали в мой кабинет. Знаете, дела. Враги сопротивляются революции, саботируют мои решения и, представляете, даже берут вилы в руки. Это, я вам скажу, дело архи серьезное.

Толстопузый и толстозадый Кнейфис Абрам Моисеевич, приглаживая седые, кудрявые волосы, тяжело садился в кресло и, убавляя свист воздуха через ноздри, выдавил:

– Золотой ты нас, любимый ты нас, мы так сцасливы, сто ты нас не отталкиваес. Я потерял немало нервов с этими гусскими бесхвостыми обезьянами, когда давал команду закалывать стыками, а в связи с переездом лисился работы. Сделай меня нацальником ВЧК Москвы. Я наведу порядок в тецение пяти дней, увидис, дорогой Ильиц. Я улозу половину этих дураков, этих бесхвостых…, как говорит нас любимец Бронстейн.

– Абрам Моисеевич, голубчик, где ты был раньше? Я тебя, можно сказать, ждал, но так, как, а это архи важно, ты не являлся вовремя, когда я ждал, даже ночью спал плохо, то я вынужден был принять кадровое решение в интересах мировой революции. Мироая революция не может ждать, голубчик Абграм. Начальник ВЧК Москвы уже назначен. И уже есть результат. Пятьсот врагов расстреляно, а когда патронов не хватало, товарищ Кнейфис хоронил врагов живыми. Он тоже Абрам и тоже Кнейфис. Как же так?

– Это мой двоюродный брат, Владимир Ильиц. Он просто гусская свинья: занял кресло, золотое кресло и нет, стобы пригласить меня, но дазе не принимает, все с бабами возится. Надо исклюцить его из насей обсцины.

– Ну, не знаю, не знаю. Иди к нему в замы. Потом я вас поменяю: он будет замом, а ты его начальником. Впрочем, посиди почитай «Капитал» Маркса. Ты Маркса читал?

– Никогда не цитал. Заголовок одназды и то ахнул от слова капитал. Как зе? мы боремся с капитализмом, а тут тебе этот Мордыхай сует свой капитал, да прямо под нос, жид парсывый.

– Так и ты еврей, Абрам, – произнес Ленин и расхохотался.

– Я избранный Богом и ты избранный Богом, но мы долзны выкурить гусских дураков и заселить эту территорию евреями. За сто я люблю Бронстейна? за его науцный труд по поводу гусских. Это нелюди, это рабы… бесхвостые и их есцо называют людьми, Это не люди, а зевотные, Ильиц. Нам надо заселить…

– Абрам Моисеевич, пока придет твой брат тоже Абрам, я тебя познакомлю с новой установкой марксизма по этому вопросу. Это ленинская установка, то есть, моя. Эй, Фотиева, вызови мне начальника ВЧК Москвы Абрама Кнейфиса.

– Слушаюсь, Владимир Ильич, – произнесла Фотиева с карандашом и блокнотом в руках.

– Абрам, садись ближе и внимательно слушай. Я приведу тебе научную теорию нашего физиолога Павлова, ученого с мировым именем. Слышал о таком?

– Признаться, нет. Если и слысал, то не придал знацения. Для меня любой гусский – обезьяна и больсе ницего.

– Ты законченный русофоб, Абрам.

– Фоб, Фоб, тоцно, ты угадал, Бланк. Ну да ладно, цеси.

– В смысле, чеши. Но ты только внимательно слушай.

Знаменитый физиолог Павлов…

– Ильиц, Павлов не мозет быть знаменитым, он гусский, знаменитым мозет быть только еврей, а это знацит, сто он не Павлов, а Павлус. И так, сто там говорит этот Павлус?

– Павлус говорит, что ему удалось выработать рефлекс свободы у обезьян.

– У гусских обезьян.

– Пусть будет так. Когда он поставил обезьяну на стол с ограничением свободных движений (зажал в тиски…), то она не могла с этим смириться. Обезьяна всё время царапала пол, грызла веревки. Тогда он решил давать еду обезьяне в тех же тисках и только в тисках. Морил ее голодом, а потом кормил в тисках. Что произошло? Обезьяна стала кушать только в тисках. Она отказалась от свободы. Она предпочла неволю и в неволе чувствовала себя прекрасно. Обезьяна сама стала влезать в этот станок и скулила до тех пор, пока ее не зажимали в тисках. Вот что, Абрам! Ты понимаешь это? Нет, ничего ты не понимаешь.

– Ну, давай до конца, мозет и пойму…

– Так вот, дорогой Абрам. Мы русских обезьян зажмем в тиски. Это будут тиски голода. Тиски можно еще назвать рабством. Мы будем их морить голодом. Почему у обезьяны выработался другой рефлекс? Да потому что первоначально ей давали еду только в тисках, что спасало ее от голодной смерти. Это целая наука, она для нас, большевиков, представляет исключительный интерес. Закономерности подсознания и психики эффективно действуют на управление людьми. Когда животному (человеку) стала угрожать потеря жизни от голода, то оно быстро пришло в правильное соотношение с действительностью и задержало прежний рефлекс свободы, развив на него торможение. Мы это применим во внутренней политике, чтобы голодом заставить многочисленных «старорежимных», «царских» специалистов, упорно не желающих сотрудничать с новой властью. Мы их приучим к сотрудничеству за пайку – за продовольственную карточку. Хлебная монополия, хлебная карточка, всеобщая трудовая повинность являются в руках пролетарского государства… самым могучим средством учёта и контроля… Это средство контроля и принуждения к труду сильнее законов конвента и его гильотины. Ты хоть что-то понял, Абрам?

– Ты так уцоно говорис…, трудно понять все сразу… так зе как трудно понять…

Абрам засуетился, извлек грязный, похожий на солдатскую портянку платок и стал вытирать потную лысину.

– Что, Абрам, что ты не можешь понять? Вроде я говорю предельно ясно. Эй, Фотиева воды, нашему гостю плохо.

– Не надо воды, просу тебя, дорогой Ильиц… Бланк. Я не могу понять и наса обсцина не мозет понять, поцему ты носишь поганое гусское имя Ленин? Ты зе принадлежишь к нации, созданной Богом. Мы должны управлять всеми народами мира, а ты носишь гусское имя, когда твоя мать полноценная матуска… Сралевна, то есть, прости, Срульевна. Дедуска Сруль Мойсовиц при крещении получил имя Александр, он продал свою веру, стобы стать гусским, а мы гусских долзны уництозить, как нас уцит Лейба Бронстейн. Скази, дорогой Бланк, поцему тебе не нравится имя Бланк, оно так звуцит красиво? Мозно ведь цуть-цуть поменять буквы, к примеру, Бланкус или Бланказис, но никак не Ленин. Ленин это звуцит грубо по гусски. Поцему, скази? Я передам всем евреям. Они здут, волнуются, в Тору заглядывают, но там такого имени не находят.

– Абрам, много знать будешь – быстро состаришься, – ответил Ленин и стал сверлить гостя правым глазом, сощурив левый, до тех пор, пока Абрам не начал подергиваться в кресле, вытирая слезы грязной тряпкой.

– А вот и мой брат. Абрам, дорогой. Будем вместе работать, – радостно произнес Абрам, когда его брат, начальник ВЧК Москвы вошел бодрым шагом, трижды поклонился хозяину кабинета, а потом повернулся к брату и, не подавая ему руки, произнес:

– Я буду плевать в ведро, а ты будешь выносить это ведро на помойку, отмывать и вытирать до блеска носовым платком. Есть у тебя платок?

– Ну вот, это брат, – стал плакаться Абрам.

Ленин нахмурился еще больше и неожиданно сказал:

– Выйдите оба в коридор. Постарайтесь договориться. Я, когда освобожусь, приглашу вас.

Оба Абрама вышли. Начальник Московского ВЧК широко раскрыл руки и заключил в объятия своего брата.

– Абрам!

– Абрам!

– Абрам, дорогой!

– Абрам, любимый брат.

– Абрам, брат, я буду не только ведро выносить, но и выполнять все, что ты прикажешь, – сказал безработный Абрам.

– Самый дорогой брат! не надо этого делать. Я перед тобой виноват. Мне показалось, что ты не тот, за кого себя выдаешь, но, присмотревшись к тебе, я увидел под правым ухом бородавку. Такая же и у меня, Абрам, посмотри. Поэтому сделаем так. Когда я буду париться с проститутками в бане, ты будешь восседать в моем шикарном кресле и давать распоряжения. В основном это команда – расстрелять! она одна и та же. Потом ты пойдешь париться, я сяду в кресло, и буду отдавать тот же приказ.

– У меня уже не поднимается эта стука, Абрам. Узе давно. Она годится только для слива моци. И то спасибо. А посему баня для меня одно расстройство. Я могу расплакаться прямо там, в бане. Хоцес, могу показать, посмотри, Абрам.

– Не переживай. Я тебе выберу такуюласточку, которая тебя оживит.

– Ой, спасибо. Ну, пойдем, доложим Ленину, что у нас все типочки-тапочки.

– Не стоит, Абрам. Ленин о нас уже забыл. Вон, сколько нашего брата толпится у его двери. Все пришли выпрашивать должности для себя и своих чад.

– Абрам, брат, а поцему Ленин отказывается от уничтожения бесхвостых белых обезьян, объясни мне, позалуста.

– А зачем их уничтожать? Ленин планирует превратить их в рабов… послушных, бессловесных, работающих только за еду, одежду, за сапоги, кепку, ленинскую кепку… Им будет разрешено строить коммунизм, славить своего вождя и думать о светлом будущем, но больше ни о чем.

– Так это же здорово, Абрам.

– Ну, вот видишь, а ты мучился. Пойдем.

Но в это время из кабинета Ленина стали выносить худощавого еврея по имени Мордыхай. Он был однофамильцем Маркса. Требовал у Ленина должность председателя Моссовета, и ни на какую другую должность не соглашался.

– Я родственник Маркса, у меня особые привилегии, – громко кричал он и даже грозил кулаком.

– Ну, батенька, что я могу сделать? Должность уже занята… нашим человеком. Это Сруль Моисеевич Карпуцке. Ему 82 года, может он скоро помрет, подожди немного.

Мордыхай схватился за сердце и упал на пол, точнее на ковер, чуть-чуть заплеванный евреями просителями. Его тут же схватили и вынесли в коридор, а там вызвали медицинскую помощь. Но Мордыхай вскоре пришел в себя, сел на стул и расплакался.

Ленин тоже расстроился, а всякий раз, когда он расстраивался, он много кушал, предпочитая черную икру остальным блюдам. А потом приступил к чаепитию. А за чаем его, как правило, посещали великие идеи. И сейчас у него возникла новая идея превратить русских в рабов не только при помощи кормежки в зажатых тисках, но и применять другие методы воспитания масс. К голоду надо присоединить и боль в виде красного террора, специальных концлагерей, пыток и веревок, вымоченных в соляном растворе, лишением сна в сочетании с лишением пищи.

Всем этим можно отбить у русских дураков желание свободы и тогда они вынуждены будут смириться с новой действительностью и постепенно у них выработается новый приобретенный рефлекс – рефлекс торможения свободы или по-другому – рефлекс раба.

Чтобы никто нас не упрекнул в искажении фактов, придется привести несколько скучных цитат из выступлений и сочинений дорогих, любимых некоторыми нашими современниками, вождей.

Как откровенно поведал член Политбюро ЦК КП (б) У (Украины) Мендель Маркович Хатаевич, «понадобился голод, чтобы показать им, кто здесь хозяин. Это стоило миллионов жизней, но мы выиграли».

Троцкий, принимая делегацию церковно-приходских советов Москвы, в ответ на заявление профессора Кузнецова о том, что город буквально умирает от голода, заявил: «Это не голод. Когда Тит брал Иерусалим, еврейские матери ели своих детей. Вот когда я заставлю ваших матерей есть своих детей, тогда вы можете прийти и сказать: «Мы голодаем» («Циничное заявление» – Донские Ведомости (Новочеркасск),?268/1919)

«Суд должен не устранить террор…, а обосновать и узаконить его официальным, ясно, без фальши и без прикрас. Формулировать надо как можно шире… С коммунистическим приветом, Ленин» – писал Бланк-Ленин в письме наркому юстиции Курскому 17 мая 1922 года.

Нельзя обойти и немецких своих, отцов марксизма, духовных наставников Ленина. Этим двум жидам и мое поколение поклонялось как богам. Карл Маркс и Энгельс – это были величайшие, гуманнейшие люди на земле, а то, что они были безнравственными и психически больными русофобами, никто не знал.

Вот посмотрите:

Ф. Энгельс: «Необходима безжалостная борьба не на жизнь, а на смерть с изменническим, предательским по отношению к революции славянством… истребительная война и безудержный террор».

К. Маркс: «Славянские варвары – природные контрреволюционеры, особенные враги демократии»

Энгельс Марксу: «Кровавой местью отплатит славянским варварам всеобщая война».

«В кровавом болоте московского рабства, а не в суровой славе нормандской эпохи стоит колыбель России. Сменив имена и даты, увидим, что политика Ивана III и политика современной московской империи являются не просто похожими, а и тождественными… Россия порождена и воспитана в противной и униженной школе монгольского рабства. Сильной она стала лишь потому, что в мастерстве рабства была непревзойденной. Даже и тогда, когда Россия стала независимой, она и далее осталась страной рабов. Петр I соединил политическую хитрость монгольского раба с величием монгольского владетеля, которому Чингисхан завещал покорить мир…

Политика России – неизменна. Русские методы и тактика менялись, и будут меняться, однако главная цель российской политики – покорить мир и править в нем – есть и будет неизменной. «Московский панславизм – всего лишь одна из форм захватничества». К. Маркс: «Славянские варвары – природные контрреволюционеры».

«Циркулярно. Ленин секретно. …Последние события на различных фронтах в казачьих районах – наши продвижения вглубь казачьих поселений и разложение среди казачьих войск – заставляет нас дать указания партийным работникам о характере их работы при воссоздании и укреплении Советской власти в указанных районах. Необходимо, учитывая опыт года гражданской войны с казачеством, признать единственно правильным самую беспощадную борьбу со всеми верхами казачества путем поголовного их истребления. Никакие компромиссы, никакая половинчатость тут недопустимы…»

В.И.Ленин. 23 января 1919 года.

Мораль Мордыхаев; письмо Маркса Энгельсу от 10.08.1869: «Какое имеет значение „партия“, то есть банда ослов, слепо верящих в нас, потому, что они считают нас равными себе…» Маркс Энгельсу от 25.02.1859: «Ну а любить ведь нас никогда не будет демократическая, красная или даже коммунистическая чернь». Энгельс Марксу от 13.02.1851: «…глупый вздор насчёт того, как пролетариат вынужден защищать меня от той бешеной ненависти, которую питают ко мне рабочие (то есть болваны)».

Г. Е. Зиновьев (Овсей-Гершон Аронович Апфельбаум) прямо поставил задачу: «Мы должны увлечь за собой 90 миллионов из ста, населяющих Советскую Россию. С остальными нельзя говорить – их надо уничтожить…» (Северная Коммуна. 19.IX.1918).