Читать книгу Come back, или Вы всегда будете женщиной - Вера О. - Страница 16

Утро. Ярко светит солнце. Комфортная прохлада. Эссенский ноябрь очень похож на наш октябрь. Я лежу в кровати и вижу, как по стволу растущего перед балконом моей палаты дерева вверх-вниз снует белка. Ася уже здесь, пьет сваренное в кафе «капучино». Мне пить-есть нельзя, довольствуюсь ароматом. В 7.00 мы идем «разрисовываться» – на встречу с доктором К., где он уточнит порядок проведения операции и специальным несмываемым фломастером на теле нарисует линии-подсказки для операции.

Доктор К. и в эту рань энергичен, собран, стремителен. Просматривает все анализы и спрашивает, как бы я хотела, чтоб прошла операция, какое решение я принимаю. Задавая вопрос, он как-то колеблется. Я не сразу понимаю почему. И отвечаю, что единственный человек, который принимает решения перед и в ходе операции – он, я ему полностью доверяю и готова подтвердить свою позицию письменно. С облегчением он выслушивает мой ответ и говорит, что последние обследования показали, что опухоль велика, придется удалять всю грудь, спасать нечего. Даже при том, что с самого начала подразумевалась именно эта операция, я не ожидала такого поворота, я начала уже надеяться на секторальную операцию, отлифтингованную грудь. Это удар. Я пытаюсь уяснить для себя, как это будет выглядеть, и, с трудом подбирая английские слова, спрашиваю: «Доктор, скажите, слева я буду женщина, а справа – мальчик?», рукою показывая прямую вертикальную линию напротив правой груди, и вглядываюсь в его лицо. В ответ доктор берет меня за обе руки и мягко, с нажимом, пытаясь интонацией передать свою убежденность, глядя мне в глаза, говорит: «Вы всегда будете женщиной».

Среди великого множества фраз, утешений, сказанных мне, но не услышанных мною за последние недели, эта пробилась. Я не смогла не поверить: «Вы всегда будете женщиной». Это и сейчас звучит во мне как мантра.

И тем не менее, когда доктор выходит из кабинета, я, не сдержавшись, начинаю рыдать, закрыв лицо руками. Ася обнимает меня и успокаивает, как может….

Дальше мы идем в процедурный кабинет, где мне делают укол с радиоактивной жидкостью, которая будет группироваться в местах скопления раковых клеток. И то, как она группируется, я своими глазами вижу на экране монитора некоторое время спустя в виде ярко-белых скоплений на темном изображении моей грудной клетки. Переводчица рассказывает, что во время операции сигналы счетчика Гейгера будут ориентировать доктора, уточняя объем операции. Ну, или что-то такое. Я волнуюсь, и слова её запоминаю в самом общем виде.

Моя операция должна быть второй. Мне уже принесли в палату и велели надеть белые чулки и рубашку с завязками на спине, мы уже наговорились с Асей и с домом по скайпу, а за мной всё ещё не идут. Стрелки часов двигаются к полудню. Я с утра ничего не ела и не пила, как это положено в день операции, ожидание затягивается и растёт беспокойство.

Кто-то сказал, что операция, проводимая перед моей, оказалась сложнее и заняла больше времени, чем планировалось. Мне хочется, чтоб доктор оперировал меня не в состоянии усталости, и я прошу Асю переговорить с ним об этом и, может, отложить всё на завтра.

И вот дверь открывается, и две быстрые молоденькие медсестрички вывозят меня на моей кровати в коридор. Сбоку спешит Ася. Медсестрички что-то говорят, улыбаясь и заглядывая мне в лицо, но я понимаю только одну фразу: «Аллес гуд!», её они повторяют особенно часто. Проехав коридор, холл, поднявшись на лифте (перемещаться лёжа в кровати очень непривычно), мы подъезжаем к массивным дверям, за которые Асю уже не пропускают. Я остаюсь без неё, моей опоры, и остро чувствую её отсутствие. Страх уже до такой степени поработил меня, что достигнут какой-то предел. И мне становится стыдно за своё малодушие, я пытаюсь убедить себя, что мне, с моей-то фамилией, нельзя так бояться, и внешне хотя бы пытаюсь изобразить спокойствие – хотя на меня и смотреть-то некому. Потом мне в голову приходит ещё одна мысль – что я русский человек и должна вести себя сообразно с этим, явить мужество, ну, или хотя бы не позориться перед немцами. Стыдно быть такой слабой. Я пытаюсь изобразить самообладание. Страх начинает отступать. Неожиданно начинаю шептать слова давным-давно знакомой короткой молитвы и явно чувствую успокоение.

Между тем анестезиолог, укрыв меня подогретой белой махровой простыней (в помещении холодно), приступает к наркозу. Я вдыхаю вьющийся из маски белый прохладный дымок и начинаю чувствовать, как немеют пальцы рук и ног, дальше сознание покидает меня.