Читать книгу Come back, или Вы всегда будете женщиной - Вера О. - Страница 2

Накануне поездки в Марокко, поздно вечером собирая чемодан в дорогу, я мельком увидела по телевизору рекламу Медицинского центра о проведении обследования грудных желез за полцены и как-то спонтанно попросила мужа меня записать на прием. Как это мне взбрело в голову? Сыграла роль скидка? Веских причин не было. Транслируемые по TV страшилки о раке груди вселяли беспокойство и, как многие женщины, я вечерами порой рассматривала грудь перед зеркалом и ощупывала её, как могла. Присущая мне тревожность и желание контролировать все сферы жизни навязчиво склоняли «стелить соломку»… Удивительно, но эту вскользь и однажды прозвучавшую просьбу о записи на обследование муж выполнил, о чем и сказал мне по возвращении.

И вот после Агадира с его широченным песчаным пляжем вдоль океана и растрепанными ветрами пальмами, утром солнечного октябрьского понедельника перед работой я иду в медцентр. В самом беззаботном после марокканского вояжа настроении! иду удостовериться, что со мной всё в порядке.

В медцентре безлюдно, комфортно, тихо играет музыка, по стене струится подсвеченная вода под стеклом. Захожу в кабинет, и через пять минут маммограмма готова.

Я, взглянув на ничего не говорящий мне серо-прозрачный снимок в руках медсестры, незаинтересованно спрашиваю: «Ну как?» «Отлично» – полным голосом отвечает та.

Еле слышно гудят лампы дневного освещения. «Рака нет?» – нарушаю тишину я. «Нет, всё у Вас хорошо» – вновь радостно подтверждает медсестра.

Вслед за этим в кабинет бочком заходит неприметная, сухопарая женщина и, взяв снимки, уходит готовить письменное заключение. Я, безмятежно листая глянцевые журналы в холле на кожаном диване, жду.

Вручая мне заключение, доктор невнятно упоминает, что снимки не дают полной ясности, и надо бы побывать у хорошего специалиста той же клиники для дообследования. Меня совершенно не устаивает эта нечеткость, и я иду в наступление. «Как же так, я обследовалась на хваленом оборудовании, выявляющем отклонения в зачаточной стадии, если верить рекламе, а Вы мне не можете сказать, что это обследование показало?». В ответ – слова о желательности дообследования. Я вновь пытаюсь добиться большей конкретики: «Это обследование хотя бы исключает наличие рака?» И первый четкий ответ: «Нет, не исключает. Побывайте у доктора Перова». В регистратуре записываюсь к нему на четверг. Страха нет, есть только неприятное чувство отложенного нерешенного вопроса, по которому я планировала внести ясность безотлагательно. И полная уверенность в своём здоровье.

Спешу на работу, где круговерть вопросов тут же уводит мысли прочь от визита в клинику. В обеденное время, как обычно, гуляю по центру города. В этот день мне попадается на глаза очень красивое массивное серебряное ожерелье с хризолитами, схожее с украшениями героинь любимого мной сериала «Великолепный век». Даже со значительной скидкой оно стоит довольно прилично для простого приобретения; праздников, к которым можно было бы приурочить его покупку, не предвидится. Но мне очень хочется его купить, и вдруг, неожиданно для себя, я суеверно думаю: «Если рак не подтвердится – куплю на радостях, а если подтвердится – мне ни к чему это уже будет».

Вечером рассказываю мужу о посещении клиники. Он, зная мою нелюбовь к неопределенности, напористо успокаивает меня, мол, больше всего беспокойств нам доставили неприятности, которые так и не случились. Муж не допускает и мысли о болезнях, пытаясь донести свою уверенность до меня. Правда, тщетно. Неприятный осадок остаётся.

Мне свойственно сгущать краски; помню, я сказала, что, возможно, над семьёй тяготеет рок: муж потерял маму в двенадцать лет, нашему младшенькому сейчас как раз двенадцать, и с ним это тоже может случиться. Разговор заканчивается на привычной фразе мужа: «Ты как всегда говоришь глупости», и не успокаивает меня.

Дни до четверга летят быстро, забот много, нет времени «накручивать» себя и, главное, нет ни малейшего ощущения нездоровья.

В назначенный день я еле выкраиваю «окошко» для посещения доктора, выбегаю из офиса, уже имея времени в обрез, и только пройдя часть пути, соображаю, что оставила на рабочем столе снимки. Приходится возвращаться. Весь путь до клиники занимает около пятнадцати минут, и я довольно сильно разгоняюсь, не желая опаздывать.

В кабинет доктора Перова я вхожу уверенно, и, выложив снимки, жду, пока он с ними ознакомится. Доктор производит приятное впечатление: мой ровесник, серьезен, подтянут. Долго мне его рассматривать не приходится: он начинает расспросы.

С чем я к нему пришла, что сказал предыдущий доктор. Я отвечаю, что ничего определенного обследование не дало, и мне хотелось бы ясности.

«Видите ли», – продолжает доктор: «Вы были у очень опытного врача, и у неё были основания рекомендовать продолжение обследования».

Всё это он говорит как-то туманно, не глядя на меня и что-то обдумывая. Вид у него удрученный, но я не принимаю это на свой счет. Я уверена, что сейчас всё разрешится. И я – крупная, пышущая здоровьем, энергичная женщина – вернусь к своим делам.

Доктор интересуется: «Когда Вы последний раз обследовали грудь?» Я вспоминаю свой единственный давний визит в районную поликлинику. Много лет назад так же импульсивно я посетила доктора, устрашенная какой-то статьей или передачей. Молодой хирург обалдел, когда в кабинет зашла тридцатилетняя я с просьбой осмотреть грудь. Но быстро нашелся, стал ёрничать, выспрашивая, замужем ли я. Дурацки ухмыляясь, провел осмотр, помяв мою грудь руками, как сельский ухажер в темном углу клуба, и явно не зная, как именно это делается. От стыда я не знала, куда деваться, и торопливо ушла, раздосадованная некоторой двусмысленностью этого визита. В те времена, в разгар лихих девяностых, в рабочем районе, где я жила, намерение обследовать грудь было в диковинку, об аппаратном обследовании не знали и не мечтали. Этот визит надолго отбил у меня всякое желание попадать в такие нелепые ситуации впредь.

Я рассказываю доктору Перову об этом давнишнем, бесполезном осмотре, после чего он предлагает мне раздеться по пояс, лечь на кушетку для прохождения УЗИ, и располагается у компьютера. Медсестра приготавливается записывать.

Ложусь на кушетку у окна, из которого виден близко стоящий напротив жилой дом и, глядя на ряды окон, равнодушно думаю, что меня, полуобнаженную, вероятно, хорошо видно из этих окон. Затем мысли возвращаются к работе, и я уже мысленно «убегаю» из этого кабинета, торопясь завершить отложенные вопросы, и тем необычнее то, что начинает говорить мне доктор.

Совершенно будничным голосом, тихим и обстоятельным, он говорит, что у меня рак молочной железы. Что это не первая стадия. Что затронуты несколько лимфоузлов, кажется, 4, или больше… он не может сосчитать… аппаратура не позволяет…

…Ни к чему такому я не готова. В звенящей тишине кабинета, нарушенной лишь негромким голосом доктора, я падаю в пропасть, а всё вокруг стремительно отдаляется от меня. Время становится другим. Всё становиться другим.

Вот так обыденно рушится жизнь! Моя жизнь! Всё то, что для меня стоит за этим понятием!!

Я ни разу не прокручивала всерьёз в голове сценарий «а если рак?». Мне кажется, что я зрителем присутствую здесь, а слова доктора предназначены не мне, они не могут быть адресованы мне!

Лежу, слушаю его и думаю: «Неужели это происходит со мной? Этого не может быть!! Нет!». Даже задаю вопросы. Мелькает мысль: «Какая я молодец! Как хорошо держусь!».

Доктор, видя мою безучастность, наклоняется и осторожным голосом спрашивает: «Вы понимаете, что теперь у Вас будет другая жизнь? Надо срочно принимать меры, оперироваться. Не ждите новогодних праздников, чтоб только после них взяться за лечение. Вам нельзя медлить, время дорого, действуйте оперативно». Он добавляет, что, хотя нет ни малейших сомнений в том, что у меня рак, я обязательно должна сделать биопсию, и объясняет, когда и куда мне прийти для этого.

Только потом я пойму, что диагноз мой был ясен уже в понедельник, но женщина-врач избавила себя от малоприятной процедуры сообщения его мне. Поэтому она так горячо и уговаривала меня посетить доктора, тем самым предоставив ему информировать меня. Но ведь я могла и не пойти к Перову! Который так осторожен сейчас в разговоре со мной, опасаясь моей реакции на известие о раке.

Не знаю, как в такие моменты ведут себя другие женщины, но навык держать себя в руках, не выдавая своих чувств, при получении любой информации, выработанный за годы работы в торговле, позволил мне принять эту страшную новость внешне спокойно. Настолько спокойно, что доктор усомнился, поняла ли я его. Я даже деловито обсуждаю с ним ближайшие действия, но не чувствую себя участником, а скорее, одновременно зрителем и артистом в роли пациента, в этом эпизоде. Я ни в чем так всегда не была уверена, как в своём здоровье! И слова доктора, вырвав почву из-под моих ног, всё-таки не помещаются в моей голове.

А он продолжает: «Настоятельно рекомендую Вам ехать лечиться за границу, там выживаемость в два раза выше, чем здесь. Куда? Германия, Австрия, Израиль». «Сколько это стоит?» – «около 2 миллионов рублей». Сумма меня поражает, и я пытаюсь выяснить, можно ли вылечиться здесь или в Москве, например, за меньшие деньги. Доктор отвечает: «Если бы, не дай Бог, этим заболела моя жена, я бы продал квартиру и отправил её лечиться за границу». И добавляет: «С первой стадией одинаково хорошо можно вылечиться и здесь, и за рубежом. Но у вас не первая стадия, поэтому лечиться лучше там». Больше я вопросов не задаю. Слова о продаже квартиры убеждают, у меня самой кроме квартиры ничего нет. Контактов доктор не даёт за неимением, его совет основан на рассказах пролечившихся там. А как лечат «тут», ему известно.

Впервые звучит ошеломляющее слово «выживаемость» применительно ко мне. Вместо безбрежной жизни на десятилетия вперед! Другая, жалкая жизнь со смертельным диагнозом, но и она мне не обещана! К такой реальности я не готова.

Напоследок доктор говорит: «Люди оттуда возвращаются совсем другими, окрыленными. Они не похожи на тех, сломленных, кто лечится здесь». Хваленого самообладания мне хватает только до порога клиники: на улицу я выхожу уже в слезах и тут же звоню сестре. Рыдая и с трудом выговаривая слова, я ей рассказываю всё, чтоб разделить непосильную ношу с близким мне человеком. Погоревать вместе.

Других целей я не ставлю. Я уже утратила волю к жизни. Да и что теперь такое моя жизнь? Эта, начавшаяся десять минут назад! Диагноз гильотиной рассек и разъял моё прошлое, всё, что было со мной до этого, и вот это настоящее, бесцветное, беззвучное, где я на ватных ногах, заливаясь слезами, иду, утратив все ориентиры.

Затем звоню мужу. И даже не помню, какими словами говорю ему о диагнозе.