Читать книгу Аналог - Вес – На - Страница 2

Предатели повелевают мирами, но вселенная принимает лишь преданных.

Власть и сила – два жизненных приоритета Рихарда нуждаются в признании, поклонении и величии. Иногда, лежа в сапфировой пирамиде, предводитель армии так остро испытывал в них потребность, что убеждался – он еще живой – душа терзает сердце и оно болит, замирает, и рвется из груди. Верные солдаты признали в нём своего предводителя и проявляли поклонение, но величием это не назвать.

Невидимые сети связи опутывают планету. Рихард проникает в самые тёмные уголки городов. Он знает, что происходит в Атрани – на побережье Италии, в китайских городах, в русских мегаполисах… На всей Земле ему нет преград. Но раскрыть себя он не может. Безграничная власть прячется по переулкам и парадным, крадётся по крышам и ждёт своего часа в сырых подвалах.

– Дэвид Браун по вашему приказанию прибыл, о, Вечный герой.

– Тебе выпала великая честь, Дэвид, добыть для сопротивления новое оружие, – начал Рихард ещё до того, как стена пирамиды поднялась, – добыть оружие, обладающее безграничными возможностями по передаче информации.

Сапфировая стена повисла над пирамидой, отчего диск висящего за ней солнца окрасился в бурлящий изумруд. Стоя над медленно проплывающей Землей в голубоватой дымке, Дэвид бессознательно пытался запомнить себя, как личность, запомнить узкое кольцо сопротивления – хаотично мечущуюся искрящуюся информационную пыль, изумрудный цветок, распускающийся тысячами лепестков… Знал, что это невозможно, но каждый раз пытался.

Из Китая пришло сообщение о массовом выходе партизан. Весь Пекин в течении часа наблюдал в небе огромный город. В нём текла жизнь по своим законам. Передвигались шары напоминающие автомобили, по улицам ходили люди и животные, в окнах горел свет.

«Устроил представление», – Игорь Матвеевич потер затекшую от напряжения шею и выключил экран. – «Значит твоим хозяевам понадобилось больше энергии, раз они вспомнили о великой Белой пирамиде. Что же произошло, Вечный герой?»

Вечер неуклонно поглощал улицу за улицей. Где-то в лабиринте из песка и бетона прячется, озирается по сторонам, очень хочет выжить тот, кто обречён.

«Охотники близко, изобретатель. Молись, Ваня, чтобы удача улыбнулась мне. По крайней мере, я тебе дам шанс умереть достойно».

– Ну, так, и что молчишь?

– Налей ещё!

– Я-то, налью. Только учти, здесь тебе не богадельня! Если сказать нечего, топай дальше…

– Не мужики, я и так пойду. Вы люди хорошие, мне на вас беду наводить не к чему!

– Ишь, ты, как о себе! Давай, рассказывай, а мы сами разберёмся, что ты за птица!

Иван взял с грязного ящика стакан, давно очищаемый только жидкостью изнутри, а снаружи больше напоминающий пятнистую форму военных и, стараясь не думать что-же налили, выпил обжигающую жидкость. Слушатели явно нервничали. Чтобы не накалять обстановку, не закусив, а лишь переведя дух, начал рассказ.

– Я, мужики, простой человек. Родился, вырос, закончил институт. Сначала работал на нашем «Строймаше», потом фирмы разные появились, я устроился ремонтировать технику в сервис. Так почти двадцать лет и ремонтировал.

С женой у меня не сложилось, детей нет, отец умер ещё когда я в институте учился, мать пять лет назад. Так вот, я и остался один. Сначала не знал, как и жить… Лет мне вроде, и не старый – полтинника ещё нет, а когда мать умерла, так, вообще, сорок пять только стукнуло. Горевал, стал срочно искать себе жену. Только вы не подумайте чего, я нормальный, просто одинокий. Разные попадались, да так и не сложилось… В общем, не буду рассказывать все мои, так сказать, попытки, а скажу лишь то, что после Аллочки, я сказал – всё! Баста! Буду жить один! Я к ней, мужики, так прикипел… А, она… Убила нашего не рожденного ребенка…

Иван замолчал и уронил голову на грудь. Тишину нарушили звуки льющейся жидкости в стаканы.

Кто-то прохрипел над самым ухом:

– На, выпей, безродный. Крест видать у тебя такой…

Иван выпил, помотал головой, громко выдохнул.

– Так вот, прихожу домой – тишина, просыпаюсь – тишина, выходной – тишина. Только телевизор все что-то поет, да рассказывает… А, как прислушаешься, что там в этом ящике говорят, так уж совсем жить не хочется!

– Это точно, – отозвался кто-то из слушателей, – наливай, Серёга!

Новые знакомые налили, но значительно меньше чем раньше.

«Экономят», – понял Иван и сказал:

– Не, мужики, спасибо, пропущу. Лучше расскажу, а потом выпью. Мне эта история, вот где сидит! Иван стукнул себя ребром ладони по щетинистому подбородку и продолжил:

– Я ж мужики, и рассказать никому не могу, и молчать сил моих уже нет! Меня ж, как крысу подопытную в стеклянный термос закроют и не увижу я свободы, до конца жизни своей! Приговор я, мужики, смертный себе сделал своими руками!

Рассказчик вытянул руки над импровизированным столом из ящика, и потряс ими.

– Вот этими самыми руками! – голос Ивана сорвался на хриплый шёпот, – вот этими…

– Ты выпей, выпей, чай, лехше станет, – протянул кто-то Ивану стакан.

– Нет, – решительно отказался Иван и заговорил торопясь, пока слушатели не потеряли интерес:

– В общем, решил я сделать такую штуку в телевизоре, чтобы он мне говорил только нормальные вещи. Чтобы без убийств, проституток, прокладок и «Виагры»! Чтобы без политиков, которых услышишь после рекламы слабительного и памперсов, то сразу жалеешь о том, что нет на тебе второго, а первое хочется запихать им в пасть, да так чтобы у них тоже не было памперсов!

Оценив черный юмор кто-то, гоготнул в сумерках обшарпанных стен.

Иван сплюнул и вдохновенно продолжил:

– Я же инженер и в мастерской всю жизнь. Я вам хоть бомбу из старой техники соберу! Вы мужики не представляете, что есть в пылесосах и сотовых телефонах! В общем, сначала я собрал блок, который был гибридом таймера и микрофона на основе написанной мной самим программы. Она состояла в том, чтобы отключать канал, когда там говорят список слов, составленный мной. Это понятно?!

Все молча закусывали маленькими порциями кильки. Иван перевел дух и высказал сожаление:

– Вот здесь мне бы и остановиться…

Из темноты раздался грубый бас и холодно заметил:

– Ага, и валить отсюда.

Иван махнул рукой в знак молчания и продолжил:

– Нет! Я решил сделать так чтобы, прерывания были, как бы это сказать… В тему. Вот говорили о том, как во Франции делают вино, тут реклама, срабатывает программа, и телевизор переключается на спортивный канал.

Меня не устаревает выбранный программой канал, я должен дать голосовую команду и телевизор ищет те слова, которые я сказал, то есть о Франции или вине. Неудобно.

Долго я мучился. Помог один знакомый программист. Группа учёных с какими-то медалями и званиями, работала в закрытом институте по проекту биомеханики, ну, значит, и мой знакомый среди них. В общем, денег не дали, проект прикрыли, а разработки остались.

Вот безработный учёный мне и рассказывал – как, да что. Нашлись у него и записи кое каких формул, материалы, не подходящие под привычные стандарты.

Год я делал и переделывал, но ничего не получалось. Плюнул я. Выбросил все бумаги, стёр все файлы и как бы стал жить обычной жизнью, отличающейся только тем, что теперь я разговаривал с телевизором.

Раздался общий смех дружной мужской компании.

– Был у нас тут один, – смеясь говорил Сергей, обращаясь к товарищам, – он с кем хошь мог поговорить. Хочешь с принцессой Дианой, а хочешь с Петровичем у главного входа! Только Петрович его часто посылал! Потому диалога у них не выходило!

Густой смех наполнил склад и покатился из выбитых окон по летнему зною. Отражаясь от мясистых травинок и листьев встроился в молекулярный ряд и беззвучной энергией отправился ввысь.

Улыбаясь Иван наблюдал, за общим весельем.

– Да, да! Я понимаю! Только разговаривал-то я с программой, которую сам и написал, и телевизор переключался, а не выключался. Так вот, однажды, я пришёл с работы, телевизор включился, на местном канале, рассказывали о «нелегкой» жизни директора птицефабрики в Загореве. Дом трехэтажный, дети в Англии учатся, жена в дочери ему годится, а на фабрике куры от корма какого-то заграничного жиреют и дохнут. Нам же потом эту дохлятину и продают! Как раз в тот момент, когда корреспондент пытался по телефону взять интервью у директора, представившись и назвав телеканал, я сказал:

– Петух хренов! Тебя бы за яйца подвесить на серпе "Колхозницы"! На болезнях людей себе трехэтажный курятник построил и курицу не хилую имеешь!

А телевизор мне в ответ голосом директора:

– Ну, Горемыкин, это фамилия такая корреспондента, я тебя, сволочь, живым из города не выпущу! Подбежал я к телевизору, на экране Горемыкин с выражением полного идиотизма на лице, как рыба беззвучно белыми губами шлепает. Тут оператор за кадром заматерился и сказал, что их пристрелят.

Из-за ругани программа и сработала на переключение.

Я орал: «птицы, Горемыкин, курятник…», но ничего не помогало. Программа не переключалась на канал с рыбой репортером и яйцевым магнатом.

Картинки менялись, но не было ни Горемыкина, ни Загорева. Я стал искать пульт. Только пульта-то и нет вовсе. Пока искал, поуспокоился. Думаю, померещилось наверно. Сел я перед телевизором, там документальный фильм о природе. Океан, медузы разноцветные, закат… Набрал воздуха и тихо так сказал:

– Вот моя мечта, как бы я хотел там оказаться… Ничего не произошло. Мой голос по ту сторону экрана не зазвучал. Совершенно успокоившись я стал рассуждать вслух:

– Хорошо, что не пристрелят. А за яйца подвесить можно бы этого петуха!

– Что? – Вдруг услышал я голос из телевизора.

– Это Вы мне?

Я оглянулся. На экране багровел депутат, у которого брали интервью в студии.

Видима была неловкость корреспондента, который пытался перевести тему разговора:

– Александр Михайлович, вам кто-то позвонил? Вы по телефону отвечали?

Депутат наверно подумал, что произошла какая-то теле – накладка и подыграл ответом:

– Да, да. Извините.

А я сел на кресло, как подкошенный. Получается, когда я сказал: «Вот моя мечта…» – программа нашла этот канал, где депутат рассказывал о своей мечте и телевизор переключился.

Долго я смотрел на большой экран в чёрном корпусе. Каналы менялись, соответствуя прописанной мной программе, не позволяя проникать в комнату рекламе и насилию.

Тогда я решил дождаться ночи и проверить всё ещё раз. Заодно решил найти давно ставший ненужным пульт и попробовать вернуть его функционал. Часам к двум ночи всё было готово. Телевизор послушно следовал командам с пульта, и я мог переключать каналы.

На одном из каналов показывали в записи концерт, я стал разговаривать с поющим:

– Придурок, – говорю полуголому юнцу, – ты еще пацан или уже баба?

Не сработало, он меня не слышал и продолжал гнусавить про тяжелую жизнь молодого повесы.

В общем, добравшись до ночного телемагазина, я был уверен, что просто ошибся, позволив усталости сыграть злую шутку с моим подсознанием.

– Это замечательный пылесос, – рекламировала девица в маечке и шортиках технику. Она держала длинную пластиковую трубу и наклонялась к аппарату.

– Да, ты уж сразу засовывай себе ее между ног! Зачем лишние слова?! – совершенно расслабившись тихо прокомментировал я поведение ведущей.

Девица остановилась в полу-движении и удивленно посмотрела в мою сторону, с экрана.

– Я, мужики, тут развеселился! Ну, думаю, сейчас я тебе! Раздевайся, говорю, чё стоишь? Заказов нет!

Девица потаращилась и давай стягивать с себя майку.

– Давай, давай, – говорю ей, – заказы пошли!

А она, и не смущаясь уже, как будто, так и надо шортики стягивает.

– Я ей: «Говори, что такая девушка прилагается к каждой заказанной сейчас модели!». Она и говорит! Тут в кадр вбежали мужик и баба. Зажали девку, и увели. Так смешно мне стало. Сижу, смеюсь от души! Смотрю, а мужик какой-то таращится на меня с экрана. Спрашиваю у него:

– Ну, чё, видишь меня?

А он мне:

– Нет! Ты кто? Ты где?

Тут уж мне совсем похорошело, и переключив телевизор на другой канал, решил, теперь всем скажу, что я о них думаю!

Честно сказать, я поначалу опасался и чуть было ни поддался мании преследования. Мне казалось, что каждый звонок в дверь возвещает о том, что пришли сотрудники правоохранительных органов и сейчас я получу по полной – за оскорбления и хулиганство.

Но шло время. Никто меня не находил. Я даже думал, что может и не ищут совсем.

Я никого не убивал, денег не забирал и никакой корысти в моих комментариях вообще не было.

Наболело, накипело, как и у многих таких же работяг, как и я сам.

И потом, я же говорил правду!

Но однажды, я услышал разговор в метро и оказалось, что о моих телевизионных выступлениях знает весь город.

Человек-то я замкнутый – ни с кем не общаюсь, по барам и кафе не хожу, даже общественным транспортом пользуюсь раз в месяц, потому и понял всё слишком поздно.