Читать книгу Балапан, или Как исчез из России один народ - Victor Ekgardt - Страница 10

Прошел долгий голодный день. Наступила теплая ночь, которая не прибавила сил и не утолила голод. Проснувшись на следующий день, Роберт обнаружил, что солнце стояло уже высоко, в полуденном зените, а он все спит на своей импровизированной постели и у него нет никакого желания подниматься. Более того исчезло напрочь чувство голода. Ему richtig[11] нездоровилось, у него был жар – его то знобило, и он укрывался всем своим тряпьем, то становилось жарко, и он раскрывался снова. В довершение ко всему в последующую за днем по странной традиции ночь пошел снег, мелкий и колючий, который больно бил по лицу. Он временами впадал в забытье, но, когда возвращался снова в реальность, первой его заботой было накормить костер дровами. Благо, что он какой-то запас сумел сделать, но его не хватило надолго, а подняться со своей постели для того, чтобы заготовить новую порцию, сил не было совершенно. Из забытья он стал возвращаться все реже и все реже вспоминать про дрова. Его костер окончательно погас, в бидончике оставшаяся вода покрылась корочкой льда. Роберт угасал. Он бредил рыбалкой, приносил свои извинения за свою черную неблагодарность, за кражу таким на редкость любвеобильным сердечным людям с того безымянного разъезда, гонялся со своим ножиком за своими обидчиками – пацанами с безымянной станции; то он боролся с непокорным огнем в вагоне, а то возвращался в раннее детство, когда он едва делал первые шаги, говорил первые слова. Он так долго молчал, ему так хотелось говорить-говорить… Ему было тепло и сытно, тепло и сытно. Сухо, уютно, тепло и сытно. Но вдруг он почувствовал мокрое и холодное прикосновение к своему лицу. Стоило неимоверных усилий открыть глаза. Когда ему это удалось, он увидел нос к носу огромную мохнатую морду, которая лизала его лицо и при этом жалобно поскуливала. Испугаться у Роберта не было никаких сил, первой мыслью должна была стать неутешительная – перед ним голодный волк, нашедший добычу. Нет, Роберт сразу понял, что это чудище есть собака и это чудище спасло его от неминуемой смерти или хотя бы отодвинуло приближение ее на неопределенный срок, от смерти, которая уже раскрыла свои широкие объятия. Чудище нуждалось в помощи человека. У чудища-собаки тоже были далеко не лучшие дни ее жизни. Как и ее морда, вся остальная она была соответственных размеров, тоже огромной, однако это ее не спасало от всевозможных собачьих неприятностей.

Роберт от этих собачьих нежностей мало-помалу пришел в себя, что было сделано с крайней неохотой. Ему уже было хорошо там, а в этот голодный и холодный мир он возвращаться никак не хотел. Собака стояла перед ним и тихонько жалобно скулила – «помогите». Он оглядел ее – она была изрядно потрепана, очевидно, в драках не на жизнь, а на смерть. Но самое плачевное было то, что вся ее шерсть была в репейниках, которые настырно цепляли свое семя на всех мохнатых и волосатых, но методы распространения семени одних нередко становятся проблемами для жизни других, поскольку все это взаимодействие происходит на одном уровне, в одной плоскости.

Вернемся к несчастной собаке и вряд ли более счастливому Роберту. После медленного и мучительного возвращения он принялся за дело. Стал вырезать, выковыривать из длинной и густой шерсти собаки все эти репейники, которыми она была покрыта с ног до головы, с головы до хвоста, вдоль и поперек, не было от них абсолютно никакого свободного места. Собаке любое ее движение причиняло боль. Ах как пригодился ржавый и тупой нож. Собака, а точнее пес, как установил Роберт во время этой операции, саму эту болезненную процедуру переносил терпеливо, иногда поскуливая от боли, но не предпринимая ни малейших попыток убежать или укусить обидчика. Роберт начал с головы и, добравшись до хвоста, обнаружил, что тот в середине имел открытый перелом, и конец хвоста держался практически только на шкуре, в открытой ране копошились черви. Четырнадцатилетний пацан, этот мальчик, принял единственно правильно решение, предпринял спасающую жизнь ампутацию. С этой целью он вынул из потухшего огня головешку, положил на нее хвост собаки, поставил на него тупой ржавый нож, и второй такой же головешкой ударил со всего маху по ножу. В этот удар он вложил все свои силы. Операция прошла успешно. Пес рванул было наутек, но тут же вернулся, зализывая свой хвост и облизывая руки Роберту, при этом порываясь лизнуть его и в лицо, с переменным успехом. Таким образом пес лишился не только своего хвоста, но и значительной части своего зимнего одеяния. Он безропотно дал замотать остаток хвоста в тряпку, которую вырвал из подкладки своей телогрейки юный хирург. Как и Роберт, это было голодное создание, которое остро почувствовало голод некоторое время спустя после освобождения от болячек…

Костер давно потух, спичек больше не было. Но тут Роберт вспомнил, что во время ампутации головешка, которой он ударял по ножу, была теплой. Сразу он не придал этому значения, а теперь вспомнил. Он взял головешку в руки – закрученный-перекрученный ствол деревца. Она действительно была теплой. Он попытался при помощи ножа добраться до недр деревяшки; ценой огромных усилий удалось ее если не расколоть, то надколоть, в середине он обнаружил еле-еле тлеющий огонек. Мальчик принялся дуть на него. Дуть пришлось долго, огонек все никак не хотел возвращаться к жизни. Роберт все раздувал и раздувал огонек, даже голова закружилась. Наконец ему удалось вернуть к жизни источник тепла, и это его очень приободрило. Костер снова был в порядке и щедро дарил тепло, но это не наполняло желудок. Роберт подобрал все еще кишащий червями обрубок хвоста собаки, взял одного из них и, преодолевая отвращение, положил в рот, тут же сморщился и выплюнул. Ножом снял шкуру с хвоста и отряхнул червей на землю. Пес, наблюдавший за сценой, нехотя подошел и принялся слизывать их с земли, при этом громко чавкая, будто жует большой кусок мяса. Освободив обрубок от шкуры, Роберт насадил его на палку и расположил над огнем. Когда он решил, что ужин готов, принялся тщательно обгладывать позвонки, когда они становились полированными таким образом, он их отдавал псу и тот их проглатывал. Когда он справился с этим занятием, с вожделением взглянул на остаток хвоста на собаке и пожалел, что отрубил его не под самый корень. Пес, словно угадав его мысль, поджал хвост и убрался в сторону. Человек и собака провели ночь вместе под одним одеялом – пуховой шалью, прижавшись друг к другу. Проснувшись следующим утром, Роберт стал разговаривать с псом:

– Ну что мы теперь будем делать, Retter[12], как прикажешь тебя называть?

В ответ пес вилял остатком хвоста и преданно смотрел в глаза своему спасителю.

– Спасителем… нет, не пойдет. У нас один Спаситель. Ты будешь Freund[13] (Фроинд).

К ночи пошел дождь. Крыша хотя и мало, но все же спасала от влаги, как обитателей угла, так и костер, который Роберт аккуратно подпитывал дровами. Он ослаб основательно и от болезни, и от голода. Жар прошел, но слабость была неимоверная. Он бы больше уже не поднимался со своего ложа, если бы не нужно было дрова для костра добывать. А для этого необходимо уходить с каждым разом дальше и приносить их получалось меньше, поскольку саксаулы отдавали их еще менее охотно, и теперь целый ствол Роберту притащить к костру не хватило бы сил, даже если бы он обнаружил свободно лежащий, выкорчеванный. Он и Фроинда приспособил для заготовки дров. Пес оказался на редкость сообразительным, верным и покладистым и не отходил от Роберта ни на шаг, покорно волоча приделанные к нему коряги вслед за своим хозяином. В очередной раз в поисках дров Фроинд остановился у одной норки и принялся лапами разрывать землю, но она оказалась плотной и не поддавалась. Роберт вспомнил, как они с другими мальчишками когда-то вылавливали из нор сусликов, но сейчас октябрь, а может быть, даже ноябрь, они все в спячке. Фроинд наверняка своим собачьим нюхом учуял в этой норе такого суслика. Лужи после дождя были повсюду, и, сходив за своим бидончиком, Роберт принялся за дело. Ему пришлось раз 10–12 ходить от лужи к норе и обратно, при этом он наказал Фроинду сторожить добычу. Наконец его усилия принесли свои плоды – выскочил из норы и попытался удрать один суслик, за ним следом другой. Второго Роберт успел схватить за загривок, а первого настиг Фроинд. Восторг был полный у обоих, они обрадовались добыче несказанно, ведь она спасет их жизни! Свою порцию Фроинд уплел полностью, без остатка, вместе со всеми костями и шкурой. Роберт пристроил бидончик над костром, располовинил своего суслика, сняв предварительно шкуру и выпотрошив внутренности, все это тут же слопал Фроинд. Бросил обе половинки в кипящую воду и принялся ждать. Бульон получился наваристым. Мясо было вкусно, хотя и без соли, но зато на соленой воде из «соры», это было такое наслаждение, снова поесть спустя столько долгих голодных дней. За один раз он все есть не стал, оставил на завтра, хотя голод и не утолил. Ему на память пришли рассказы о голоде тридцатых годов, когда пережившие это время люди, жадно набросившись на еду, умирали от того, что отвыкший от пищи организм не справлялся.

Впервые за много дней он уснул почти здоровым сном и в тепле. Проснувшись, сразу бросил взгляд на свой бидончик. Возле него крутился Фроинд. Крутился – да, но прикоснуться к нему не посмел. Роберт проникся благодарностью к верному псу, ведь даже у обученных животных, когда дело касалось еды, отступали все нормы морали. Нет, завтрак был цел. Роберт подкинул дров в костер и пристроил импровизированную кастрюлю. Насладившись едой, он голову и кости отдал Фроинду, тот их мигом проглотил снова без остатка. Впереди был день, полный надежд на новые охотничьи трофеи. Но труды были и в этот, и в следующие дни напрасны, да и вода либо кончилась в лужах, либо замерзла, вперемешку с грязью. Опять наступал голод, и наш юный герой приуныл. Он решил двигаться. Оставаться на месте – верная гибель. И он пошел. Фроинд по-прежнему не отходил от него ни на шаг. Они спали вместе, согревая друг друга. Тепло они утратили, хотя и брали с собою тлеющую головешку, но огонь в ней оказался не такой долгожитель, как в той, из которой его удалось раздуть. Фроинд где-то раздобыл мертвую вонючую ворону, но Роберт отказался это есть. На очередное голодное утро уже не было сил встать, и они остались лежать до вечера и снова до утра. Роберт погрузился в забытье, сквозь которое услышал неистовый лай собак, где-то далеко-далеко, во сне или наяву, он не мог различить. Вернувшись неохотно «оттуда», обнаружил, что здесь, прямо чуть ли не на нем самом, шла отчаянная борьба не на жизнь, а на смерть. Четыре здоровенных откормленных пса со всех четырех сторон нападали на Фроинда, а тот отчаянно отбивался, стараясь в то же время защитить своего хозяина, в чем нужды в общем-то не было, собаки проявляли свой собачий интерес только к Фроинду. Дела его были плохи, и Роберт хотел броситься в защиту с отчаянными криками, но вместо крика получился слабый стон, да и на ноги подняться сил не хватило. Собак это особо не впечатлило, и они продолжали терзать Фроинда. Наконец, раздался конский топот и всадник окрикнул своих собак. Те неохотно, рыча и скалясь в четыре собачьих пасти, оставили Фроинда в относительном покое. Фроинд пострадал изрядно и, расположившись около своего хозяина, принялся зализывать раны, рыча и скалясь в ответ на собак, которые то и дело порывались в бой, но хозяин держал их под контролем.

Хозяином собак оказался юноша лет 16, который спешился и подошел к Роберту, что-то говоря по-казахски вперемежку с русскими словами. Роберт ничего не понял и сразу включился в свою роль глухонемого, но ему как-то стало не по себе, голова закружилась, и он потерял сознание…