Читать книгу Жернова. 1918-1953. Книга девятая. В шаге от пропасти - Виктор Мануйлов - Страница 19

Вдали виднелись крыши села Богородицкое, а над ними плыла среди порозовевших на закате солнца облаков высокая черная колокольня без креста и без колоколов. Она пялилась мертвыми глазницами на окрестные леса, на тихую речушку Бебря с топкими берегами, на сгрудившиеся в лощине машины, повозки с имуществом и ранеными, на артиллерийские упряжки без снарядов, на минометы без мин, на плотные колонны пехоты. Все это шевелилось и медленно подвигалось поближе к сосредоточивающимся для удара полкам и батальонам, к артиллерийским позициям. А сзади, среди деревьев густого леса, надвигались другие части, нажимая на передних. Всхрапывали лошади, когда на их крупы опускался безжалостный кнут ездового, ругались и хватались за оружие командиры, пытаясь навести порядок в этом потоке, но усталые, измученные, голодные люди, хотели только одного, чтобы эта новая попытка прорваться, уже не первая в течение последних трех дней, быстрее началась и быстрее же закончилась. Может быть, на этот раз удастся проскочить в пробитую передовыми частями брешь в немецкой обороне; может быть, они успеют до того, как немцы заткнут эту брешь, и не придется начинать все сначала.

До начала атаки оставалось совсем немного времени, а еще не все части, назначенные в эшелон прорыва, заняли исходное положение в соответствии с приказом командующего. Продираясь сквозь густой лес, обходя плотные колонны тылов, полки и батальоны, подгоняемые окриками командиров, спешили занять свои места в боевых порядках. Туда же стремились отставшие артиллерийские батареи. Спотыкались на валежинах лошади, застревали и подпрыгивали на корнях колеса орудий, артиллеристы тащили свои пушки вместе с выбивающимися из сил лошадьми. Среди деревьев мелькали черные бушлаты бригады морской пехоты, синие бескозырки, пилотки, каски, фуражки.

Командир 2-й дивизии, бывшей дивизии народного ополчения Сталинского района города Москвы, генерал Вашкевич, наблюдал, как масса людей, повозок и машин медленно надвигается на позиции артиллерии, изготовившейся к стрельбе. Он нервно поглядывал на часы, понимая, что остановить в ближайшие минуты эту стихию не удастся, что порядок следования частей или плохо продуман, или еще хуже организован, что, наконец, надо или немедленно начинать атаку, или отложить ее до утра.

Потребовав от ординарца коня, он кинулся к командующему объединенной группировкой войск генералу Лукину, КП которого располагался в километре южнее на небольшой высоте.

Он гнал в открытую по берегу речушки, зная, что немцы видят его и могут обстрелять. И было странно, что они не стреляют.

Взлетев на холм и спрыгнув с коня, генерал Вашкевич подошел к Лукину. Закатное солнце освещало высокую фигуру командующего, и Вашкевич впервые заметил, как густо посеребрилась его голова за последние два дня.

– Что случилось? – спросил Лукин, не дожидаясь доклада комдива.

– Надо отложить атаку на утро, товарищ командующий, – ответил тот и тут же начал торопливо доказывать, почему это нужно сделать: – Надо отвести тылы назад, привести в порядок перемешавшиеся части, иначе они или сомнут атакующие полки, или будут расстреляны противником.

– Вашкевич, ты не представляешь всей обстановки, – заговорил генерал Лукин со злой усмешкой на узких губах. – Или мы сегодня, сейчас! прорвемся, или к утру нас сомнут. Немцы знают, что мы здесь. Они знают, что мы готовимся к прорыву. Пока нам противостоят лишь отдельные части. К утру здесь будут танковые дивизии, и нам тогда не пройти. Это ты понимаешь?

– Понимаю.

– А если понимаешь, так иди и прорывайся. Желаю успехов.

– Есть прорываться, товарищ командующий, – кинул руку к фуражке генерал Вашкевич, вскочил на коня и погнал назад.

И опять немцы не стреляли. Или их действительно было слишком мало, или они не хотели раскрывать свои позиции, ожидая атаки. Но теперь это уже не имело никакого значения.

Солнце висело над самым горизонтом. Длинные тени тянулись от деревьев и кустов. Кое-где еще золотились березы на фоне темно-зеленых елей и бурого чернолесья, золотилась пожухлая трава, ни лист не шелохнется, ни травинка. Во всем мире сгустилась такая неподвижная тишина, которая не позволяла поверить, что она вот-вот взорвется грохотом орудий, пулеметными очередями, криками боли и отчаяния. Даже гомон десятков тысяч людей, сгрудившихся на тесном пространстве, затих и как бы затаился. И куда-то исчезли немецкие самолеты, которые весь день бомбили колонны войск, продирающиеся сквозь леса.

Стрелки на часах сошлись на 16–00.

Тотчас же оглушительно рявкнули 152-миллиметровые гаубицы. Им вторили орудия меньших калибров. Полки 2-й дивизии начали выходить из лесу на сырую луговину, примыкающую к реке. На левом фланге шла бригада морской пехоты. Под ногами чавкала вода. Развернуться негде, поэтому шли густыми колоннами, надеясь ими перейти речку и уже за ней начать разворачиваться в цепи.

Генерал Вашкевич видел, как передние ряды вошли в воду там, где места перехода вброд заранее обозначены вешками. Вода после недавно прошедших дождей кое-где доходила до пояса.

Немцы молчали.

Передовые роты, преодолев речку, начали разворачиваться в цепи. Все это делалось под грохот артиллерийской канонады. Едва цепи двинулись к селу, обходя его с флангов, к реке устремился понтонный батальон, который должен наладить переправу для танков, транспорта и других войск. За ними надвигались повозки и сбившиеся в толпы батальоны вторых эшелонов.

Вот тогда-то немцы и открыли огонь.

С окраины села, слева – от леса, справа – с холма ударили пулеметы, счетверенные зенитные установки, минометы и орудия. Вокруг вдруг все замерцало густыми огнями выстрелов; стон снарядов и мин, частые взрывы, визг осколков, свист пуль, яростное дудуканье зенитных установок – все это обвалилось на людей грохотом и ревом, прижало цепи к земле. Вскакивающие кое-где командиры не успевали произнести и двух слов, как тут же падали убитыми.

Наши минометчики выпустили несколько дымовых зарядов, и белые дымы стали медленно наползать на луговину перед селом, укрывая атакующих. Но стрельба со стороны немцев не прекратилась, она даже усилилась. И слышно было, как сзади, в лощине, где яблоку упасть негде от тесноты сгрудившихся людей и лошадей, особенно густо рвутся снаряды и мины, как стонет от боли и ужаса раздираемая ими человеческая масса.

И тогда атакующие поползли. В надвигающихся сумерках зашевелилась трава, густая осока, низкие кусты ивняка. Казалось, сама земля со всем, что на ней росло, двинулась вперед, к окраине села, издавая глухой, отчаянный стон. Атакующие ползли, перелезая через трупы своих товарищей, через раненых, замирали на мгновение в воронках, остро пахнущих сгоревшей взрывчаткой, делали пару выстрелов из винтовки или выпускали короткую очередь из автоматов и ручных пулеметов по светлячкам выстрелов и ползли дальше. С матом, с воем, с хрипом и стонами.