Читать книгу Жернова. 1918-1953. Книга девятая. В шаге от пропасти - Виктор Мануйлов - Страница 22

Сильнейший взрыв раздался совсем рядом. Дрогнул пол под ногами, посыпались оконные стекла, порывом воздуха, пропитанного прогорклым запахом сгоревшей взрывчатки, отбросило внутрь кабинета тяжелые гардины. Вихрь пронесся по кабинету, сбрасывая со стола бумаги, распахнул двери. Затем потух свет.

Похоже, бомба упала на Соборной площади Кремля.

Сталин встал, затем сел, дрожащими пальцами нашарил на столе трубку, чиркнул спичкой, стал водить ею над трубкой, плямкая губами, прислушиваясь к грохоту зениток, следя за тем, как по гардинам скользят отблески лучей прожекторов. Еще где-то рвануло, – где-то за Москвой-рекой, – но далеко и глухо. Послышался подвывающий вой удаляющегося самолета.

В кабинет вбежали двое из охраны, остановились в дверях, светя фонариками.

Вслед за ними ворвался Поскребышев.

– Товарищ Сталин! – воскликнул он, и Сталин услыхал в его голосе неподдельный ужас перед случившемся. А еще более перед тем, что могло и может случиться.

– Ну что, товарищ Сталин? – переспросил Сталин сварливо. – Немцы взяли Москву? Высадили десант на Красной площади?

– Никак нет. Но вам срочно надо спуститься в бомбоубежище, товарищ Сталин, – пришел в себя Поскребышев. И добавил: – Вы не имеете права рисковать. Вы… Без вас все рухнет. Я же вам говорил, что здесь оставаться опасно.

«Все, похоже, и так уже рушится, – выбрал Сталин самое существенное из всего, что сказал Поскребышев. Он медленно выбрался из-за стола, направился к двери. – Пожалуй, надо внять настойчивым призывам Берии и остальных членов Политбюро, требующих, чтобы товарищ Сталин покинул Москву, – продолжал Сталин рассуждать сам с собой, по привычке обращаясь к себе так же, как к нему самому обращаются другие. – Да и то сказать: правительство в Куйбышеве, Генштаб в Арзамасе… Если немцы нащупали Кремль, они его в покое не оставят…»

Сталин не успел додумать мысль до конца, как неподалеку, но все-таки за стенами Кремля, словно подтверждая его мысль, вновь загрохотали взрывы бомб, и в груди у него похолодело. Однако он продолжал двигаться так же неторопливо, как обычно, будто не было взрывов и под ногами не хрустели осколки стекла.

– Ну чего встали? Ведите в бомбоубежище, – произнес Сталин, направляясь к двери мимо расступившихся офицеров охраны и тяжело дышащего Поскребышева. Ущипнув его за бок, спросил, хохотнув: – Что, Поскребыш, страшно?

– Страшно, товарищ Сталин, – признался Поскребышев. И тут же поправился: – Но не за себя, а за вас.

– Ну-ну… – усмехнулся Сталин. И тут же приказал: – Соединись с Жюковым… Нет, сперва с полковником Сбытовым. Узнай у него, почему наше ПВО допускает такие безобразия. – И пошел шаркающей походкой вон из кабинета.

Они спустились, не покидая Кремля, по эскалатору глубоко вниз, затем вышли на пустынную, если не считать охраны, платформу, оформленную без всяких изысков, и сели в единственный выгон, обычный вагон метро, к которому была прицеплена мотодрезина. Проехав не слишком долго и не слишком быстро, вагон остановился. Все вышли на такой же железобетонный перрон, освещенный скупым светом немногих ламп. Далее была толстая стальная дверь с рулевым колесом. Преодолев высокий порожек, вступили на красную ковровую дорожку, и у Сталина возникло ощущение, что он, Сталин, миновав эту дверь, опять оказался в Кремле: панельные стены, дубовые филенчатые двери, далее «предбанник» со стульями вдоль стен и столом секретаря, комната охраны, еще двери и… и кабинет, знакомый до мельчайших деталей. Даже гардины такие же на, скорее всего, не существующих окнах, книжные шкафы с малиновыми томиками Ленина, большая карта СССР, стол для заседаний и рабочий стол товарища Сталина. Разве что помещение несколько меньше, но разница между тем, что наверху, и этим почти не заметна. Если бы не чувство унижения, испытываемое Сталиным при спуске в свой подземный кабинет.

Он прошел к столу, сел, положил руки на зеленое сукно, спросил, ни на кого не глядя:

– Так что полковник Сбытов?

– Уверяет, что прорваться к Москве удалось всего трем-четырем самолетам, – ответил Поскребышев, приблизившись к столу. – Все остальные сбиты или обращены в бегство на подходе. Еще сказал, что один из наших летчиков, совсем молодой лейтенант, таранил немецкий бомбардировщик. Оба самолета упали за пределами Москвы. Нашего пилота пока не обнаружили.

– А что Жюков?

– Жуков ждет у телефона, товарищ Сталин.

Сталин взял трубку, поднес к уху, произнес:

– Здравствуйте, товарищ Жюков.

– Здравия желаю, товарищ Сталин, – тут же откликнулась трубка голосом командующего Западным фронтом.

– Как дела на фронте?

– Немцы продолжают жать, но исключительно вдоль дорог. Их продвижение вперед замедлилось в несколько раз… – не более полутора-двух километров в день. Кое-где они встали в ожидании морозов…

– Как вы думаете, товарищ Жюков, – перебил генерала Сталин, – сможем мы удержать Москву? Вопрос стоит об эвакуации гражданского населения и других мероприятиях. Говорите прямо все, что вы думаете.

– Я думаю, товарищ Сталин, что Москву мы удержим, если сумеем создать соответствующие резервы, о количестве и необходимости которых я вам докладывал. Дивизии народного ополчения, которыми мы сегодня затыкаем дыры, решить эту задачу не в состоянии. Хотя дерутся они самоотверженно.

– Я думаю, товарищ Жюков, что резервы в ближайшее время у нас появятся. Но на это надо время. Есть у нас такое время?

– Я думаю, что есть, товарищ Сталин. Но не слишком много.

– Хорошо, что вы так уверены в своих прогнозах. Желаю вам успехов.

– Благодарю, товарищ Сталин.

Сталин положил трубку, глянул на Поскребышева. Затем спросил:

– Кому я назначал?

– Товарищу Берии. Он ждет.

– Пусть войдет.

Берия вошел, быстро приблизился, остановился напротив в ожидании.

– Что у тебя? – спросил Сталин.

– Немцы выбросили десант на Воробьевых горах. Десант этот уже почти уничтожен войсками НКВД…

– Большой десант?

– Человек пятьсот. Вооружены ручными пулеметами…

– Все?

– Точно не знаю, но, как мне доложили, огонь с их стороны очень сильный.

– А ты думал, они с рогатками высадятся?

– Я докладываю первые данные, полученные с места сражения.

– Так уж и сражения, – усмехнулся Сталин. Затем, указав на кресло, предложил: – Садись, в ногах правды нет. Что в городе?

– В городе паника, – ответил Берия, усаживаясь в кресло. – Народ бежит к вокзалам в надежде уехать. Машины, подводы – все это движется по Горьковскому и Ярославскому шоссе…

– Машины и подводы задерживать и возвращать в город, – жестко произнес Сталин. – У нас на передовую не на чем подвозить боеприпасы и войска. Уходить пешком и уезжать на поездах не препятствовать. Пусть едут и уходят. Меньше паникеров останется в городе. Меньше людей придется кормить. Что еще?

– На Курском вокзале стоит поезд для членов Политбюро и лично для вас, товарищ Сталин… Нам кажется, что вам надо срочно покинуть Москву. Иначе будет поздно. В Куйбышеве все готово для работы.

– Поезд пусть пока постоит. А ты займись вплотную наведением порядка в городе. Город объявить на военном положении. Ввести комендантский час. Всех трудоспособных – на строительство баррикад. Выяснить, какие заводы и что могут выпускать для фронта. Всех оставшихся в городе рабочих и специалистов взять на учет. Иметь в резерве поезда для эвакуации тех, кто будет полезен в тылу. Выяснить, сколько и какого имеется в городе продовольствия. Все до зернышка взять на контроль. Головой отвечаешь. И последнее. Выделить надежных людей для подпольной работы на случай… сам знаешь, на какой случай. Все. Иди! Работай!

Заглянул Поскребышев, спросил:

– Товарищ Сталин, вы хотели знать, что пишут за рубежом о нашем положении…

– Давай, только самое существенное, – произнес Сталин, набивая табаком трубку.

Поскребышев подошел, стал читать:

– Немецкое радио передало, что русские войска, окруженные западнее Вязьмы, полностью уничтожены, что остались лишь разрозненные группы солдат, которые не представляют никакой угрозы для тылов германской армии, что количество военнослужащих, взятых в плен, превышает 500 тысяч. Геббельс провозгласил, что с Советским Союзом в военном отношении покончено раз и навсегда. В газетах пишут, что Красная армия стерта с лица земли. В американских газетах предполагают, что Москва падет не позже ноября, и поэтому нет смысла посылать в Россию военную помощь.

– Ладно, хватит. Соедини меня с Шапошниковым… Что у нас под Вязьмой, Борис Михайлович? – спросил Сталин, едва на другом конце трубки прозвучал знакомый голос начальника Генштаба.

– Плохо, товарищ Сталин. Никакой связи с окруженными войсками нет. Южнее и севернее Вязьмы прорываются отдельные полки и дивизии, но в количественном отношении они зачастую не дотягивают до батальона. С тяжелым оружием удается вырваться немногим. Мы собираем эти разрозненные группы, оказываем им всевозможную помощь и направляем на Можайскую линию обороны. Это пока все, товарищ Сталин.

– Я надеюсь, что такой катастрофы Генштаб и командование фронтами больше не допустят, – проворчал Сталин и положил трубку.

Выйдя из-за стола, Сталин несколько минут ходил по кабинету от стола к двери и обратно. Никто не звонил, никто его не беспокоил. Все занимались своим делом, самому их беспокоить звонками еще рано. Так что же делать? Уезжать? Бомба, упавшая на Кремль, десант на Воробьевых горах, отсутствие необходимого количества войск для обороны Москвы – все это очень серьезно. Но не менее серьезны сведения о том, что Япония не собирается нападать на Советский Союз. Пока не собирается. Следовательно, можно начать переброску нескольких армий с Дальнего Востока. Плюс армии, формируемые за Волгой. Но самое, пожалуй, главное – уверенность Жукова, что Москву можно удержать. А Жуков – не Еременко, зря словами пока не бросался. К тому же Сталин в Москве – это для армии и для страны тоже кое-что значит. Нет, покидать Москву в данной обстановке нельзя. А там будет видно.