Читать книгу Жернова. 1918–1953. Книга одиннадцатая. За огненным валом - Виктор Мануйлов - Страница 14

Ночью роту лейтенанта Красникова, увеличившуюся вдвое за счет первой, третьей и четвертой рот, на «студерах» перебросили на двадцать километров севернее, на ночь разместили в двух бывших конюшнях, расположенных поблизости от усадьбы какого-то польского шляхтича, пополнили вооружением, выдали на три дня сухой паек. Все понимали: не для парада, не для учений, а для серьезного дела.

Люди готовились молча, сосредоточенно: чистили оружие, приводили в порядок обмундирование, подшивали чистые подворотнички, писали письма. Нечто торжественное витало в воздухе, каждый делился с другими последним, разговоры велись тихо.

Красников понимал: его солдаты готовились не столько к бою, сколько к смерти, но тут уж он ничего не мог поделать.

А потом, ближе к полуночи, когда подготовка закончилась, еще час пели свои «каторжные» песни. В полнейшей тишине и темноте песни эти звучали как молитвы древних воинов о ниспослании победы над супостатом:

– выводил Федоров своим чистым голосом, а хор мужских голосов вторил ему, и песня металась между каменных стен конюшни, выплескиваясь наружу слитным рокотом, прорезаемым высокими подголосками.

Но был у лейтенанта Красникова еще и вчерашний вечер.

Вчера, часов в шесть, его вызвал в свою землянку командир батальона майор Леваков. Вызвал одного, без взводных. В землянке жарко топилась буржуйка, на дощатом столе, застеленном настоящей скатертью, стояли бутылки с немецким шнапсом, дымилась вареная картошка, щедро приправленная «вторым фронтом» – американской свиной тушенкой, в больших мисках с верхом лежали соленые огурцы и квашеная капуста. За столом сидели замполит капитан Моторин и уполномоченный отдела контрразведки «Смерш» старший лейтенант Кривоносов. Отсутствовал лишь начальник штаба батальона капитан Кроновецкий, который, по слухам, не ладил с майором Леваковым, и потому их отношения не простирались дальше официальных.

Вокруг стола хлопотала батальонная медсестра Ольга Урюпина, курносенькая миловидная блондиночка откуда-то из-под Архангельска, которую, как только она появилась в батальоне, еще в Сталино, Леваков оставил при себе и не отпускал ни на шаг.

– Входи, лейтенант, гостем будешь! – широким жестом хлебосольного хозяина пригласил Леваков, обнял Красникова за плечи и повел к столу. Он посадил его рядом с собой и сам налил в его стакан шнапсу.

Налили себе и Моторин с Кривоносовым. При этом Моторин как-то все время брезгливо ухмылялся, словно его силком заставили пить, а он этот фашистский шнапс и на дух не переносит. Кривоносов же вел себя обычно: поглядывал на всех щупающими глазками из-под полуопущенных ресниц, словно не верил, что это застолье не таит в себе какой-то другой, тайный и враждебный, смысл, а есть как раз то, что оно и есть на самом деле – фронтовой сабантуйчик фронтовых офицеров. При этом Кривоносов как бы и не считал себя участником этого сабантуйчика, а лишь человеком, который всегда и во всех обстоятельствах выполняет свой долг, то есть, не ослабляя бдительности, выявляет затаившихся шпионов, предателей, паникеров и маловеров.

Майор Леваков подождал, пока наполнятся стаканы, позвал Урюпину:

– Садись, Ольга, и ты с нами. – Помолчал, заговорил торжественно и важно: – Сегодня, товарищи, у нас особый день – канун боевого крещения двадцать третьего отдельного штурмового стрелкового батальона под командованием гвардии майора Левакова. Вот так-то. И честь креститься первыми выпала роте лейтенанта Красникова… Андрея Александровича. Поэтому я предлагаю тост за нашего лейтенанта, за то, чтобы он успешно выполнил задание командования, остался жив и невредим, получил орден и еще одну звездочку на погоны. Или как в песне поется: «Если смерти, то мгновенной, если раны – небольшой». За твое здоровье, лейтенант! За твой и наш общий успех!

Все встали, потянулись к Красникову стаканами. Он смущенно улыбался, благодарил, будто именно эти люди выбрали его роту для предстоящего дела, уступили ему честь вступить в бой первым, хотя каждый из них не прочь оказаться на его месте.

Молча, не садясь, выпили водку. Оля Урюпина, отчаянно взмахнув рукой – эх, была не была! – тоже осушила свой стакан, со стуком поставила его на стол, воскликнула:

– А вот дай-ка, лейтенант, я тебя расцелую на счастье! – обогнула стол, с широкой, вызывающей улыбкой подошла к Красникову, крепко, по-мужски, обняла его шею двумя руками и припала влажными губами к его губам.

За столом одобрительно загудели, а комбат даже захлопал в ладоши.

– Вот это закуска! – воскликнул он. – Молодец, Урюпина! Вот за это, за твою лихость, я тебя и люблю. Считай, лейтенант, что ты теперь заговоренный. До самой смерти ничего с тобой не случится. – Однако смотрел на Красникова сузившимися глазами, лицо кривилось недоброй ухмылкой.

Пили еще. Пили по отдельности за присутствующих, за победу, за товарища Сталина, еще за что-то. Водка развязала языки, из каждого выплескивалось наболевшее, хранимое втайне от других.

– И за что нас в этот чертов батальон запихнули? – жаловался капитан Моторин. – Все люди как люди, а мы – не пришей кобыле хвост. Приходишь в политотдел – штрафник! Это как? А? Ну, вы – понятно: в окружении побывали. А я тут при чем? И как, спрашивается, вести политработу, если в ротах нет замполитов? Как? Я один на весь батальон. Но требуют с меня, будто у меня целый штат. А людишки какие? Контингент, одним словом…

– Ладно ныть! – Леваков мутным глазом уставился на своего замполита. – Тебя тут и одного – лишка. Штату захотел… Накося выкуси! – и сунул под нос Моторину фигу. – А хочешь – иди с Красниковым! А? Я разрешаю. – И, откинувшись к стене, закашлялся хриплым и злым смехом.

– Ты думаешь, я боюсь? Нет, я не боюсь. Воевал не меньше твоего. Да! – плачущим голосом отбивался Моторин. – А только я отвечаю не за роту, а за весь батальон. И за тебя, кстати, тоже несу ответственность перед политорганами. Да.

– Мальчики, перестаньте рычать друг на друга! – упрашивала Урюпина, жалко улыбаясь. – А то я тоже напьюсь. Красников, красненький мой, ты не обращай на них внимания. Ты лучше скажи: ты, что, и правда из Москвы?

– Да.

– Из самой-самой?

– Из самой-самой.

– Завидую тебе. А мы вот Москву ночью проезжали. Из вагонов даже не выпустили. А так хотелось посмотреть. Скажи, а ты Сталина видел?

– Видел.

– Как? Вот так-вот так?

– Ну что ты! На трибуне Мавзолея во время физкультурного парада.

– Ну и как он?

– В каком смысле?

– Ой, так ведь Сталин же!

– Н-не знаю, – замялся Красников. – Ну, почти как на портретах.

– Это в каком смысле – почти? – уставился на Красникова старший лейтенант Кривоносов.

– Ну, как в каком? Живой человек всегда несколько отличается от своей фотографии. К тому же, на расстоянии не слишком-то разглядишь.

– Так и не говори – почти. Сталин – он Сталин и есть. Что на портретах, что в натуральную величину. – И вдруг откинулся к бревенчатой стене и запел срывающимся фальцетом:

Моторин подхватил, сорвался, замахал руками.

– Подожди, подожди, подожди! Высоко взял! Вот как надо:

– Это ж совсем из другой оперы, – пьяно возмутился Кривоносов. – И вдруг стукнул кулаком по столу и начал выкрикивать, порываясь подняться на ноги: – Я вас насквозь вижу! Вы думаете, если Кривоносов – старший лейтенант, так он сошка мелкая? Ош-шибаетесь! У нас, в органах, это все равно, что полковник!

– Ладно, ладно, не шуми, полковник, – миролюбиво похлопал его по плечу Леваков. – Давай лучше русскую. Урюпина, дай ему баян. А ты чего, лейтенант, не пьешь? Пей! Еще неизвестно, придется ли когда…

– Вот-вот, – нудил Моторин, пьяно раскачиваясь из стороны в сторону. – Мы тут, на передовой, в обнимку со смертью, а они – там, в тылу, и все ордена – им! Знаю, видел.

Урюпина принесла потертый баян, поставила его на колени Кривоносову, помогла продеть руки в лямки.

– Ой, мальчики, совсем вы у меня окосели! – похихикивала она, виновато поглядывая на Красникова, впервые оказавшегося в компании со своим начальством. – Не дай бог кто нагрянет…

– Ладно, не каркай! – Леваков притянул Урюпину к себе за руку, посадил на колени, облапил рукой пышную грудь, на которой еле сходилась солдатская гимнастерка, зажмурился.

Урюпина кинула на Красникова умоляющий взгляд, с трудом отодрала от себя руки комбата, вывернулась, ушла за перегородку, затихла там.

Кривоносов пробежал пальцами по ладам, рванул меха – баян рявкнул басами и затих.

Красников поднялся.

– Разрешите идти, товарищ майор? – произнес он, оправляя на себе гимнастерку.

Леваков с трудом поднял голову, глянул на лейтенанта мутными глазами, оторвал от стола руку и пошевелил в воздухе пальцами. Вскинулся и Кривоносов, долго разглядывал Красникова, хмурился, собирая расползающиеся мысли, вспомнил что-то и повеселел:

– Стой! Я чего тебе хотел сказать. У тебя там есть двое: Пивоваров и Гаврилов. Ты за ними присматривай. Темные личности. Ведут агитацию. Имей в виду. Если пропадут – с тебя спросится. Не посмотрю, что ты кому-то там приглянулся. У меня все – вот где! – И похлопал себя по нагрудному карману рукой.

– С чего это они должны пропасть? – резко бросил Красников, чувствуя, что его вдруг начинает разбирать злость. – Они, между прочим…

Он не успел договорить, как из-за перегородки выскочила Урюпина, затараторила:

– Мальчики, мальчики, мальчики! Успокоились, успокоились, успокоились! А ты, Пашка, давай играй! Тут тебе не особый отдел, так что знай свое место! – и, вцепившись Красникову в рукав, зашептала в ухо горячими губами: – А ты, миленький, иди! Они уже на взводе, с них взятки гладки. Иди, миленький! И храни тебя бог! Или еще кто. А я буду думать о тебе.

Она помогла Красникову надеть шинель, вывела его из землянки и, как тогда, за столом, крепко обняла за шею и поцеловала в губы. Потом оттолкнула и нырнула в темноту.

Этот поцелуй жег лейтенанта Красникова до сих пор.

Часы показывали ровно восемь, но артиллерия огня почему-то не открывала. Лейтенант Красников, хотя и хорошо различал в свете занимающегося серенького утра быстро бегущую секундную стрелку, все же, словно не веря своим глазам, поднес часы к уху, услыхал отчетливое тик-тик-тик и огляделся.

Солдаты его роты, припав к стенкам окопов, напряженно вглядывались в сторону немецких позиций, до которых было метров четыреста. И там, над немецкими позициями, туманной дымкой висела чуткая тишина.

Может, отменили атаку? Тогда должны предупредить… Черт знает что такое! От такого ожидания с ума можно сойти.

Не за себя нервничал лейтенант Красников, а за своих солдат, для многих из которых предстоящий бой – первый бой в их военной карьере. Перегорят мужики в ожидании, сломаются раньше, чем шагнут из окопа. Некоторые сегодня и так глаз не сомкнули, на нерве держатся.

– Федоров! – окликнул Красников связного. – Сбегай на капэ, узнай, что там у них!

Федоров отпрянул от стенки окопа и, пригнувшись, побежал на командный пункт батальона, занимающего здесь оборону.

Бойцы провожали его молчаливыми взглядами, расслаблялись, опускались на дно окопа. Некоторые принялись крутить цигарки.

Вернулся Федоров и доложил, что полковое начальство само не знает, что случилось, но атака не отменена, а лишь отложена на неопределенное время, роте оставаться на исходных позициях и ждать.

Команда тут же была передана по цепи, и Красников присел на дно окопа. Он вынул из планшетки карту-километровку и еще раз принялся изучать направление атаки, обозначенное синей стрелой.