Читать книгу Жернова. 1918–1953. Книга одиннадцатая. За огненным валом - Виктор Мануйлов - Страница 4

Капитан Вениамин Атлас, выписавшись из госпиталя в сентябре сорок третьего, больше года служил в милиции Астраханской области, а в конце октября сорок четвертого получил направление по месту своей довоенной службы. Но прежде чем ехать в Ростов, нужно было разыскать семью, и он выпросил на это десятидневный отпуск, тем более что путь его в Ростов лежал через Кизляр, Грозный, Пятигорск, Минводы, а это совсем близко от Кисловодска, где семья и должна находиться.

Атлас ехал в неизвестность. Все его письма в Кисловодск либо оставались без ответа, либо возвращались с пометкой: «Адресат не найден». Написал он и в Ростов, в надежде, что жена с детьми успела туда вернуться, но из Ростова, освобожденного от немцев в феврале прошлого года, никакого ответа не получил. Однако Атлас надежды не терял, понимая, что война всё и всех перемешала и перепутала, а зыбкая еще мирная жизнь этот клубок распутает не скоро. О том, что семья его могла погибнуть, он старался не думать, хотя то из одного освобожденного города, то из другого доходили слухи о массовых расстрелах евреев. Да и в газетах писали о том же, но все больше о городах, лежащих далеко на западе: о Киеве, Харькове, Львове и других.

В Минводы эшелон прибыл глубокой ночью. Атлас соскочил на землю с высокой подножки, за ним закрылась дверь вагона, и он остался один в густой темноте.

Шел дождь. Не очень сильный, но холодный. Хотя фронт перешагнул Днепр, освещение не включали, а может быть, и нечего было включать. И Атлас, ориентируясь по звукам, направился вдоль эшелона, рассчитывая встретить кого-нибудь из железнодорожников. И точно: навстречу ему, светя карбидным фонарем и постукивая молоточком по колесным буксам, двигался смазчик.

– Скажи, приятель, как мне пройти к вокзалу? – спросил Атлас у смазчика.

Тот посветил на него фонарем, махнул рукой себе за спину, и совсем не мужской, а девичий голос ответил:

– Нету вокзала – одни головешки. А комендатура на привокзальной площади… Вагон там стоит, в вагоне она и есть, эта самая комендатура. – И спросил с насмешкой: – Закурить не найдется, служивый?

– Найдется. – И Атлас протянул смазчице раскрытую пачку «Беломора», пробормотав: – Вы извините меня: не разглядел в темноте, что вы женщина.

– Да ничего, служивый: мы, бабы, уж и сами забывать стали, какого мы полу. Сам-то откуда будешь? – поинтересовалась смазчица, раза два затянувшись дымом.

– Из Ростова. Да жена у меня с детишками в Кисловодске… должна быть. Когда немец подходил к Ростову, отправил их туда к родственникам, с тех пор ничего о них не знаю.

– Бог даст, найдешь, – вздохнула женщина.

– Поезда-то туда ходят?

– Ходят, а как же. Раз в день. Туда вечером, оттуда тоже вечером.

– А еще на чем-нибудь можно уехать? – допытывался Атлас.

– Случается, что ходят и машины. Но редко. Ты, служивый, ступай в комендатуру: там тебе все объяснят. Только лоб не разбей, а то у нас тут железа везде понабросано, того и гляди, зацепишься. Да на часовых не нарвись, а то стрельнут – ахнуть не успеешь: все больше косоглазые охраняют, по-русски ни бельмеса не понимают.

– У меня фонарик, – успокоил Атлас женщину и пошел вдоль поезда, водя по земле узким желтым лучом.

Дежурный по комендатуре, младший лейтенант, проверив у Атласа документы, посоветовал ждать поезда.

– У нас тут неспокойно, – товарищ капитан, сказал он, понизив голос чуть ли ни до шепота. – Бандиты шастают, на одиноких военных и милиционеров нападают, даже на машины – тоже случается. Так что советую вам подождать поезда, потому что поезда идут в сопровождении милиции: иначе нельзя.

– А где бы мне подождать поезда?

– Вот уж не знаю. Город разбит, мало что осталось. Разве что в частном секторе… Но это когда развиднеется. А пока посидите здесь. Даже положить вас некуда, – и младший лейтенант развел руками, показывая на военных, спящих на полу в обнимку с автоматами и винтовками. Судя по всему, они относились к войскам НКВД, а это лишний раз подтверждало справедливость слов младшего лейтенанта.

Атлас скинул с себя вещмешок, поставил к стене между двумя парами ног небольшой фибровый чемоданчик, сам устроился и, надвинув на глаза фуражку, постарался уснуть. Но сон не шел: всякие мысли, одна мрачнее другой, лезли ему в голову, тяжелый спертый воздух вызывал позывы к кашлю. Промучившись с полчаса, Атлас встал, вышел из вагона. Сев на приступки под жестяным навесом, закурил. Шумел дождь, журчала, сбегая с крыши, вода, тревожно перекликались маневровые паровозы…

Рядом захрустел под чьими-то ногами шлак, знакомый голос смазчицы спросил:

– Ну, как, устроился, служивый?

– Да негде там устраиваться: битком. Даже сесть негде.

– А пойдем ко мне, если не боишься. Я здесь неподалеку живу. Тоже не хоромы, так других-то нету.

– Закуришь?

– Нет, спасибо, я вообще-то не курю. Так, балуюсь.

– Понятно, – произнес Атлас, догадавшись, что смазчица попросила у него закурить, чтобы приглядеться к нему: мало ли кто тут шастает. Теперь голос ее звучал почти дружелюбно, без насмешки и настороженности.

Он забрал вещи, и они пошли.

– Тебя как зовут-то, служивый?

– Вениамином… Веней. А тебя?

– Ритой.

– Очень приятно.

– Приятно, нет ли, а что есть, то есть, – со вздохом произнесла Рита. И вдруг спросила: – А ты не еврей?

– Еврей. А что?

– Да так, ничего. И жена у тебя тоже еврейка?

– Тоже, – произнес Атлас и остановился.

– Ну, чего ты встал? Идем. Я это к тому, что очень уж немец тут лютовал по отношению к евреям. А местные им помогали. Сейчас кого НКВД забрало, кого выслали, а многие в горы ушли, бандитничают. Одну войну изжили, другая началась.

– Ничего, осилим, – машинально произнес Атлас, а у самого внутри все сжалось и опустилось.

Они шли темным пустырем по натоптанной тропинке, посыпанной шлаком, – Рита впереди со своим фонарем, Атлас следом. Молчали. Где-то совсем рядом пролегала железная дорога, стучали колеса идущего поезда, пыхтел паровоз. Дома попадались редко, и те едва угадывались в темноте. Дождь то припускал, то едва моросил. За все время они не встретили ни души. И ни одна собака не подала голоса. Город точно вымер: ни звука, ни огонька. Заборов, которые помнил Атлас, не существовало: пошли, скорее всего, на дрова. Деревьев тоже осталось немного. Где-то приглушенно несколько раз прокричал петух – и это было так неожиданно, что Атлас даже остановился и улыбнулся в темноте. Раньше здесь петухи кричали со всех сторон, соревнуясь друг с другом силой своего голоса.

Домик Риты оказался обыкновенным пассажирским вагоном. Только без колес. Тускло светилось одно из окон в самом начале вагона. Повевало удушливым дымом от горевшего каменного угля в вагонной печке. Рита открыла дверь обычным вагонным ключом, они поднялись по железным ступенькам в тамбур, затем еще одна дверь. Сонный женский голос спросил из купе для проводников:

– Это ты, Ритуля?

– Я, тетя Аня. Вот гостя привела: ему до поезда на Кисловодск переждать надо.

– А и пусть. У нас четырнадцатое свободно. Туда его и определи. А если чаю, так титан еще горячий. Ты-то сама как?

– Нормально. Смену отгорбатила. Сдала военным. До вечера свободна.

– Ох, жисть наша, – проворчала тетя Аня, и Атласу представилась пожилая и обязательно полная женщина, с больными ногами и поясницей.

– Вот, устраивайся, – сказала Рита, отодвинув в сторону дверь четырнадцатого купе. – Где туалет, ты знаешь, можешь умыться с дороги. Только не шибко шуми: люди спят. А я сейчас переоденусь, чаю принесу.

Они пили чай вдвоем из алюминиевых кружек. Рита, оказавшаяся еще сравнительно молодой женщиной, с серыми глазами и милым круглым лицом со вздернутым носиком, принесла три вареных в мундирах картофелины и кусок кукурузной лепешки. Атлас достал из вещмешка банку американских сосисок с горохом и банку сгущенки.

– О-о! – воскликнула Рита. – Да у нас с тобой пир, да и только! Жаль, выпить нечего.

У Атласа выпить было что, но он берег эту бутылку для встречи с семьей, хотя в глубине души мало на эту встречу надеялся, однако не давал себе расслабиться и впасть в отчаяние: еще не все было потеряно, а в жизни бывают удивительные случаи. Взять хотя бы его самого: пуля ударила в лицо, раздробила левую часть верхней челюсти и осталась во рту: то ли, прежде чем попасть в него, срикошетила от земли, то ли прошла через бруствер, потеряв убойную силу. Его вынесли с поля боя, несли несколько километров, пока отступавшие заградотрядовцы не пришли в станицу, где располагался медсанбат одной из дивизий, занимавших позиции вдоль реки Медведицы. Потом пошли госпиталя, одна операция за другой, кое-как слепили его челюсть на каркасе из железной проволоки, вставили железные зубы. Но шрамы остались, и лицо у него теперь такое, что лучше в полумраке на него не смотреть: испугаешься.

– Боже мой, боже мой, – пожалела его Рита. – Как же тебя изуродовали проклятые фрицы! Чтоб у них у всех рожи перекосило, кто из них жить останется.

– Я уж привык, – соврал Атлас, прикрыв левую часть лица ладонью. И подумал, что его Софа может и не узнать своего мужа. Не говоря о детях.

– Постой-ка, – остановила его Рита, когда он стал выкладывать разогретые в кипятке сосиски на тарелку. – Я сейчас. – Встала и ушла.

Вернулась она через пару минут с бутылкой.

– Самогонка, – торжественно возвестила Рита, взбалтывая мутную жидкость. – Дрянь, конечно, но оглушает здорово.

Выпили по полстакана.

– Ты одна? – спросил Атлас, когда выпили еще раз.

– Нет, с матерью и сыном.

– А муж?

– Немцы расстреляли. Он у меня инвалидом был, безруким. Работал сцепщиком, попал между буферами. Ну а когда немцы пришли, стал по ночам шастать на станцию, песок в буксы сыпать. Застукали на месте. Могли бы и нас тоже вслед за ним: у немцев это – раз плюнуть. Но он успел предупредить тетю Дуню, когда его в комендатуру привели: она у немцев уборщицей работала. А уж тетя Дуня передала через знакомую, чтоб мы спрятались куда ни есть… Ну и… – Рита мотнула головой и разлила остатки по стаканам.

– Да, понимаю, – покивал головой Атлас, чувствуя, что захмелел и еле ворочает языком.

– Партийным был, – пояснила она историю с мужем. – И добавила зло: – Дурак дураком!

– Почему же это? – удивился Атлас.

– Просили его? Много он там навредил им? Дудки! И сам погиб, и нас могли тоже со свету свести. Вот я и говорю…

– Зря ты так на него, – попробовал он примирить ее с погибшим мужем. – Он хоть что-то сделал для победы. А иным и этого не выпадало. Бывает, попадет на фронт, выстрелить не успеет, бомба или снаряд – и нет человека. А у каждого тоже: жены, дети, матери…

– Да я понимаю. Что я, не понимаю, что ли? Очень хорошо понимаю. Обидно… Вот… – Поднялась и решительно скомандовала: – Ну, ты давай ложись спать. Мне тоже надо соснуть, а то с утра то одно, то другое. А потом опять на дежурство.

Атлас уснул, как провалился в омут.