Читать книгу Каменный престол. Всеслав Чародей – 4 - Виктор Некрас - Страница 7

Облака шли ровными рядами, словно строй греческой латной пехоты. Тянулись от окоёма, нависая над кровлями и вершинами деревьев бело-свинцовыми громадами, набухшими дождём, висели над головой. Где-то там, среди этих пухлых гор глухо рокотал гром, но дождя не было.

– Парит, – процедил Несмеян, разглядывая небо. – Хоть бы гроза грянула, что ли…

– Грянет ещё, – сказал рядом кто-то.

Витко.

Сын воеводы Бреня стоял у плетня рядом с побратимом, и тоже разглядывал облака. Так, словно на небе и вокруг ничего больше не было важнее.

Несмеян досадливо поморщился и отвернулся.

А на кого досадовать-то, опричь себя?

Прошло уже три месяца с тех пор, как провалилась их первая попытка освободить князя. За это время можно было ополчить немаленькую рать (если бы она у тебя была – тут же ехидно подумал гридень). Можно было выкопать новый подкоп к княжьему порубу (если бы было откуда копать!). Можно было бы… много чего можно было бы сделать.

Но только ничего не изменилось.

Всеслав Брячиславич по-прежнему в порубе. Они – Колюта, Несмеян и Витко, – по-прежнему прячутся на Подоле и на Оболони. А княжичи полоцкие – у Святослава Ярославича в Чернигове. И связи с Полоцком нет никакой, что там сейчас творится – никто не знает. Только слухи.

Княгиня Бранемира удержала престол.

Вои Мстислава пытались захватить её во время полюдья.

Полочане выгнали новогородского посла.

Это было то, что знали все.

Гридень поправил на плече наброшенную свиту, потеребил длинный ус. Хотел было уже что-нибудь сказать другу, но не успел. За спиной со скрипом отворилась дверь в поросшей травой кровле полуземлянки, и на пороге возник голый по пояс мальчишка. Толстинные порты, босые, сбитые и запылённые ноги, соломенные вихры и облитые летним загаром плечи. Так сразу вроде и не скажешь, что кривич, таких и в Киеве полно.

– Далеко ль собрался, Бусе? – спросил Несмеян ровным голосом. Мальчишка глянул исподлобья и бросил недружелюбно:

– На торг. В доме шаром покати, скоро кору грызть начнём, как зайцы или лоси…

Гридень смолчал в ответ. Тем паче, что Белоголовый был прав – есть у них и вправду было почти нечего. А ему, мальчишке, на торгу проще всего будет появиться, таких там толпы…

– Не забыл, что тебя ищут? – подал голос Колюта, в свою очередь внимательно глянув на Буса. Мальчишка в ответ только молча дёрнул плечом и прошёл мимо к калитке. Колюта тоже смолчал в ответ на наглое поведение Белоголового, хотя в иной раз за такое стоило бы и поясом гридневым вытянуть вдоль хребта. Тяжёлым, сшитым из трёх слоёв турьей кожи, усаженным медными бляшками.

Все трое гридней проводили Белоголового взглядами, потом Несмеян вдруг повернулся к Колюте:

– Чего мы ждём? – спросил он угрюмо.

Колюта вздрогнул.

Вопрос не был неожиданным. Колюта и сам уже несколько раз себя о том спрашивал.

– Рано, – скупо ответил он, едва шевельнув губами.

– Рано, – с ядом повторил за ним Несмеян. – Ждём, когда поздно будет?

– Не шуми, – всё так же сухо и скупо ответил Колюта, не отводя взгляда от пыльной улицы за плетнём.

– Каждый день… – начал Несмеян.

– … приближает провал, – закончил за него Колюта. – Ты МНЕ про это будешь рассказывать, Рыжий?

Несмеян дёрнул усом и отвернулся. И впрямь, глупо вышло. Не ему указывать тому, кто сделал тайную войну своей жизнью.

– Рано, – повторил Колюта. – Мы можем ударить в било, собрать вече… и что? Что мы скажем князю? Не люб, иди вон? Так кияне нас не поймут. Нет вины за князем… Выпусти Всеслава? Что киянам до Всеслава?

Несмеян молчал.

Вестимо, Колюта был прав.

Будылья там и сям пробили толстый слой сероватой земли с частыми прожильями глины и торчали над осыпью. Судила несколько мгновений разглядывал оплывшую осыпь в овраге, словно пытаясь что-то понять.

Что?

Он не знал.

В голове было пусто.

Как? Как эти полочане умудрились работать у него под носом, под носом у княжьей дружины, которая охраняла полоцкого пленника, и никто ничего не заметил? Они сыпали землю в овраг, прямо на снег – и никто ничего не заметил.

Так не бывает.

Так было.

Судила содрогнулся. Должно быть, полочане, эти лесовики-язычники, жертву какому-нибудь своему демону лесному принесли, чтоб глаза отвёл страже. Иначе никак и не объяснить…

Сзади послышался конский топот, и тиун нехотя обернулся, словно предчувствуя неприятности. Он их чуял всегда, и никогда не обманывался.

Угадал и сейчас.

Конская морда, чуть подрагивающая дымчатыми ноздрями с нежно-розовым нутром, замерла всего в нескольких вершках от его лица, дохнула из ноздрей теплом, лязгнула удилами. А подкованные передние копыта притоптали траву в двух локтях от его стоптанных поршней.

Холоп поднял глаза.

Воевода Коснятин холодно смотрел на него с высоты седла, щурясь с чуть заметной насмешкой, катал по гладко выбритой челюсти могучие желваки, дёргал выцветшим на летнем солнце длинным усом. Того и гляди, плетью вытянет.

– Что, старый хрен? – от голоса тысяцкого можно было замёрзнуть, хотя вокруг стоял летний день. – Чуть не проворонил оборотня, а теперь сюда постоянно таскаешься, посмотреть, где обосрался? Как пёс на свою блевотину?

Судила смолчал. Не дело холопу возражать свободному, даже отвечая на обвинения. Тем паче, что Коснятин был прав.

– Ступай в терем, – тысяцкий махнул плетью в сторону высокого тына княжьего двора. – Там твоё место, не тут.

– Старые козлы! – Бус пнул попавшийся под ногу кругляш засохшего конского навоза. В висках гулко ухало. Белоголовый оглянулся по сторонам – не обратил ли кто внимания на его слова, но тут же успокоился. Никого не было поблизости, мальчишка шёл по пустому переулку между двумя высокими плетнями (руки в стороны протяни – и коснёшься тугого плетения сухой лозы. А и был бы кто – не расслышал бы шипения Буса сквозь зубы.

Пуганая ворона! – опять разозлился Бус, теперь уже на себя. – Такой же, как и эти… осторожничаем всё! Ждём невестимо чего! Спохватимся, когда Тука с Коснячком в ворота ломиться станут!

Его бы, Бусова, воля, так он давно уже бучу поднял бы! А этот… Колюта! Он просто боится, вот и всё. Пожижел в коленках с возрастом!

В глубине души Бус понимал, что он неправ. И что прав как раз Колюта.

Понимал.

И – не хотел понимать.

К тому времени, когда Белоголовый дошёл до торга на Подоле, он уже весь кипел. Все здравые мысли вылетели из головы, и в душе горело только желание – что-нибудь сделать! Утереть нос этому старичью!

Ишь, гридни!

«Вот возьму и проберусь к порубу! И с князем поговорю! А то и вовсе сбежать помогу ему! А чего ж… меня сторожа не враз заметит… прыгну вою на плечи, да и нож в деле будет (нож, подарок Несмеяна Рыжего, у Буса постоянно висел на поясе с тех пор, как он сумел оправдаться перед Несмеяном и Колютой – нож, примета свободного людина, не холопа). А потом – отодвинуть засов (почему-то ему казалось, что там на двери именно засов, а не замок, к которому ключ нужен) – невелик труд».

Белоголовый остановился на краю торга, неподалёку от самого Боричева взвоза. Покосился вверх по склону Горы… где-то вот там, в детинце, между великокняжьим теремом и Брячиславлим двором и есть поруб, где сейчас Всеслав Брячиславич…

Погорячился ты, Бусе…

Белоголовый скривил губы.

Раздухарился, ишь… и с ножом-то он, и прыгнет на спину… ты в детинец-то попади сначала. Уже и забыл, что ищут тебя, и половина челяди великого князя в лицо тебя знает?

Забыл, отроче…

Бус упрямо закусил губу.

А всё же – чем упырь не шутит?!.

Мальчишка прищурился, оценивающе глянул на Гору. Надо бы попытаться.

Судила угрюмо проводил взглядом подымающихся по Боричеву взвозу к воротам дружинных, среди которых резко выделялась красная шапка Коснятина. Витязи всю дорогу от Берестова до торга на Подоле потешались над тиуном, трясущимся за ними следом на телеге, и только по Боричеву взвозу взяли вскачь.

Тиун перекатил по челюсти желваки, чувствуя, как трясётся борода от обиды.

Ну да.

Его ли обязанность глядеть, чтобы никто подкоп на княжий двор не провёл? Тука и его вои должны были смотреть, а то и сам Коснятин, что его огрубил.

Да разве возразишь? Он, Судила, кто?

Холоп.

А Коснятин – воевода. Первый в городе после князя человек. А в иных делах и не после князя, а вовсе – первый.

Не возразишь.

Вот и приходится терпеть.

И всё из-за этого наглого мальчишки-кривича, Белоголового… вот кого Судила сейчас бы за вихры потаскал, а то и плетью отходил…

Э, постой, да вон же он!

Белобрысый кривич стоял около крайнего на торгу лотка и тоже глазел вслед дружинным.

Судила весь подобрался, вцепясь взглядом мальчишку взглядом, плавно-текуче сполз с телеги, шагнул…

Вот сейчас!

В этот миг Бус, наконец, оторвал взгляд от Горы (и чего она там высматривал?!) и увидел Судилу. И тут уже оба замерли, целую вечность неотрывно глядя друг на друга остекленелыми взглядами, словно скованные какой-то неодолимой цепью или заклинанием. Пальцы Судилы хищно скрючились, словно собираясь вцепиться в льняные волосы мальчишки, а рука Буса медленно ползла по широкому поясу к набранной из бересты рукояти ножа.

Нож носить стал!

Волю почуял, мерзавец!

Бесконечное мгновение миновало и сгинуло, и Белоголовый рывком метнулся в сторону, только пыль взвихрилась из-под поршней, которых, холопом будучи, кривич не носил. Судила дёрнулся было следом, но Бус уже удирал, ловко ныряя между встречными прохожими, то исчезая в толпе, то появляясь вновь.

Попробуй-ка его догони.

Кто-то весело свистнул вслед, кто-то расхохотался. Никто не бежал следом, никто не кричал «Держи вора!», стало быть, не украл ничего. А если украл, да не кричат, стало быть, поделом растопыре.

Несколько мгновений Судила стоял, глядя кривичу вслед и раздумывая, не следует ли всё-таки заорать: «Держи!». Холопа беглого схватить – милое дело, градские помогут. Потом вдруг вспомнил самодовольную морду тысяцкого, и резкая судорога отвращения вдруг передёрнула его плечи.

Хрен вот вам!

Сгорбившись, тиун махнул рукой и побрёл прочь от торга, совсем забыв, что приехал сюда, чтобы прикупить припас для княжьего терема.

Его отца и мать похолопили ещё полвека тому, когда Владимиричи за власть бодались. Он, Судила, уже в холопстве рождён. А такому в вольные выбиться трудновато.

Не станет он ловить кривича. Удалось мальчишке на волю уйти, пусть и дальше ему повезёт, раз уж сам Судила не сумел…

Пусть.