Читать книгу Модерный национализм. Глобальные катастрофы и как от них защититься - Виктор Тимченко - Страница 13

Национализм и патриотизм очень близкие понятия, некоторые даже считают, что это просто синонимы. Однако есть определённые круги, которые проводят жирную черту между первым и вторым. Поэтому, говоря о национализме, не стоит путать понятия.

Большинство людей сходятся во мнении, что патриотизм, любовь к родине (patria – родина), малой или большой, к своей стране, городу, деревне, улице присущ всем людям.

Но в истории было немало течений и известных личностей, которые считали, что патриотизма как такового не существует. В качестве примера приводят Диогена, греческого философа, который жил в ІV веке до н. э. и считал себя не эллином, а «человеком мира». У Диогена, как и у других киников тогдашнего философского течения, было немало взглядов, шокировавших общество. Киники были странствующими философами: они оставили после себя мало написанного, но много пересказов, анекдотов и легенд. Символами киников были посох, котомка и тарелка. Эти странствующие философы действительно не признавали родины, ибо родина для них была там, куда они сегодня пришли и где их накормят и напоят. Сказать, например, в Афинах, что ты патриот Синопа (городка в нынешней Турции на берегу Чёрного моря, где родился Диоген), было делом с житейской точки зрения по крайней мере неразумным, а часто и опасным: пришельца, не уважающего «полис», куда он прибыл, могли не мудрствуя лукаво побить. Из такого образа жизни Диогена следует не только его (вынужденное) стремление считать своим любой уголок земли, но и стремление жить независимо от других, опираясь только на собственные силы, и обходиться малым, не пытаясь приобрести состояние (много в котомку не положишь). Поэтому жил Диоген, по легенде, в бочке. Эти понятные в дохристианскую эпоху житейские вещи сейчас «обнаучены» и названы диогеновским космополитизмом, аутаркией и аскетизмом. И сейчас у Диогена немало последователей: бездомные XXI века, нынешние «странствующие философы», живут под мостами и спят в картонных ящиках вблизи тёплых зимой канализационных люков; для них тоже, по Диогену, «там, где хорошо, там и родина».

Хотя, если быть последовательным в определениях, то и космополит, «гражданин мира», тоже своего рода патриот, но единицы, значительно большей, чем деревня, город или страна, – он патриот планеты Земля, если считать данностью то предположение, что даже космополиты не захотят «братаний» с инопланетянами.

Истории известны люди, которые считали патриотизм злом и такое своё мнение обосновывали. Хрестоматийным стал пример гениального русского писателя Льва Толстого. Он считал, что патриотизм является чувством «грубым, вредным, стыдным и дурным, а главное – безнравственным». Инвективой патриотизму стало его написанное в 1894 году эссе «Христианство и патриотизм».

Конец XIX века – время, когда Германия присоединила к себе спорные Эльзас и Лотарингию, а Франция искала союзника, чтобы «исправить эту историческую несправедливость» и забрать себе провинции назад. Одним из таких союзников должна была стать Россия. Франция всеми силами пытается переманить царя на свою сторону. И Толстой, сомневаться в любви которого к России нет никаких оснований, пишет статью, всем его мощным талантом нападая на русских и французских «патриотов», которые спят и видят новую бойню, где за свои интересы французская буржуазия хочет расплачиваться российским пушечным мясом. Чтобы не быть голословным, приведу широкую цитату из Толстого: «Зазвонят в колокола, оденутся в золотые мешки долговолосые люди и начнут молиться за убийство. И начнётся опять старое, давно известное, ужасное дело. Засуетятся разжигающие людей под видом патриотизма и ненависти к убийству газетчики, радуясь тому, что получат двойной доход. Засуетятся радостно заводчики, купцы, поставщики военных припасов, ожидая двойных барышей. Засуетятся всякого рода чиновники, предвидя возможность украсть больше, чем они крадут обыкновенно. Засуетятся военные начальства, получающие двойное жалованье и рационы и надеющиеся получить за убийство людей различные высокоценимые ими побрякушки – ленты, кресты, галуны, звёзды. Засуетятся праздные господа и дамы, вперёд записываясь в Красный Крест, готовясь перевязывать тех, которых будут убивать их же мужья и братья, и воображая, что они делают этим самое христианское дело.

И, заглушая в своей душе отчаяние песнями, развратом и водкой, побредут оторванные от мирного труда, от своих жён, матерей, детей – люди, сотни тысяч простых, добрых людей с орудиями убийства в руках туда, куда их погонят. Будут ходить, зябнуть, голодать, болеть, умирать от болезней и, наконец, придут к тому месту, где их начнут убивать тысячами, и они будут убивать тысячами, сами на зная зачем, людей, которых они никогда не видали, которые им ничего не сделали и не могут сделать дурного.

И когда наберётся столько больных, раненых и убитых, что некому будет уже подбирать их, и когда воздух уже так заразится этим гниющим пушечным мясом, что неприятно сделается даже и начальству, тогда остановятся на время, кое-как подберут раненых, свезут, свалят кучами куда попало больных, а убитых зароют, посыпав их извёсткой, и опять поведут всю толпу обманутых ещё дальше, и будут водить их так до тех пор, пока это не надоест тем, которые затеяли всё это, или пока те, которым это было нужно, не получат всего того, что им было нужно. И опять одичают, остервенеют, озвереют люди, и уменьшится в мире любовь, и наступившее уже охристианение человечества отодвинется опять на десятки, сотни лет. И опять те люди, которым это выгодно, с уверенностью станут говорить, что если была война, то это значит то, что она необходима, и опять станут готовить к этому будущие поколения, с детства развращая их».

Именно это называет Лев Толстой «обычными злодействами, которые всегда вытекают из патриотизма», патриотизма не любить свою родину, а меркантильно ненавидеть чужую «во славу национального оружия» – французского или русского, о которых пишет Толстой, или американского, или немецкого, или турецкого… Для Толстого такой «патриотизм» не является любовью к Родине, а есть «хитрость и обман», которым перед народом хотят оправдать кровавые убийства сотен тысяч и миллионов.

Другой патриотизм показал Толстой в ответе простого русского мужика Прокофия французу, который агитировал за войну Франции и России с Германией: «Приходи лучше с нами работать, да и немца приводи. А отработаем – гулять будем. И немца возьмём. Такие же люди».

«Такие же люди» – ключ ко многим вопросам, недоговорённостям и сознательной лжи относительно патриотизма.

Патриот любит свою родину не против кого-то! В патриотизме, в любви к Родине нет агрессии, нет унижения других народов, других наций. Я люблю свой народ – люби и ты свой. «Патриоты», которые любят свой народ, одновременно ненавидя все другие или некоторые ими лично избранные, – это провокаторы. Ведь ненавидя кого-то, они дают повод другим «патриотам» ненавидеть их собственный народ. Такие «патриоты» стремятся не к миру и процветанию своего народа, а к порабощению (военному или экономическому) других народов, стремятся подмять под себя других, готовят нас к насилию, к войне.

К тому же – любовь к Родине бескорыстна. Очень часто «псевдопатриоты», стремящиеся унизить, оскорбить или обокрасть другой народ, ищут для себя выгоду в таком «патриотизме», они «дружат против кого-то», сбивают агрессивные блоки, пытаются послать своих соотечественников – страшное преступление против своего народа! – на кровавую бойню для защиты каких-то сомнительных «национальных интересов». Именно о таком, организованном сверху, от правительства, официозном «патриотизме», о таких лжепатриотах, готовых отправить на муки, принести в жертву своим целям миллионы соплеменников, писал в 1894 году Лев Толстой.

В чём же состоит (бессознательная или сознательная, более того – желанная) ошибка в оценке «оценок» Толстого? Где наши представления о патриотизме не стыкуются с его представлениями конца XIX века, когда Россия стояла на пороге очередной войны – за чуждые ей интересы?

Проблема – в различных толкованиях самого слова «патриотизм». Вот что пишет о своём понимании Толстой: «Чувство это есть, в самом точном определении своём, не что иное, как предпочтение своего государства или народа всякому другому государству и народу, чувство, вполне выражаемое немецкой патриотической песней: „Deutschland, Deutschland über alles“ („Германия, Германия выше всех“), в которую стоит только вместо Deutschland вставить Russland, Frankreich, Italien или N.N., т.е. какое-либо другое государство, и будет самая ясная формула высокого чувства патриотизма. Очень может быть, что чувство это очень желательно и полезно для правительств и для цельности государства, но нельзя не видеть, что чувство это вовсе не высокое, а, напротив, очень глупое и очень безнравственное; глупое потому, что если каждое государство будет считать себя лучше всех других, то очевидно, что все они будут не правы, и безнравственно потому, что оно неизбежно влечёт всякого человека, испытывающего его, к тому, чтобы приобрести выгоды для своего государства и народа в ущерб другим государствам и народам, – влечение прямо противоположное основному, признаваемому всеми нравственному закону: не делать другому и другим, чего бы мы не хотели, чтоб нам делали».

В последнее время в мире появилась обширная культура критиков патриотизма как такового. Причем дискурс очень быстро выходит за рамки научного (или просто не заходит в них), а сразу же ведётся на уровне публицистики, на уровне эмоций, на уровне извлечения из рукава козырных тузов – авторитетных мнений гениев или просто умных людей, как бы говоря: «Вот если такие люди, как Х или Y, считают патриотизм делом недостойным, то тогда уже и мы должны его таковым считать».

Об аргументах этих критиков, о Диогене и Толстом, мы уже упомянули. Ещё одним жупелом против патриотизма стала фраза «Патриотизм – это последнее прибежище негодяя» (англ. Patriotism is the last refuge of a scoundrel), вроде бы сказанная когда-то Самуэлем Джонсоном (Samuel Johnson, в его произведениях её нет) и опубликованная Джеймсом Босуэллом (James Boswell) в 1791 году в биографии Джонсона. Джонсон известен прежде всего тем, что составил первый толковый словарь английского языка – и сказал приведённую выше фразу. По поводу того, что могла бы означать эта фраза, написано немало, поэтому здесь стоит сказать вот что: Джонсон был глубоко патриотичным человеком, его определение патриотизма есть в его словаре: это «тот, чьей определяющей страстью является любовь к своей стране». Своё видение патриотизма он изложил и в произведении «Патриот. Обращение к избирателям Великобритании» (1774 г.), в котором он призывает граждан избрать в парламент депутатов-патриотов.

А как же – «прибежище негодяя»? Дело в том, что отстаивая позиции партии тори, он сам нападает на вигов, на оппозицию, часть которой выступала с «патриотических» позиций. И поэтому не исключено, что Джонсон действительно сказал: под флагом виговских «патриотов» собираются последние негодяи. То есть это не определение патриотизма как понятия, а критика в историческом прошлом демагогии конкретных лжепатриотов. Джеймс Босуэлл, со слов которого мы знаем эту фразу, в том же тексте отмечает: «Надо полагать, что он не имел в виду реальной и щедрой любви к нашей стране, но имел в виду тот патриотизм, который для многих во все времена и во всех странах был прикрытием личных интересов» (But let it be considered that he did not mean a real and generous love of our country, but that pretended patriotism, which so many, in all ages and countries, have made a cloak for self interest).

Однако стало доброй традицией бить фразой Джонсона всех патриотов по голове, не считая нужным привести разъяснения Босуэлла.

Понятно, что не каждый житель страны обязательно должен быть патриотом. Кто-то, в силу различных причин, может больше любить другую страну или другую нацию. Кто-то считает своей родиной царство небесное, а не родную землю. Но всё это не означает, что феномена патриотизма не существует.

Что же такое патриотизм?

Никто, очевидно, не станет спорить с тем, что патриотизм – это моральный принцип, социальное чувство, которое проявляется в любви к родине – большой или малой – к своему народу. Патриот живёт не только своей жизнью, но и жизнью родины, он соотносит свои поступки с потребностями родины, он готов пойти на жертвы ради родины, у него есть ответственность за страну, он ставит интересы родины над своими личными, он делает всё, чтобы его стране, его народу, его соотечественникам жилось завтра лучше, чем сегодня. Если больно отечеству, больно и ему. «Не спрашивай, что твоя родина может сделать для тебя, – спроси, что ты можешь сделать для своей родины», – говорил американский президент Джон Кеннеди.

Такое чувство мне кажется естественным, как естественна тяга к родному дому. Но не стоит настаивать на том, что всякий человек для счастья должен иметь такой дом, некоторым лучше всего в дороге.

Мы также не даём оценок – хорошая или плохая эта черта. Нам важно сосредоточиться на том, что в патриотизме есть субъект – сам патриот, и объект – та страна, тот народ, которые он любит. В патриотизме нет третьего фактора, нет врага, которого надо ненавидеть. Создай благо в своей стране, а не пытайся разрушить соседнюю.

Российский православный патриарх Алексий Второй говорил, что «чувство патриотизма ни в коем случае нельзя смешивать с чувством враждебности к другим народам». Поэтому попытки в само определение патриотизма заложить превосходство своего народа над другими и пренебрежение к этим другим суть попытки нечестные, это передёргивание карт, в котором нуждаются только политические шулеры.

Есть немало научных определений патриотизма, но мне лично нравится написанная по этому поводу статья российского историка, прозаика и поэта, учителя Александра Пушкина Николая Карамзина (1766—1826). В своей работе «О любви к отечеству и о народной гордости» он пишет: «Человек любит место своего рождения и воспитания. Сия привязанность есть общая для всех людей и народов, есть дело природы и должна быть названа физическою. Родина мила сердцу не местными красотами, не ясным небом, не приятным климатом, а пленительными воспоминаниями… Лапландец, рождённый почти в гробу природы (Лапландия – регион в Скандинавии, частично расположенный за Полярным кругом – В.Т.), несмотря на то, любит хладный мрак земли своей. Переселите его в счастливую Италию: он взором и сердцем будет обращаться к северу, подобно магниту; яркое сияние солнца не произведёт таких сладких чувств в его душе, как день сумрачный, как свист бури, как падение снега: они напоминают ему отечество! – Самое расположение нервов, образованных в человеке по климату, привязывает нас к родине. Недаром медики сове-туют иногда больным лечиться её воздухом; недаром житель Гельвеции (латинское название Швейцарии – В.Т.), удалённый от снежных гор своих, сохнет и впадает в меланхолию, а возвращаясь в дикий Унтервальден, в суровый Гларис, оживает. Всякое растение имеет более силы в своём климате: закон природы и для человека не изменяется… С кем мы росли и живём, к тем привыкаем… Сия любовь к согражданам или к людям, с которыми мы росли, воспитывались и живём, есть вторая, или моральная, любовь к родине, столь же общая, как и первая, местная или физическая, но действующая в некоторых летах сильнее: ибо время утверждает привычку. Надо видеть двух единоземцев, которые в чужой земле находят друг друга: с каким удовольствием они обнимаются и спешат изливать душу в искренних разговорах! Они видятся в первый раз, но уже знакомы и дружны, укрепляя личную связь свою какими-нибудь общими связями отечества! Им кажется, что они, говоря даже иностранным языком, лучше разумеют друг друга, нежели прочих: ибо в характере единоземцев есть всегда некоторое сходство, и жители одного государства обра-зуют всегда, так сказать, электрическую цепь, передающую им одно впечатление посредством самых отдалённых колец или звеньев… Но физическая и моральная привязанность к отечес-тву, действие натуры и свойств человека не составляют ещё той великой добродетели, которою славились греки и римляне. Патриотизм есть любовь ко благу и славе отечества и желание способствовать им во всех отношениях… Мы должны любить пользу отечества, ибо с нею неразрывна наша собственная; … что слава его есть наша слава; если оскорбительно человеку называться сыном презренного отца, то не менее оскорбительно и гражданину называться сыном презренного отечества. Таким образом, любовь к собственному благу производит в нас любовь к отечеству, а личное самолюбие – гордость народную, которая служит опорою патриотизма. Так, греки и римляне считали себя первыми народами, а всех остальных – варварами; так, англичане, которые в новейшие времена более других славятся патриотизмом, более других о себе мечтают… Не говорю, что любовь к родине долженст-вовала ослеплять нас и уверять, что мы всех и во всём лучше; но русский должен по крайней мере знать цену свою».

Несколько постулатов здесь важны. Во-первых, – патриотизм естественен, и поэтому непатриотизм – это отклонение от естественного состояния, состояние аномальное, болезненное. Во-вторых, патриотизм не делает людей слепыми, и, внимательно глядя по сторонам, патриот видит, что много есть на земле народов, и каждый из них самобытен, в чём-то лучше, в чём-то хуже его родного. Только человек небольшого ума может ставить свой народ над другими. Но «знать себе цену» – надо.

Родина не всегда объективно лучшая. Родина может вести войны, которые ты осуждаешь. Родина может быть несправедливой к тебе или твоим близким. Можно ли любить «плохую родину», может ли патриот её критиковать?

Конечно. Патриотизм состоит не в том, чтобы при любых обстоятельствах хвалить всё «своё». Анн Робер Жак Тюрго (Anne Robert Jacques Turgot) называл такой патриотизм «лакейским», du patriotisme d’antichambre. Любовь к родине не исключает, а скорее даже имплементирует критическое отношение ко всему, что в ней происходит. Русский князь Пётр Вяземский писал в 1824 году: «Я полагаю, что любовь к отечеству должна быть слепа в пожертвованиях ему, но не в тщеславном самодовольстве; в эту любовь может входить и ненависть. Какой патриот, к какому народу ни принадлежал бы он, не хотел бы выдрать несколько страниц из истории отечественной и не кипел негодованием, видя предрассудки и пороки, свойственные его согражданам? Истинная любовь ревнива и взыскательна».

Эта взыскательность – прежде всего результат ответственности патриота за свою страну, за свой дом, за порядок в нём, за людей, которые в нём живут. Этот тезис отстаивает и русский религиозный философ Василий Розанов: «Счастливую и великую родину любить невелика вещь. Мы её должны любить именно когда она слаба, мала, унижена, наконец, глупа, наконец, даже порочна. Именно, именно когда наша „мать“ пьяна, лжёт и вся запуталась в грехе, – мы и не должны отходить от неё». А украинский поэт Тарас Шевченко призывал: «Полюбите чистым сердцем большую руину». «Руину» надо любить; чтобы полюбить сверкающий на солнце дворец, «чистого сердца» не надо.

То есть даже если родина «мерзка», мы любим эту «мерзкую» родину.

У такой позиции есть простое логическое объяснение. Патриот всегда хочет для своей страны изменений к лучшему. Он не может довольствоваться существующим положением вещей. Поэтому по своему характеру каждый патриот – революционер, борец. Согласиться со статусом-кво, видеть свою страну только через розовые очки, хвалить «своё болото» – всё это не достойно высокого звания патриота.

Как уже говорилось, близок к патриотизму и национа-лизм – любовь не (только) к своей стране, но и к своей нации, своим корням.

Но, перед тем как говорить о национализме, стоило бы разобраться, что такое раса и что такое нация.