Читать книгу Дорогами Победы. 1945—2020. Международный Союз Писателей - Виктор Улин - Страница 10

А вы целовались под ливнем колючей шрапнели,

что воздух вокруг рассекает с неистовым воем?

И кажется, если сейчас мы прожить не успеем,

то через мгновенье уже нас не будет с тобою?

Не будет весны с нашим первым бессонным рассветом,

кино на последнем ряду и весёлого «горько».

Не будут смеяться с утра наши общие дети,

с щенком лопоухим играя по прозвищу Борька.

А вы целовались у жизни своей на излёте,

которая может вот-вот оборваться? И завтра

уже не наступит. И рвётся, как птица, из лёгких

дыхание юности нашей, прошедшей внезапно…

И будут дожди слёзы лить над уставшей землёю.

И будут под ними гулять, целоваться и плакать,

забыв обо всем, как под ливнем шрапнели те двое

весной, под Берлином, в далёком таком сорок пятом…

Их расстрелять хотели на рассвете,

Когда туман над полем полз змеей.

Там были бабы, старики и дети,

И мой отец со всей своей семьёй.

Деревней целой в ту шеренгу встали,

И каждый третий сделал шаг вперёд…

На их дворе, в углу, на сеновале

Два лётчика, два раненых… Орёт

Немецкий офицер про русиш швайне,

Блестит хрустящий хромовый сапог.

…Никто ему не выдаст этой тайны,

И шепчет мама: «Ты молчи, сынок,

Смотри в глаза фашистскому подонку

И про себя считай до десяти.

Уже плывёт по Сейму плоскодонка,

Чтоб к партизанам раненых свезти»…

Но вот подняли ружья полицаи,

И багровел, как свёкла, офицер,

Когда меж ними, бледный и усталый,

Встал староста:" Ты прыть свою умерь.

Откуда здеся взяться партизанам?

Все жители у нас наперечёт.

Вот посмотри, старуха Марьиванна,

Та целый день для вас хлеба печёт.

А дед Петро работает на кузне,

Клавдея с Зинкой в поле от зари

До самого заката. Карапузы-

Те целый день копаются в пыли…»

Он говорил, негромко, но солидно,

Да то и даром – бывший счетовод,

Не подавая перед фрицем вида,

Что сам душой болеет за народ.

Так каждому нашёл он оправданье,

И офицер, кривя в усмешке рот,

Сказал с акцентом – это, мол, собранье

Закончено, и список дал работ.

Все тихо разошлись, шепча молитвы,

Крестился дед, смахнув слезу у глаз.

То поле, где жнивье – как поле битвы,

Что выиграл их староста сейчас.

Кто слаб душой, поймёт его едва ли

И проклянет, и злобно плюнет вслед…

На опустевшем дальнем сеновале

Оставил лётчик с табаком кисет…

Слепило солнце, боком встав к зениту,

И отражалось в глянце сапога…

Не по делам судили, всё забыто,

И в лагеря сослали как врага…

А лётчик наш бомбил Берлин и Вену,

Спасая мир от нечисти людской…

И снилась та далёкая деревня,

И он шептал: «Спасибо, что живой»…

Бой замолкал. Всё глуше были звуки

той канонады, что вспугнула птиц.

Деревья разметали ветви – руки,

чужой бронёй поверженные ниц.

Бой затихал. За дальним косогором

дымился танк, уже не видно чей.

И третий взвод с израненным майором

переходил вброд небольшой ручей.

Разрывами встревоженные птахи

вернулись в лес, ища остатки гнёзд…

А он лежал, в распахнутой рубахе,

как – будто бы к земле сырой прирос.

Как – будто утомился, на мгновенье

забыв про грохот, вой снарядов, крик.

И на губах искусанных свеченье —

Как алый сок поспевших земляник.

Он видел мать с лукошком, полным ягод,

он помнил запах и медвяный вкус,

и как крестил тайком на Пасху дьякон,

и как шептал уверенно: «Вернусь…».

Застыло небо и умолкли птицы,

так, словно смерть их прервала полёт…

А кровь бойца, что по траве струится,

здесь снова земляникой прорастёт…

Что наша память – коротка, непрочна…

Давно земля травою заросла,

там где былых воронок многоточья

и на крови замешена зола.

Давно в свои вернулись гнезда птицы,

и только свист их режет тишину…

Но никогда домой не возвратиться

отцам и дедам, павшим в ту войну.

Их имена не занесут в скрижали

и потеряют в спешке ордена…

Вновь где-то бой… А вы нам завещали:

«Война не повторится никогда».

Но память коротка. На нитке тонкой

висит судьба планеты всей, пока

кладёт цветов букет рука ребёнка

к могиле прадеда – солдата РККА…