Читать книгу Соло - Виктория Александровна Миско - Страница 17

В доме с качелями Филипп, поежившись, открыл глаза, зажмурился и лениво потянул воздух ртом. Ему пришлось проснуться от неприятной зябкости и сквозь головную боль он понял, что в комнату проникает свежий воздух с улицы. Дверь была плотно закрыта.

Его глаза не сразу привыкли к тусклому свету настольной лампы, и он, вздрагивая от холода, натянул на себя плед, упавший на пол. Филипп не мог разобрать, какое было время суток и сколько он проспал. Руки навязчиво подрагивали, и, спустив ноги с дивана, он уронил несколько бутылок, которые со звоном ударились о пол. Мысли путались, и мужчина неосознанно начал злиться на жену за холод, который наполнял комнату.

Вдруг со стола раздался резкий телефонный звонок, и Филипп испуганно вздрогнул, осознав головную боль. Он решил подождать несколько секунд, так скоро обычно заканчивались рабочие звонки, но телефон не умолкал. Он заставил себя встать на ноги и, запутавшись в подоле домашнего халата, подошел к столу, без одобрения посматривая на открытое настежь окно.

Телефон отражался невыносимым звоном в голове, и Филипп, раздраженно сняв трубку с базы, на несколько секунд не мог поднести ее к уху, пытаясь усмирить боль. Держа телефон в руке, он подошел к окну, едва слыша женский голос, и вдохнул прохладный влажный воздух. Боль начала удаляться, и, наконец, Филипп поднес трубку ближе.

– Это дом Соло, – холодно бросил он.

На другом конце мелодичный женский голос замолк, и эта пауза наполнилась томным теплом. Голос казался Филиппу знакомым, и он внимательно вслушивался в тишину, опершись о подоконник.

– Папа! – на выдохе произнесла Лиз.

Филипп выпрямился и радостно сжал телефонную трубку. Конечно, знакомый голос принадлежал его старшей дочери, единственному ребенку, взявшему его цвет глаз и медный оттенок волос. На глазах проступили слезы, и он вновь глубоко вдохнул холодный воздух, так и оставаясь стоять у открытого окна. Сквозь спутанные мысли он не мог произнести ни слова, тщетно глубоко дыша и вслушиваясь в голос, о чем-то взволнованно рассказывающий. Он очень скучал. Ему вдруг так захотелось рассказать ей все, что приносила ему их разлука и редкие диалоги по телефону, но он не находил слов в голове, полной боли, а руки с телефонной трубкой продолжали предательски дрожать.

– Алло, папа, ты слышишь меня!

Ее «Папа» эхом отозвалось в сердце. Филипп опустился на холодный пол и положил трубку рядом, слыша, как она продолжает звать его. Сквозь пелену слез он заметил свет открывшейся двери и ощутил быстрые шаги рядом. Надин опустилась напротив, вглядываясь, и коснулась теплой ладонью его влажного лица. Филипп на ощупь схватил телефон и протянул ей, будто с мольбой о помощи.

– Алло, – взволнованно бросила в телефон Надин, изо всех сил старясь казаться спокойной.

Филипп не мог разглядеть, что ее глаза были покрыты такой же влажной пеленой, как и его, но он и не был готов к эмоциям. Он закрыл глаза и корил себя за лишнюю пару бутылок, выпитых накануне, благодарил судьбу, что нашел в себе силы ответить на звонок, и одновременно ненавидел за то, что он не нашел сил сказать больше.

– Мама! Слава Богу, ты дома! – Надин не успевала вставить ни слова во взволнованную речь дочери. – С папой все хорошо? Алан сказал, что тебя не было в суде. Почему? Все в порядке?

Лиззи остановила поток вопросов и попыталась усмирить сбившееся дыхание, создав паузу. Она уже давно не виделась с родителями, наслаждаясь счастливым уединением, но звонила, чаще, правда, не заставая у телефона отца. Впервые, в потоке переживаний, ей показалось, что она совсем ничего не знает о том, как теперь живут ее родители, показалось, что она упустила что-то важное, потеряла связь, и это осознание пугало ее. Девушка так трепетно ждала ответы на свои вопросы, что Надин почувствовала, как дочери, и правда, не хватает времени и близости, чтобы узнать важное.

Надин посмотрела на Филиппа, поднявшегося и смотрящего во двор, и чуть коснулась уголков своих глаз, промокнув слезы. За окном без ветра прекратила скрипеть качель, и, окинув взглядом двор, Надин так отчетливо померещился образ маленькой Лиззи, что это напугало ее. Возвращение в реальность было необходимостью.

– Милая, Лиз, – попыталась удержать свой голос сильная женщина, звуча спокойно и умиротворенно.

На столе все так же лежали документы, которые она в очередной раз прочла сегодня утром, придя в кабинет, чтобы переодеть спящего Филиппа. Надин отвела взгляд, почувствовав соленный вкус слез, и попыталась вспомнить что-нибудь радостное. Только это оказалось труднее, чем она думала. Что была радостной ее жизнь, когда эти качели во дворе счастливо провисали под весом взрослеющих детей, она была уверена. А в том, что есть сейчас, – нет.

– Мы были дома, Лиз.

– Почему? – не унималась девушка. – Что-то с папой?

Филипп пристально прислушивался к громкого голосу дочери и отрицательно покачал головой.

– Он здоров, – Надин отвела от него свои затуманенные слезами глаза. – Это все усталость, ты же знаешь, мы работаем без отпуска уже который год.

– … и поэтому вас не было в суде? Алан был там, – Лиззи перебила Надин.

– Да…, – Надин тревожно посмотрела на стол, и ее ответ прозвучал не убедительно. – Там было дело. До которого нас не допустили…

Произнося последние слова, она закрыла глаза и глубоко вздохнула, пытаясь взвесить свои слова на правду и ложь. Она никогда не умела что-то скрывать, не имея на это сил или права. Сегодня ранним утром, она расплакалась, сидя за пустым кухонным столом, за которым раньше всегда чувствовала себя сильной и счастливой. Она так мечтала, чтобы Филипп не стал опустошать свой бар и обогатил бы ее своим сочувствием, но всю ночь она слышала, как в кабинете звенели бутылки. И ей захотелось выговориться и рассказать дочери свою уже невыносимую боль.

– Почему нас с папой не допустили до дела? – неожиданно холодно бросила Надин.

– Алан, сказал, возможно, оно было для вас слишком легким…

Надин кивнула с невнятной улыбкой.

– Он так сказал?

– Ну да. Ты же не знаешь! Он был там и рассказал мне, что парень, которого осудили, сам во всем сознался, – Лиззи замолчала, вслушиваясь в удаленное эхо собственного голоса. – Может, поэтому для вас это дело посчитали простым, такое может быть?..

– Может, – кивнула Надин. – Но мы заседали и на более простых делах.

Филипп кивнул, пытаясь закрыть окно. Он вслушивался в слова дочери, понемногу начиная приходить в себя. Небольшой поток воздуха, возникший от движений оконной рамы, заставил несколько листов упасть со стола прямо ему под ноги. Он виновато посмотрел на жену и медленно, сквозь боль, потянулся к полу.

– А как звали парня, которого судили, он не сказал тебе? – Надин следила, как, напрягая зрение, Филипп пытается в сумерках комнаты вчитаться в текст, поднятый с пола.

– Не сказал, ведь неправильно разглашать имена подсудимых, вот он и не называл его, – с верой в правосудие ответила Лиззи, намереваясь защитить мужа от несогласия матери.

Надин провела ладонью по веку и вновь коснулась чуть влажного уголка глаз.

– Его звали Лео Соло, – чередуя каждое слово с короткой паузой, произнесла Надин, протягивая мужу очки, лежащие на спинке дивана.

– Филипп! – придерживая трубку, она протянула их мужу.

Он, не осознавая услышанного, надел очки, внимательно опустил глаза на зажатый в неокрепших пальцах лист бумаги и снова вгляделся в буквы. Там не было фотографии, он прочитал описание внешности подсудимого, часто моргая для более четкого видения, и только потом понял, что сказала Надин. Она смотрела ему прямо в глаза, также не выпуская из рук второй лист бумаги, а плечом продолжая придерживать телефонную трубку.

Мужчина смотрел на нее, хмуря брови, собираясь с мыслями и словами. Он выпустил из рук бумаги и наступил на них, как только они коснулись пола. Его голова была тяжела от усталости и похмелья, но он изо всех сил пытался найти нужную реакцию, минуя гнев. Единственным, что продолжало его волновать сейчас, было лишь то, как к суду отнесся город, в котором Филипп был представителем пятого поколения судей из семьи Соло.

Он взял телефон из раскрытой ладони жены и поднес ближе, надеясь услышать Лиз, но в трубке раздавались лишь низкие звуки гудков.

– Что? – непонимающе протянул он трубку обратно.

– Связь оборвалась, – холодно ответила Надин.

– Или это ты, – он ревностно отдернул руку и осмотрел телефон, – или это ты что-то нажала!

– Нет, – покачала головой она, – наверное, превысили лимит минут.

Филипп замер, вслушиваясь в тишину, в которой тяжело звучали гудки, а не ее «папа». Как же он любил, когда она это говорила своим голосом, полным нежности, в котором он с самого ее детства находил спасение. В тот вечер, когда она сказала это в первый раз, он будто весь обнулился, перешагнув усталость бессонных ночей и волнение о том, правильно ли они воспитывают своего первенца. Именно тогда он осознал всю причастность к этому ангельскому созданию и впал в состояние безусловной любви, пообещав, что будет любить ее больше всех, откажется от должности Начальника Суда, которая пророчила исполнение всех его материальных мечт, и будет значительно сильнее, правдивее.

– Гудки… – прошептал он.

Надин, вернув телефонную трубку на базу, взялась за край стола и опустила голову.

– Перезвонит? – словно ребенок, переспросил Филипп.

– Нет, – ответила она и подняла глаза, полные слез. – Скорее всего, звонила с телефона Алана, а этого делать нельзя. Нельзя звонить на семейные номера.

– И что делать?

– С кем?

– С Лиз, Надин, с Лиз, я хочу с ней поговорить! – он смотрел на усталую фигуру жены и не находил нужных действий.

– А с Лео?..

Филипп ударил ладонью по подоконнику и весь сжался от боли. Надин смотрела на него пристально, едва заметно вздрагивая от слез, будто считывая каждую эмоцию, и мужчина понял, что она не требует от него ответа, зная наперед.

– Не хочу.

– Так я и думала, – она отстранилась и, обойдя диван, вышла из комнаты, едва громко закрыв дверь.