Читать книгу Все будет хорошо, или Будь же мужчиной, девочка - Виктория Дадиани - Страница 2

Она думала лишь о том, как сейчас не расплакаться в трубку и сказать именно то, что должна сказать этому мерзавцу. Завтра утром она будет точно знать – что его больше всего задело и выглядело не как глупые оскорбления истерички, брошенной любовником, а как замечания, которые сопутствовали всему периоду их отношений, но из жалости к нему не были произнесены ранее. А он все зудел о том, что ценит и уважает ее, что она потрясающий человек и профессионал, что любой мужчина мечтал бы завязать с ней серьезные отношения и т. д. и т. п.

– Не стоит оправдываться, – пыталась она казаться хладнокровной. – Надо проще относиться к жизни. Ты мог бы и вовсе не звонить. Все было понятно и без этого. А твоя любовь исчезла еще тогда, когда мы заснули на твоей даче, как брат и сестра. Даже смешно вспоминать сегодня. Я надеюсь, что кратковременный секс не испортит наши деловые отношения и…

– О чем ты, Вероника? Как это ни банально звучит, мы остаемся друзьями, и, ты знаешь, мое информационное агентство очень дорожит связями с твоей редакцией. Кстати, вчера на пресс-конференции в «Торри» беседовал с вашим боссом, у них на тебя большие виды. Господин Ираклий почти без ума от своей Вероники Гегечкори, ему нравится в тебе все без исключения. Ну ладно, я еще позвоню как-нибудь, пока. – И теперь уже бывший любовник мило захохотал в знак неестественного примирения.

Жестокий экран написал: «Соединение завершено». Этот злосчастный, предательски светящийся экран и не мог бы более четко подтвердить то, насколько точно сказанные слова отобразили значимость жестокого и рокового звонка абонента, записанного под названием «Серв», что от английского «служить». Как-то друг-любовник из ведущего грузинского информационного агентства вытащил тонущую Веронику из потемневшей от шторма морской пучины. «Лучше бы он не делал этого тогда, – подумала она, – сейчас было бы легче, ведь умереть всегда легче, чем жить, только почему-то все же хочется – жить».

Вера не могла абсолютно однозначно понять, что стало причиной охлаждения их отношений, вернее, его отношений к ней. В своих чувствах она разобралась моментально и, ей казалось, навсегда. Но он вдруг просто ушел.

«Ну да ладно, девочка, будь же, наконец, мужчиной, – утешала она себя, – жизнь продолжается». С тех пор как он просто позвонил и сказал, что в их отношениях поставлена последняя точка, прошло несколько месяцев, а боль все не утихала. Все эти воспоминания следовало прогнать. А утро, как назло, было столь пасмурным и унылым, что ей никак не удавалось навести красоту, если так можно было назвать ее полунебрежный стиль одежды, и бежать туда, где ее ждало что-то незнакомое и, может, немного утешительное – ведь почти на каждой пресс-конференции, при каждом репортаже ей удавалось кого-то «подцепить». Этот кто-то позже звонил и просил о встрече. Степень корректности ее «мне жаль, но я очень занята» зависела от того, насколько высокопоставленное и нужное ей лицо домогалось ее внимания.

Правда, порой она пересиливала себя, отказывая очередному весьма и весьма привлекательному претенденту, ведь именно такого поведения требовал от нее закон непорочности кавказской женщины. Да и все это было до Серва. А было ли что-либо до него?

Жизнь между тем и так была неладная и неустроенная. Потому что Вероника не могла и не хотела мириться с тем, что навязывало ей общество, утверждавшее, что его правила – это истина в последней инстанции. Закончив университет, Вероника пыталась найти работу, и друзья посоветовали обратиться с предложением в «Главную газету», которая в тот период только набирала обороты. Вскоре газета прославилась настолько, что выдержки из нее стали цитировать в различных ток-шоу и информационных передачах. Газета производила впечатление достаточно независимой, демократической и не ангажированной. «Главная газета» могла сказать то, что не принято было озвучивать в грузинском обществе, и это молодой журналистке нравилось больше всего, так как в голове не было места привычным для всех штампам!

Однажды, вернувшись домой после записи репортажа довольно поздно, Вероника застала свою мать и брата в ступоре. Преподаватель грузинского языка Натела Георгиевна всегда проявляла себя достаточно корректным и свободомыслящим человеком. Но на этот раз она была вне себя. Даже не предложив дочери ужин и косо и гневно глядя, швырнула ей под ноги скомканный номер газеты. «Последний выпуск», – успела разглядеть Вероника.

– Что ты написала? – почти прошипела Натела Георгиевна, взявшись тонкими нервными пальцами за виски со странно выступавшими на них венами.

Вероника искренне не понимала причину неожиданной истерики матери. Ей казалось, что все последние ее статьи были выдержаны в духе спокойного анализа и логики.

Спокойствие и невозмутимость Веры еще более подогрели накал страстей родственников.

– Как ты смела сказать такое об Абхазии? Знаешь ли ты, как теперь ко мне относятся коллеги в школе? Они не хотят даже смотреть на меня. Неужели все мои старания воспитать в тебе патриотический дух были стерты в минуту твоими предательски настроенными редакторами и корректорами? Что ты на себя берешь, когда говоришь, что грузины должны извиниться перед абхазами за то, что ввели в Сухуми войска? По-твоему, грузины не имели права восстанавливать конституционный порядок на своих собственных, исторически грузинских землях? Да мы должны были просто уничтожить всех, кто стал там на нашем пути, а не извиняться перед сепаратистами, лишившими нас наших земель!

Вероника посмотрела на брата, пытаясь понять, все ли в ее доме сегодня сошли с ума или… Авто сделал вид, что заинтересовался происходящим за окном, и вышел из комнаты. «Значит, и ты не хочешь со мной говорить», – сказала про себя Вера.

– Ты опозорила нашу семью, – гневно продолжала мать. – И еще не знаешь, какой тебя ждет разговор с отцом, так много сделавшим для твоего воспитания и образования. И вообще, твоему брату постоянно делают замечания, люди говорят, что ты ведешь недостойный образ жизни! Ты встречаешься с разными мужчинами у всех на глазах! Журналистика – это не то же самое, что… – Она остановилась, почти упав в кресло. Последние крохи былой интеллигентности Нателы Георгиевны всплыли, наконец, наружу.

В то же время Вероника знала, что отца мало волновали поползшие, как ядовитые змеи, сплетни о дочери. Видимо, потому, что к позднему вечеру, когда он возвращался с дежурства из больницы, сплетни-змеи уже не доползали до него живьем. А вот стычки с братом по самым незначительным поводам понемногу становились нормой жизни.

Вероника сохраняла молчание. Она повернулась на своих длинных красивых ногах и тихо ушла в свою комнату. Почти спокойно она собрала скромные личные пожитки в чемодан на колесиках, сопровождавший ее по странам Европы, и неслышно вышла из дому. Она не станет жить так, как все. Она не станет думать так, как требуют думать мать, школа, соседи, друзья. У нее всегда будет свое собственное мнение, даже если оно неприемлемо для других.

Она переехала в пустующую квартирку в центре Тбилиси, оставленную ей бабушкой в наследство, и несколько следующих месяцев терпела истерики, просьбы и уговоры матери (отец всегда давал ей больше прав на самоопределение). Но и эта ситуация утряслась – ведь Вероника после нескольких скандальных журналистских расследований сделала себе имя, которое стало приносить ей кое-какой доход, дававший возможность обеспечить себя необходимым.