Читать книгу Ксения, которая скоро умрёт. Хроники Петербурга курильщика - Виталий Беспалов - Страница 7

– Попрошу минуточку внимания! – после фанфар на сцене клуба показалась Донна Луиза, крупная травести-дива в строгом длинном черном платье и громоздком парике с вшитой в него короной. – Любимые, попрошу минуту тишины. Макс, выключи вообще музыку, прошу полной тишины, есть важное объявление!

В компактном «Черном квадрате», расположенном в незаметном снаружи подвале, в этот вечер собрались примерно сорок гостей, а кажется, что он набит людьми до предела. Обычно ровно в час ночи здесь начинается травести-шоу, чаще всего с номера, когда артистки клуба под фонограмму исполняют какую-нибудь модную песню. Но сегодня здесь особая программа.

– Блин, да успокойтесь вы! Дайте же старой больной женщине сказать! – Донна Луиза (в миру фотограф Валерий) снова попыталась угомонить танцпол. – Ну вот, так лучше. Сегодня непростой день. Вчера не стало нашей любимой Ксении. Она была настоящим солдатиком, боролась до конца, но болезнь оказалась сильнее.

Луиза сделала громкий глоток воздуха. Голос ее дрожал. Она и многие другие сотрудницы и сотрудники «Черного квадрата» хорошо знали Ксению: последние годы она работала здесь за барной стойкой.

Люди за столиками смутились. Не все знали, кто такая Ксения и почему о ней говорит Донна Луиза; Донна Луиза, которая обычно отпускает шутки про секс в туалете, пьяных пикаперов и свои накладные груди. Но артистка недоумение публики не заметила.

– Котик, дай мне стопочку, – Луиза подошла к краю сцены и взяла из рук нового бармена заготовленную стопку водки. – Дорогие мои, давайте, не чокаясь, выпьем в память о Ксении! Ксюша, милая, если ты нас слышишь, мы тебя помним и любим! – она произнесла это, глядя вверх, и залпом осушила стопку.

Ира и Оля были за столиком недалеко от сцены. Вместе с ними – давняя Ирина знакомая Вика. Она переехала из Екатеринбурга в Петербург год назад, чтобы уйти в «стелс»: начать новую жизнь, в которой никто не будет знать о том, в каком теле она родилась и что ей пришлось сделать, чтобы стать Викой. Удалось: на новой работе в агентстве недвижимости никто не был в курсе о прошлом риелтора Виктории. Вика сняла однушку на Гражданском проспекте и иногда ходит на свидания, но друзей и подруг у нее еще не появилось. Иногда Вика проводит вечера с Ирой и Олей, хоть и побаивается посещать такие клубы («вдруг кто из коллег меня здесь увидит?»).

Ира внимательно слушает, что говорит на сцене Донна Луиза; та уже объявила, что посвящает Ксении свой следующий номер под песню певицы Максим «Отпускаю». Зрители захлопали, на танцполе образовалось несколько пар, готовых начать медленный танец.

– Валера хороший, но ебанутый, – недовольно произносит Ира. – Кому надо, уже выпили в память о Ксю, а остальные в душе не… это самое… кто она такая. Давайте еще все вместе в знак траура по Ксюше нюхнем спидов в туалете и поедем к Валере домой все вместе скорбно трахаться…

Вика берет Иру за руку:

– Ир, да что ты, в самом деле? Я бы вообще на месте владельцев клуба отменила вечеринку… ну, в таком танцевальном формате… и провела бы памятный вечер. Чтобы люди могли ее помянуть, рассказать какие-нибудь истории веселые о ней, вспомнить, поплакать… – произнесла Вика, как всегда, растягивая гласные в последних словах каждой фразы.

Эта манера всегда злила Иру, но еще никогда так сильно, как сейчас.

– Да коне-е-ечно, Виктория Игоревна, коне-е-ечно. Давайте мемориал Ксении на месте этого клуба откро-о-оем, – начала она передразнивать Вику, распаляясь с каждой секундой. – Давайте на месяц траур объяа-а-авим. Давайте все будем так стремно, как вы, Виктория Игоревна, одева-а-аться. Ну, чтоб скорбь нашу лучше вы-ы-ыразить.

Вика понимала, что в Ире уже четыре коктейля (хотя девушки пришли в клуб чуть больше часа назад), она уставшая и нервная. В любой другой день Вика начала бы скандалить, вспомнила бы все былые грехи Ириной молодости (они знакомы с начала нулевых, в памяти сохранилось много героиновых историй, которые уже успели покрыться пылью). Но только не сегодня.

– Ира, ты перепила? Давай не будем ругаться, – Вика пытается контролировать свою речь и не растягивать гласные.

Манера эта приклеилась к ней все в те же нулевые, когда она тщилась быть похожей на Ренату Литвинову: шила себе красные платья, красила волосы в блонд, курила только тонкие сигареты и пыталась говорить «как Рената». Теперь же тридцатипятилетняя Вика хочет быть «самой обычной», превратив это желание в свою новую манию: только джинсы и кофты из H&M, только натуральный цвет волос, минимум украшений. От былой Виктории осталась лишь манерность речи, от которой, видимо, ей уже никогда не избавиться.

Но Ирен уже не остановить. На следующее утро, куря на балконе и вспоминая ночь в «Черном квадрате», она поймет, что ее злость была направлена не на Вику, а на Донну Луизу, гардеробщицу Элю, на постоянных гостей клуба Илью с Никитой и всех остальных, кто в этот вечер выразили ей лично и друг другу свои соболезнования по поводу смерти Ксюши.

Их грустные речи и слезы казались ей лишь компенсацией того, что никто из них не интересовался здоровьем Ксении последний месяц – для них она умерла, еще когда попала в больницу. Не умерла даже, а просто выключилась, как выключают наскучившие вдруг фильмы. Ире хотелось с криками «мерзкие суки!» расцарапать всем этим людям лица, но под руку попалась лишь Вика в серой кофте и стыдливо больших очках с затемненными стеклами.

– А кто ругается? Я ругаюсь? Я пьяная? За собой следи лучше, монахиня! – Ира перешла на крик. – Да и тебе, и всем остальным похер было на Ксюшу. И сейчас похер. Всем на всех похер, только не похер на то, кем они кажутся: святошами или пидорасками. Поэтому не вопите все: «Ой, как мы все горюем без Ксю!» – Ира попыталась поймать взгляд Оли, которая все это время молча смотрела на сцену (Донна Луиза добралась уже до второго куплета). Ира знает, что Оля согласна с ней и ждет ее поддержки.

– Зачем мы вообще поперлись в клуб, мать? – скажет ей Оля через полчаса, когда они обе будут стоять снаружи и курить. К тому времени Вика в слезах, приговаривая «тупые трансухи», выскочит из-за стола и демонстративно пойдет к выходу из клуба, напористо, быстро, но не настолько быстро, чтобы ее было нельзя догнать и уговорами вернуть на место. Только снаружи она поняла, что догонять ее никто не будет («эта малолетка-подружка Ире вместо собачки»), и уехала домой на такси.

– Да… Так себе идея, согласна, – Ира медленно затянулась и закрыла глаза. – Я думала, что это меня отвлечет, а нихера… Я устала, Оля, устала…

На глазах у Иры появились слезы. Оля бросила под ноги окурок и обняла уже рыдающую Иру. Из-за разницы в росте уткнуться в Олино плечо Ире довольно трудно, и она просто прижала ее к своей груди.

– Да, Ольчик, пойдем домой, пойдем, – выдавила из себя Ира, еще обнимая Олю, но уже пытаясь не плакать. – Так, стоп, хардкор. Давай пройдемся немного, белые ночи жеш… Почти. Потом такси возьмем – и до дома.

Оля молча кивнула. Она боялась посторонних людей, в толпе ей становилось плохо, но уже почти два часа ночи – на улицах разве что такие же, как они, сбежавшие из клубов.

Они долго молча идут по пустому Московскому проспекту. Впереди них лишь парень в черном капюшоне, он быстро лепит на каждый фонарный столб бумажные объявления с надписью «ОТДЫХ 24 ЧАСА» и номером телефона. Заметив это, Ира вдруг неожиданно улыбается и переводит взгляд на Олю.

– А ты когда уже со своим «отдыхом» завяжешь? Не надоело еще? – Ира смотрит на нее в упор и ехидно подмигивает. У нее талант быстро переходить от слез к улыбкам (и наоборот).

– Сравнила жопу с пальцем, – Оля хмурится и плотно смыкает губы. – Мне пока есть что показать, вот и показываю.

– Допоказываешься, интердевочка моя…

Еще три минуты проходят в полной тишине. Дойдя до Обводного канала, Оля останавливается и начинает оглядываться по сторонам.

– Что такое? Кто-то за нами идет? – Ира тоже начала удивленно оглядываться.

Оля не ответила. Все так же молча она взяла за руку Иру и повела ее вдоль канала.

– Э, дорогая, наш дом в другой стороне… э-э-э… ну ок… – Иногда с Олей бесполезно спорить, потому что в споре должны участвовать как минимум двое, а она предпочитает молчать.

Девушки доходят до спуска к воде, где сейчас никого нет. Это редкость для ночи с пятницы на субботу, когда на этом и десятках других подобных спусках можно вольготно пить пиво на свежем воздухе и не быть замеченными полицейскими. Но сегодня на этом пятачке у воды о таком отдыхе напоминают лишь пустая пачка из-под сигарет, разбросанные окурки и несколько помятых алюминиевых банок.

– Милая, вода холодная, я не поплыву, – сказала Ира, глядя на канал и улыбнулась. – Зачем мы сюда потащились?

Оля сделала вид, что не услышала, достала из сумочки пачку сигарет и зажигалку. Медленно закурила. Ира начала раздражаться.

– Фу-у-у… тут еще и воняет. Ты решила родной Швабринск вспомнить, поностальгировать? – Она знала, что Оля приехала в Петербург из небольшого уральского городка Шадринск, но никогда не произносила его название правильно: Зашкваринск, Шалавинск, Швабринск – в зависимости от контекста Ира подбирала один из десятка вариантов. Она ненавидела и презирала любые маленькие городки, как, впрочем, и города большие, если это не Москва или Питер.

Но Оля все еще молчала. Так же неспешно она запустила руку в сумку и достала целлофановый пакетик. Затем, сделав долгую затяжку и быстро выстрелив порцией дыма вверх, непривычно медленно заговорила.

– На-а-адо поставить точку. Ксюши больше нет, а мы даже тела ее не видели. Только шмотки и дневник. Она мне как-то, кстати, говорила, что хочет, чтобы ее после смерти кремировали и прах развеяли над водой тут, в Питере. – Оля на Иру не глядела, словно она общалась не с ней, а с Обводным каналом.

Ира лишь скривила губы.

– Прости, но это какая-то дичь. Ксю «Отчаянных домохозяек» своих пересмотрела? Там, по-моему, вообще никого из героев нормально не хоронили, только сжигали и прах развеивали, – сказала Ира, будто бы совсем недавно она не плакала, стоя у клуба, и вообще Ксения была для нее чужим человеком.

Оля повернулась и посмотрела ей прямо в глаза, но во взгляде ее укора не было.

– Я очень ее люблю, хоть она и сказочная… Была. Но сейчас хочу хоть как-то… Ну хоть что-то… – Оле хотелось произнести нечто торжественное про «воплотить последнее желание усопшей», но усталость и алкоголь были против. – В общем… блин, я просто хочу сжечь здесь ее любимую кофту… ну эту… фиолетовую – ты вчера ее принесла из больницы. И развеять прах.

Ира закатила глаза, но промолчала. «Хочешь, так сжигай. Язычница хренова».

Когда перед выходом из дома Оля сворачивала Ксюшину хлопчатобумажную кофту и упаковывала ее в свою сумку, то рисовала в своем воображении, как кофта моментально вспыхнет от соприкосновения с пламенем зажигалки и сгорит за считанные секунды.

На деле же все оказалось не столь быстро и красиво. После нескольких попыток кофта все же загорелась, но вскоре потухла.

– А-а-а, фак, ну она же хэбэшная… – злобно произнесла Оля, пытаясь вновь ее поджечь. Пару минут спустя кофта все же сгорела, но ветер дул не в нужную сторону, и часть пепла осталась на Олиных коленях.

Ира все это время стояла рядом и молча наблюдала за происходящим. «Оля, Оля… Добрая и тупая Оля», – думала она, но не злилась на нее за такое окончание вечера. Она понимала, что Оля, пожалуй, единственная во всем Питере верила, что произойдет чудо и Ксения не умрет. Ей теперь сложнее, чем всем остальным, смириться с тем, что это все-таки случилось, что она уже ничего не сможет сделать для Ксении.

«Да и я дура…» – винила себя Ира. Когда Ксению положили в больницу, она общалась с Аллой Сергеевной, она же понимала, что Ксюша не поправится. Но вместо того, чтобы заранее продумать, как и где ее будут хоронить, Ира пыталась забыться в кафешках. И в машине Кирилла, который всегда приезжал и забирал ее пьяную. Вот и сейчас она решила пойти в клуб «да и еще на Вику наехала…»

– Надо было не кофту сжигать, а ксюхин дневник, – сказала Оля, когда они уже ехали в такси (пройти еще пять километров пешком было выше их сил).

– Ты совсем идиотка? – Ира вновь начала злиться. – То есть Ксю это перед смертью писала, чтобы мы взяли и сожгли все к хуям? Ты вообще понимаешь, что ты несешь?

Оля и в самом деле не осознавала ценности этой 96-листовой тетради, исписанной мелким почерком. Она считала, что это была всего лишь странная причуда Ксении, бессмысленное последнее желание.

– Я понимаю, что ты его читать не будешь, ты вообще ничего длиннее сообщений от клиентов в чате не читаешь последнее время, – Ира хотела пристыдить Олю. – А я вот сегодня начала его читать. И ты знаешь, это нечто. Мы столько всего о ней не знали…

– Может, оно и к лучшему, – буркнула себе под нос Оля и закрыла глаза.