Читать книгу Когда придёт Человек - Влада Билоус - Страница 9

22 года назад

– Рита, я вас троих не оставлю. Мы это делаем ради него, – Гела имела в виду будущего президента. – И ради него, – добавила она, глядя на темноволосого мальчика.

– Ромашка мой, – Маргарита прижала маленького сына к себе покрепче и поцеловала в затылок.

Гела сидела напротив неё, молодая и умная донестра.

– Я купила прекрасную квартиру. Все для вашего удобства.

Ребенок перелез с коленей матери на диван. Сын на Маргариту совсем не был похож, точно копия отца: ни материнских лисьих глаз, ни такого же вздернутого носа.

– А я разве смогу его воспитать как надо? – Маргарита опять заплакала и закрыла глаза руками, нажимая на воспаленные веки. – Он же… Ну он ведь… – причитала женщина.

Гела обняла её и погладила по спине.

– Ну он же почти как Миша, почти как другие дети, донестру внешне от человека не отличить. Просто быстрее развиваться будет. Больше нагружать его придется. Но ты сама поймёшь… Ты же мать. А я… Я клянусь тебе, слышишь? – она подняла голову женщины и заглянула в её покрасневшие глаза. – Я всё сделаю для вас. Ты ведь сама понимаешь, так надо! Если и вас убьют, что тогда?

Но Маргарита не стала слушать, пока Гела договорит, она бросилась ей на шею с объятиями.

Геле тогда едва исполнилось восемнадцать. У неё была ангельская внешность: светлые волосы, рыжевато-коричневые брови и большие голубые глаза.

Она с пятнадцати лет работала в личной охране Владимира Гронского. Гела любила действовать незаметно, наводить порядок так, чтобы никто ни о чем не догадывался. И Владимир доверял ей.

Девушка закончила домашнее обучение, в двенадцать лет поступила в академию ГСБ. Вместе с ней на занятия ходили два охранника, приставленных её отцом, Сергеем Смирновым, чтобы никто маленькую Гелу не обидел.

А после отец определил девушку в семью президента Георгия Гронского, где та работала телохранителем младшего президентского сына, Владимира.

С Владимиром они не то, чтобы дружили (как человек государственный, Гела соблюдала субординацию), но постоянное нахождение вместе сблизило её со своим начальником. Она стала не просто телохранителем, а личным помощником и советником.

Гела всегда носила при себе маленький серебряный нож, держала его в пластиковом чехле, чтобы самой не пораниться, а ещё зажигалку на случай нападения анархистов-донестр. В юности Гела собирала свои длинные белые волосы в высокий хвост, почти не наносила на лицо макияж, была быстрой и ответственной.

После того, как Владимир, тогда ещё министр здравоохранения, только представил проект своих клиник, анархисты захотели его убить: планировалось покушение. Машина, в которой Владимир должен был ехать домой, оказалась со взрывчаткой, но охрана Гелы его спасла.

Она никому не доверяла. И поэтому всегда и везде стояла над ухом своего начальника и нашептывала ему советы.

Не доверяла Гела и женщине, в которую Владимир влюбился. У Маргариты к тому времени был уже сын Миша. И как показалось девушке, Рита выглядела слишком умной, как для человека. Беспокоясь, Смирнова сказала Владимиру: «Если у вас родятся дети, они будут донестрами лишь наполовину – это проблемы для престола. Я вообще не думаю, что ребенок доживёт до пяти лет». Но Владимир привел в пример свою сестру, у которой дети также были наполовину людьми. И девушка смирилась. Так родился Роман.

Гела жила в их доме, в комнате напротив спальни Владимира и Маргариты. Рядом располагались ещё несколько общих комнат с охраной.

И вся её жизнь сосредоточилась вокруг детского крика «Гела! Гела! Гела!» маленького Миши, который от неё не отставал. И девушке пришлось смириться с тем, что в ее руках теперь ещё и жизни двоих президентских детей.

Страна тогда терпела разруху. Политической целью сестры Владимира Лии (она заняла президентское кресло после отца) был высокий личный авторитет у депутатов и ручной Кабинет Министров. Анархисты свой нос не показывали, отец Лии и Владимира сумел задавить любую оппозицию. И потому женщина расслабилась, ничего не меняя в сложившемся порядке.

Но при этом Лия забывала, что людей в стране гораздо больше, чем донестр. То, что граждане пропадали без вести и возвращались безголовыми в лесопосадках (донестры выбрасывали тела подальше от жилых районов), подстегивало бунты. Процветали секты, слухи, домыслы. Мало кто дома имел телевидение, откуда могли вещать правители, и посему народ был почти что неконтролируемым. Тогда дом, в котором жила Лия, подожгли.

Гела не удивилась этой потрясшей страну смерти. Она видела все ошибки президента, понимала, что чем сильнее ты оттягиваешь резинку, тем больнее она ударит тебя по лицу. И в стране начался хаос.

Гела не была уверенна, скоро ли сработает проект с больницами Владимира. Глядя на всё происходящее, ещё до инаугурации, когда было неизвестно, люди или анархисты убили президентскую семью, она сказала Владимиру: «Анархия теперь захочет и твоей смерти. Нам надо защитить династию». Посоветовавшись с Гелой, он согласился увезти детей из столицы.

Владимир вышел из тени, но вышел в одиночестве.

Маргарита и Владимир познакомились, когда тот был интерном, а она попала в больницу со сломанной ногой. Рита тогда не поняла, почему врачу, лечившему её, было немного больше двадцати лет. Она тогда не знала, что донестры слишком гениальны, чтобы учиться как все: им ничего не стоило освоить высшее образование за пару лет.

Но не только ум Маргариты его влюбил. Красота. У молодой женщины были светло-голубые глаза, почти что стеклянные, и лицо, будто бы постоянно выражающее презрение. Это и заставило Владимира обратить на нее внимание. Рита не поддавалась флирту и твердо дала понять, что о свидание с ней он может не мечтать.

Но Владимир был настойчив: он хотел влюбить в себя строптивую девушку из профессорской семьи. Она понравилась ему, а ещё интерну показался милым годовалый сын девушки Миша (его приводили в больницу к маме).

Она стала для Гронского вызовом. Через год они поженились.

Самым сложным для Владимира было признаться Маргарите, в том, кто он такой. Мужчина не знал, как отреагирует его молодая жена. Боялся.

Лия, тогда бывшая ещё наследницей, улыбалась, говоря: «Кажется, влюбляться в людей – наше семейное проклятие». Она сама встречалась с Максимом Кравцом, депутатским сыном.

Больше всех на свете Владимир полюбил Мишу. Гронский стал для ребёнка любимым папой. Он нанимал мальчику лучших учителей, и с самого детства хотел сделать из Миши человека не глупее донестры, чтобы он, повзрослев, занял должность в правительстве.

Когда отец Лии и Владимира умер, старшая дочь взошла на престол. Своего брата, как опытного медика, она назначила министром здравоохранения: так Владимир мог воплотить свой проект с огромным размахом.

Тогда он только придумал больницы, где донестры, выучиваясь за государственные деньги на врачей, могли бы работать и втихую есть безнадежных пациентов вместо того, чтобы делать это на улицах.

«Сейчас мы имеем запуганный народ, процветающие секты. Наше правительство забыло о том, кто такие анархисты. Но давайте рассуждать логически. Чем мы от них отличаемся? Мы так же едим на улицах, похищаем безвинных людей, а те становятся блеммиями.

Вы только послушайте… – на презентации открылась диаграмма. – Смертность госпитализированных в больницах составляет 1,9 процентов. Это люди, которые умирают от сердечно-сосудистых заболеваний, рака, старости, вирусных инфекций и прочего. Люди, которые так или иначе попадут в могилу. Допустим, мы поднимем процент смертности до 2,9 процентов. Этого хватит, чтобы накормить всех донестр-монархистов в стране».

Его идея была проста: донестры вычисляли тех, чья смерть не получит широкой огласки и ели их прямо в палатах. После эти тела кремировали.

Вместе с тем больницы укомплектовывались лучшим оборудованием. Донестры, в силу своих способностей, могли стать гениальными медиками.

Так в стране прошла медицинская реформа. В каждом городе появились центральные больницы с новым ремонтом, лучшим оборудованием и компьютерами. Данные всех пациентов заносились в базу данных Министерства здравоохранения, и там уже высчитывался процент тех, кто никогда из больницы не выйдет.

Владимир из-за своей увлеченности был сам не свой. Вместе с архитекторами он спроектировал больницу так, чтобы рядом был крематорий: все убийства людей происходили бы рано утром, и тела не успевали бы превратиться в блеммиев до кремации. Внутрь каждого тела вкладывали серебряную пластинку – это давало отсрочку появлению безголового.

Конечно, Владимир любил свою семью, но в то же время он разделял работу и дом, никогда не отдаваясь быту полностью.

А Маргарита чувствовала, что что-то не так. Владимир придумал ей определенную роль и хотел, чтобы она её отыгрывала: она была идеальной матерью его сыновьям, пока тот занимал место министра.

И вот Лии не стало.

В день инаугурации нового правителя Маргарита с двумя сыновьями переехала в их новое жильё. Они вошли в квартиру. Из окон был виден город, отстроенный и красивый Харьков.

Её тонкие шпильки на туфлях стучали по паркету. Никто внешне не мог догадаться, что у неё внутри что-то не так, что она чувствует обиду и страх перед неизвестностью. Маргарита ни с кем не делилась переживаниями. И у неё никогда-то и подруг не было, кроме Гелы.

Миша и Рома выросли в большой дорогой квартире, не волнуясь о том, что такое деньги и презирая любые заботы, Маргарита стала заведующей кафедрой древних языков в университете. Все это было организовано благодаря помощи крестной феи Гелы. Девушка даже придумала им новую фамилию – Клиневич: взяла её в одной из обгоревших библиотечных книжек.

Гела была единственным человеком, кто имел контакт с Маргаритой, кто узнавал о жизни детей, об их здоровье, а в особенности – о самочувствии Романа.

Рома был наполовину донестрой, и его человеческое сердце не могло выдержать такой нагрузки. Ещё ребенком он болел и жил на лекарствах.

О том, кто он на самом деле такой, Роман не знал. В целях безопасности.

Маргарита одинаково любила сыновей: она старалась дать обоим дорогое образование, чтобы они выросли достойными людьми и гражданами Государства. А Миша, пусть даже его биологический отец был черт знает кем (Маргарита не хотела вспоминать, с кем, будучи студенткой, переспала в ту пьяную ночь), с каждым днём радовал маму все больше и больше.

Он вырос умным и смотрел на других людей точно так же, как смотрят донестры и знал всё, что знают донестры. Все благодаря воспитанию. Миша хорошо помнил Владимира, но по строгому приказанию матери никому об этом не болтал. Даже Роману.

Страх того, что ожидает ее младшего сына, не давал Маргарите покоя по ночам. Президентское кресло мог унаследовать только донестра. То есть, только Роман.

Она представляла, как однажды её сын будет идти по красной ковровой дорожке к зданию Верховного Совета, как он обернётся в телекамеру, помашет гражданам. Маргарита волновалась. Но внешне… Внешне она этого не показывала, держалась, как железная. Даже не смотря на своё тайное положение, она чувствовала себя женой президента.

Женщина никогда в их двухэтажной квартире не убирала и не готовила: всем этим занималась прислуга, пока хозяева увлекались исключительно умственным трудом.

Утро Клиневичей начиналось в шесть. Оба сына в своих комнатах вставали по будильнику, заправляли постель. Миша, высокий семнадцатилетний парень, выходил в столовую первым. Он был уже одет и причесан, по привычке целовал мать в щеку. На столе стояла овсянка.

Маргарита, как всегда, накрашена строго и в то же время броско, с вьющимися каштановыми волосами сидела за столом.

– Доброе утро, – сказал парень. – Как спалось? Как твоя голова?

Женщина пожала плечами. От неё никогда нельзя было узнать, о чем она думает и что у неё болит. И только по такому неопределенному выражению лица Миша понимал, что маме плохо или тревожно.