Читать книгу Возвращение Орла. Том 2 - Владимир Алексеевич Фадеев - Страница 13

– А ты что, кроме указа о женитьбе ничего не нашёл?

Семён уселся поудобнее, настраиваясь на длинный рассказ.

– Нашёл.

– Не тяни. Что?

– Провёл по карте радиусом в волжскую версту, примерно 1700 километров в другую сторону, на Запад, в Европу, и наткнулся… и наткнулся на…

– Ну не тяни, не тяни.

– На Орлик!

– Где, в Австрии?

– В Чехословакии! Столько на юг от Праги, сколько наш Орлик от Москвы!

– Э-э! – воскликнул Капитан. – Да я ж там был!

– Наш пострел… – уважительно усмехнулся Семён. – Тебя, Кэп, по этим Орликам спецом что ли возили? А как Орлик на чешском?

– Как… Орлик. И по-русски, и по-чешски Орлик.

– Заметьте, опять: всё остальное по-чешски, а Орлик по-русски, как в Бурятии.

– А может быть, Орлик что-то ещё означает?

– Означает, но опера другая. Орлик – растение такое есть… семейства лютиковых.

– В энциклопедию нырял?

– Но не это самое интересное! А самое интересное то, что древнее название Влтавы, на которой этот чешский Орлик стоит, – Вилт Ока. Ока-а! Дикая вода, дикая река. И впадает эта Дикая Ока не куда-нибудь, а в реку Белую, Эльбу, как и уральская, правда, та через Ик, Ай и Упу, в смысле Уфу. Попутно нашёл две Оби, Aube, одна приток Сены, сам понимаешь, другая – Уазы.

– Яузы?

– Но и это ещё не самое интересное! – Семен интригующим взглядом обвёл друзей. – Я и от этого Орлика отмерил большую волжскую версту и попал в…

– Оку, Дединово или Орёл?

– На запад, на запад!.. И попал… – Чертил по земле воображаемую карту.

– В Атлантический океан!

– К атлантам, орлам подводным.

Семён переждал подначки и неожиданно спросил:

– Николаич, а ты не знаешь, чего Англия с Ирландией не поделили?

– В каком смысле?

– Ну, вообще…

– Там, по-моему, религиозные дела: эти католики, те протестанты – ну и давай пред светлые очи единого Господа кадыки друг другу вырывать. Обычное дело. Спроси у Африки, он у нас христианин, знает…

– Только сначала ему объясни, что это за страна – Ирландия, и где она находится.

– Неужели циркуль до Ирландии довёл? – охнул Аркадий.

– Да уж больно их самоназвание, Éire, на русский рай похоже – Ирий, Яри, Эйри…

– Арии, известное дело. И что? Неужели и в Ирландии Ока нарисовалась?

Семён в задумчивости, но утвердительно покачал головой.

– Ока. Сливается из двух рек – Авомор и Авобег.

– Должна бы тогда получиться Ав-Ока.

– Она и получилась: Ав-Ока.

– И Орлик есть? – застыл в нетерпении Аркадий.

– Нет, Орлика нет. Река маленькая, всего два города.

– Рязань и Муром?

– Смейся… Не Рязань, а Яхрома и… – задержав взгляд на Аркадии, – Нижний. Арклоу.

– Нижняя Аркадия?

– Нет, не Аркадия, по-ирландски – Нижний Ковчег. Нижний Арк.

– А где тогда Арк Великий?

– Наверное, на острове Руян, слышал же про Аркон? Ну, где Световит… а, – махнул рукой, – а может, и Аркаим.

– А это ещё что?

– В прошлом году раскопали древний город… и знаешь, где? На южном Урале, недалеко от второй Оки, башкирской.

– Постой, постой… – второй раз за разговор подал голос Капитан, – в Большой Оке мы в 73-м хотели свинарники строить, два дня переговаривали, да не задалось, уехали южнее, в Бакалы.

– Большая там Ока? – только и спросил изумлённый Семён.

– Ока не большая, село так называется: Большая Ока.

«Вот тебе и Капитан… – Семён смотрел на него, словно в первый раз увидел. – Картинка: на эту косу затащил их он, на байкальской Оке чуть не утонул, на башкирской свинарник хотел строить и даже, советский студент, в чешском Орлике побывал! Всё в кучку…»

– А про Аркаим не слышал?

– Не слышал.

– Теперь и не услышишь, будет там рукотворное море. Всё на дно. Аркон – под немцев, Аркаим – под воду. Остался только ирландский Арклоу. Ковчег Нижний.

– Ноев?

– Это было до Ноя, восемь тысяч лет назад. «Ковчег минувшего, где ясно дни детства мирного прошли». Нет, тут дело не в протестантах: ни самих протестантов, ни против чего они, протестанты, – всего этого и в проекте не было. Тут глубже… А знаешь, как называлась столица их Великих королей? Тара.

– Ну и что?

– Эх ты, лиофил! Река такая есть…

– Слышал! В Югославии, самый глубокий каньон в Евразии.

– Да? Интересно, интересно… – радостно удивлялся посыпавшимся совпадениям Семён. – Но я про другую, в Ирий впадает чуть выше Омска, и город там стоит – Тара. А в Омь, рядом с тамошней Окой ещё и Тартас впадает, и вся страна эта называлась Тартария.

– Ну и что?

– А то, что у этого Авеля… вот почитай, – он быстро отыскал в замятой уже рукописи помеченную строчку, – «…омские мудрецы по сю пору силу черпают, поминая Богиню-покровительницу Тару…». И столица ирландских Великих королей в честь омской Богини-покровительницы. Тары.

– Теперь ещё скажи, что их ирландская Бригитта – это наша Берегиня, и закончим.

– Да, с Ирландией пока закончим… хотя… Берегиня – Берегита – Бригитта… – задумался. – Что-то ведь они берегли в ковчеге на Оке, а может, и сейчас берегут…

– Что?

– Что стоит беречь, несмотря ни на какие времена… Что берегут в ковчегах? И если сберегут – не погибнут, хоть сотню Кромвелей присылай, не погибнут, а как только мрак рассеется, пойдут в такой рост… Ладно, ладно! Всё равно самое интересное из-под циркуля выскочило ниже: и от чешского Орлика верста, и от ирландской Оки прямо на юг та же самая волжская верста.

– Там же море!

– Море, море, мимо Франции, – Семён вёл воображаемым циркулем по Атлантике, – и в Испанию. Вот уж где Ока так Ока.

– Смеёшься?

– Не может быть!

– Может! Может! Что-нибудь слышали про такой загадочный народ – баски? Но уж про Гернику, спасибо товарищам Гитлеру и Пикассо, знает каждый порядочный англосаксофоб. Герника стоит на Оке! Герника по-русски – это Яр-ника.

– Ярник… не очень-то далеко от Орлика.

– Как Ирландия от Ярландии… Да даже если и далеко! Зато теперь такая простая отгадка самой первой и великой загадки Второй мировой! Ни один историк не понимает – почему это фашисты, как сорвавшиеся с цепи собаки, первым делом начали стирать с земли этот мирный посёлок на Оке, в котором не было ни одного военного объекта и ни одного республиканского солдата? Четыре часа непрерывных бомбёжек. В пыль! И кто бомбил? «Легион Кондор»! Кондор против Орлика.

– Вспомни-ка, как Сергей Иванович говорил, когда за ивняком для своих корзин плавал? «Поплыву по ярник…»

– Бабушка ярником татарник-траву звала.

– Тартарник? Да… у меня в Дмитрове друган, ну, коллега, у него такое стихотворение есть: «Земля от зноя, трав и ярника томится, млеет и зовёт. Подол мне рвут шипы кустарника, и марь обманная плывёт».

– Другана не Таня зовут? Шипы кустарника ему подол рвут…

– Это ж чешская фамилия, не Иванов, конечно, но примерно как Кузнецов. Есть Ярник – известный математик.

– Да что вы гадаете? Ярника – это общее название природный ягоды: чер-ника, земля-ника, брус-ника, костя-ника… а одним словом – это яр-ника, сладкая ягода от солнца.

– А ивняк? Ивняк!

– Ну и плюс трава, гриб и ивняк. То есть сугубо родовое русское слово. Аркадий, скажи!

– Но это значит…

– Скажи, скажи, что это значит, – предвкушая русофильские Аркадьевские фантазии, перебил Николаич. – Скажи, что самые ненавистные для запада правители, испанский Дюк Альварес – это дьяк Альба Рус, то есть белорусский поп, а Дон Хуан Австрийский – донской хан?

– Именно.

– А баски – это отрезанный от метрополии клан баскаков? А фамилия у тебя не Афанасьев? Ладно, ладно… Но почему же это всё забыли?

– Почему – это понятно. Вытравить даже воспоминание о зависимости, о вторичности своей, и почти все европейские народы, как трава под ветром, от этой липовой гордыни согнулись. Почти все. Баски – ярники на Оке, не прогнулись. И ирландцы, то бишь кельты, друиды, упираются. Очевидно одно, – рассуждал разгорячённый Семён, – названия рекам давал один и тот же народ, во всяком случае, говоривший на одном языке, и слово «ока» на всех языках, если они были разными, означало одно и то же. Что? Как говорит Аркадий, на санскрите «ока» – место жительства. Место, где можно жить? Почему же нельзя и в других местах: на Дону, на Висле?.. Или – где обязательно, кроме всех других мест, нужно жить? Для чего? Для чего именно тут? Да всё же в слове! Кроме древнего санскритского «местожительства», ока – око! Названия особенно хорошо закрепляются, когда в одном звучании резонируют несколько смыслов… или первый смысл настолько мощен и уместен, что новые ассоциации с ним рождают и новый смысл слова… Око! Это место для смотрения, видения, некие окна… Ок-но – око – Ока, – опять его пробило мурашками, – смотрения куда? Видения чего? Иных миров? Богов-демонов? Может быть… попутно, попутно чего только не увидишь… Но ведь не случайно они друг от друга расположены с такой географической точностью: от Орлика байкальского до Орлика пражского 6600… Сколько радиус Земли? 6400. По хорде. По дуге как раз 6600! А между ними четыре почти равные части по 1660: Ока московская, Ока уральская, Ока омская, Ока байкальская… но ведь дальше: Ока баскская – 1600 от пражской, и ирландская Ока – 1700, те же четверти радиуса, те же волжские вёрсты! Это же места естественных земных резонансов! Флажолет! Наши пращуры играли на Земле, как на флейте! – Он так вдохновенно раскинул вширь руки и заперебирал пальцами, что у всех в воображении моментально возникла фантастическая картинка огромного шарообразного живого музыкального инструмента с кнопочками-дырочками-родничками, звучаще дышащими на расстоянии в четверть земного диаметра друг от друга, и великое видимо-невидимое племя геомузыкантов, выполняющих роль божьих перстов, зажимающих и открывающих эти роднички на чудо-флейте. На секунду показалось, что даже услышали эту музыку, аккорд из тысячи звуков как будто упал с неба и растворил в себе… но секунда, вечная секунда прошла быстро, оставив где-то в мозжечке место, где теперь будет жить остро-светлая тоска и простое понимание, как всё здесь было – не в эту секунду, а на Земле в её звучащие годы. Понимание ответа на простой, но недоступный никакой цивилизованной философии вопрос: а зачем на Земле люди? Да только и затем, чтобы играть и слушать эту музыку-дыхание, выдохом своего духа открывать и закрывать клапанки-роднички, а вдохом принимать земные звуки в себя и жить этим. Как просто и по-божески! И даже неинтересно, – поймал каждый себя на мысли, – привезли ли людей для этой космической симфонии из глубин оркестровой ямы чужой галактики, или Земля сама из себя выродила себе духо-игрецов в долгой эволюционной муке, или же Бог единовременно, так сказать, в комплекте, как скрипку со смычком, придумал и создал Землю вместе с играющими на ней людьми – это всё за скобками, за тактом; главное, что это райское благодушезвучие было, и был смысл всего и во всём, потому что было животворение: счастливая земля звучала и рожала, люди играли и счастливели…

Флейта, на которой не играют, – так, кусок деревяшки, можно, конечно, настругать из неё зубочисток, сжечь (да сколько от неё тепла?) или, если повезёт гнить в сыром месте, может вырасти на ней какой-нибудь гриб. Мукор… как ныне.

«И было человечество едино и разумно, – итожил Семён размышления, – ведь надо было разуметь, когда в Альпах кнопку нажимать, чтобы она пошла в квинту с байкальским родником. И едино оно было совсем до недавнего времени – вот же она, Ока! – и мукор начал расти на ней не так давно, и сейчас растёт. Зачем Гитлер бомбил Гернику на Оке? Сам-то он знал? Какие мицелисты рулили его мозгами?»

На секунду промелькнуло и сомнение в жизненности изысканий и фантазий. Не одни же они, такие умные, увидели, почему же никто до них, ведь это так очевидно – золотая животворящая цепь, обнимающая по 52-й параллели всю Евразию. Неужели никому и дела не было и нет? А-а! – осенило: знали, знали всегда и сейчас знают, а кто не знает, догадываются, маккиндеры да хаусхоферы, где проходит историческая сила, да только как же им, сидящим на мёртвых краешках, восхищаться и прославлять Золотую цепь, когда им от неё никакой прибыли? Наоборот – втайне держат своё знание, до поры, пока не удастся уничтожить нынешних насельников срединной силы, вот и интригуют век за веком… Поэтому! А ведь даже если и получится у них оседлать цепочку, какой им, умеющим только грабить, от неё прок? Тут ведь надо не грабить, а отдавать. Нет, знает Орёл-батюшка, кого где селить, он небось понимает, что один бурятский шаман для его земного дела полезнее десятка оксфордов со всей их паучьей сетью (уже потому даже, что потерю всех своих профессоров Альбион как-нибудь да переживёт, а вот потеря шаманов и дышащей ими мифологии для бурятов будет катастрофой).

52-я широта, где идеальный шар – душа! – совпадает с реальным геоидом, приплюснутой Землёй, с телом. Абсолютная гармония, метафизический резонанс, как же тут не гнездиться Орлу, как же не концентрироваться здесь исторической силе!? Так и было в реальной истории и праистории: когда души перволюдей здорово разогрелись этим резонансом, получили от Земли-матушки мощнейший импульс и, растянувшись по 52-й параллели от Сахалина до Ирландии, единозвучные, стали регулировать самим своим существованием на этих широтах геокосмические процессы. И был им дан магический язык, который так ловко угадывает (пока только угадывает!) Аркадий, и этот в полземли линейный ускоритель работает до сих пор, а маленький кусочек истории, связанный с его обслуживанием, мы в тетрадочке прочитали… И было так тысячи лет, и после ледника, и, может быть, даже до. И ещё принципиальный момент: равное расстояние. Места пресловутых разломов коры, где как из трещин на нездоровой коже сочится болезненными эманациями сукровица земли, случайны и вряд ли благотворны для кого-либо из попадающих на эти раны, кроме разве черве-мухо-подобных паразитов. Иное дело внутренняя структура, узлы напряжённости – не только по верхнему слою коры, а по всему шарику, и неважно поэтому, на что этот узел приходится на поверхности – на болото или гору; рельеф, конечно, может создавать дополнительные эффекты, локально даже превосходящие на порядки узловые, но определяют суть живого планетарного кристалла не они, не многочисленные горы и впадины, а именно структурные эпицентры. Тут уж от банальной геометрии никуда не деться. И катализируя энергообмен в этих узлах, люди помогали планете энергетически дышать и, похоже, в этом весь смысл изначального человечества. То есть человечества вообще. Симбиоз.

– Как, ты говоришь, Ока по-санскритски? – спросил вслух Семён Аркадия.

– Место жительства.

– Всё сходится. И поселены перволюди были по узлам, а протекающие по ним реки все так и были названы – Ока. Герника на Оке с древним священным дубом посреди города и древнейшими пещерами; через амплитуду – замок Орлик на Дикой Оке с легендой про Орла на дубе и образумившегося разбойника; через амплитуду – наш Орлик и Орёл с той же самой легендой о гнездящихся на дубе Орлах; ещё через амплитуду – Большая Ока на Южном Урале с древними плитами и неолитическими разрисованными пещерами; ещё через амплитуду – Ока Аумская, то есть Омская, Тарская, Тартарская сердцевина – там, похоже, скоро сколько всего накопают, что египтологи заплачут; и ещё через волну – опять Орлик с Окой и Гангарой, отчиной Орлов.

– Если так, почему же никто раньше эту Цепь не замечал?

– Не одна, видно, Екатерина карту наждачила, вся родня скоблила. А всё равно много чего на карте есть такого, на что только посмотри – и ясно.

– Что ж ты не смотрел?

– Ну, я…

– Вот и все – «ну, я…»

– Почему – все? – возразил Николаич. – Есть тысяча теорий на этот счёт. Кто-то совмещает эти линии с изотермами, и на наиболее благоприятных, конечно, находит очаги культуры; кто-то, наоборот, соединяет линиями эти очаги, где бы они ни находились, и высматривает в полученных фигурах смысл – от пирамид до Кайласа, от Мохенджо-Даро до Теотиуакана, от Стоунхенджа до Баальбека… Но у этих всё больше треугольники, а треугольники на планету можно налепить в сотне вариантов, слава богу, предки наворочали камней по всей матушке с избытком, не подойдёт Ангкор – подставим Паленке, не влезают в угол Бермуды – воткнём остров Пасхи. Наши математики, тоже красавцы, круги от Владимира, как от центра мира, рисовали, а вот один француз, Жоржель, по-моему, что-то похожее на твою срединную линию изобрёл, только она у него из другого центра нарисована. Он изучал географическое расположение узлов древних цивилизаций и заметил одну удивительную особенность: в соответствии с предварением равноденствий эти узлы, начиная от Лхасы, через древний Элам, через шумерский Ур, Афины и до нынешнего Парижа улеглись на одну дугу с тридцатиградусным расстоянием друг от друга… А центр находился на Северном Урале, что у некоторых наших патриотов вызвало прямо-таки восторг…

– Это всё чтобы только золотую линию мимо русской земли провести, – отмахнулся Семён. – Вот вам место, где мы иголку циркульную воткнём, и заткнитесь. Разве на Северном Урале был полюс?

– Может, когда-то и был.

– Но не во времена шумеров… ледник тогда бы тропики морозил.

– Да, не сходится, хотя и те, «треугольные», тоже от нашей Перми плясали. А самая правдоподобная теория – это русская сетка…

– Самая правдоподобная, – перебил Семён, уставший слушать обо всех этих фантазийных теориях, – это окская Золотая Цепь, и кому-то очень не хочется, чтобы её увидели.

– Кому?

– Думай. Видимо, для того, чтобы работать земными катализаторами, у поселённых на этой самой чувствительной параллели людей были определённые качества, свойства – они питали землю, земля им платила тем же. А вот у людей, которые расплодились и перемешались с космическими маргиналами, от Ура до Парижа, свойства были другие, для земли бесполезные, да им самим земля по фигу. Они уже жили не для планеты, а просто так. И, конечно, окские им были как кость в горле. Сказку про гадкого утёнка помнишь? Вот история – и есть эта сказка, прочитанная наоборот, мы теперь и есть гадкий утёнок. Послушать всех этих японосаксов – разве не так? И задача у них только одна – доклевать, пока Орёл не вернулся. Тут тебе вся мировая политика от сотворения мира. Они не знают, зачем и как жить на этой планете, от этого злятся, и, в конце концов, этой злобой они её уничтожат.

– Или она их.

– Она – всех.

– Если не уплывём.

– Так чего ж мы тут сидим!

– Погоди, ещё не вечер.

– Э-э-э-х! Виночерпий!

– А ведь отвергали возможность существования в прошлом великой трансконтинентальной империи простым доводом, что, мол, дабы правителю её, сидя, скажем, в Омске, получить весточку с Пиренеев, нужно было год гонца ждать, потом, смотря что за весть, два года ждать известия о выполнении указания, и ещё два года, чтоб узнать, как наказали за невыполнение… да за это время не только овцы с волками, сами правители передохнут… Нет! Ока – око! Сидели в резонансных узлах волхвы-колдуны и друг друга видели-слышали; как за одним столом сидели, обсуждали, правили и, если сами не были властью, то власть просвещали и наставляли. А гонцы… что ж, были и гонцы, больше – ходоки, для мирского подтверждения… и то, когда летать разучились… И Земля жива-то только ещё потому, что играют игрецы, пусть не на всех, на оставшихся родничках, не сдают землю. Окские старики-призраки, не от мира, баскские колдуны, непокорные ирландцы, сибирские шаманы… А нынешний мир плесень… сжирает.

– Зачем? Что он вообще такое, нынешний мир?

– Если ответим на вопрос, почему Гитлер бомбил Гернику, Гернику на Оке, мы поймём «что» и «зачем»… да и вообще всю историю! С самого изначала, и без Адамо-Ев. Не по торговым путям селились наши прапредки, каботажные и речные пираты появились позже, гораздо позже. Не там, где сытнее или легче от врагов отбиться, у них был настоящий смысл сосуществования с этой планетой, они из географии сделали такой великий колебательный контур, настроили его в резонанс и до сих пор гоняют по нему какую-то неведомую нам энергию, оживляя Землю… Что там Тесла!

– Теслу не тронь! Он-то как раз, от нас в отличие, эту силу унаследовал.

– Славянин!

– Тут не только человеческий материал, не один вмещающий ландшафт, для такого эффекта нужна ещё тяга.

– Как в трубе?

– Как в трубе, как в реке. Как в проводнике, вот именно – в проводнике, а точнее, в ускорительной трубке. Поэтому и материал не всякий подойдёт, а только заряженный. Нейтроны, хоть ты надорвись с напряжением, с места не сойдут, а энергонесущему электрону только обозначь!

– И где такая трубка?

– Да вот же! – постучал по тетрадке ладонью, – от Дублина до самых до окраин. Знаешь, что и от байкальского Орлика на восток ещё две Оки? Раскопал, что последняя по материку Ока на Сахалине, на котором спокон веку жили белые люди айны, и сейчас так называется: Оха, ровно в две версты от Орлика, а посередине – чисто дубликат нашей Оки и в той же точке, что и наш остров держит нашу Оку, держит весь Амур, как коромысло на плече, М-охе.

– Добрались, значит, почти до Курил? – воскликнул Аркадий.

– А что ты обрадовался? В «Махабхарате» твоей небось про Курилы и нет ничего. Только не говори, Христа ради, что Курилы оттого, что там водились куры. – Семёна уже и так тяготила запредельная фантастичность его открытий, и очень не хотел ещё больше перегружать их сомнительными натяжками.

– Зачем тебе говорить, когда ты сам всё слышишь. Слышишь, а разрешить себе понимать почему-то не хочешь. Ку-ра – птица, первой встречающая солнце, Курилы – так же первые на пути солнца, и река Кура, между прочим, течёт в основном на восток, навстречу тому же солнцу… по-честности!

– Но ведь так чёрт-те до чего можно договориться! Может, у тебя и японская сакура от куры?

Аркадий заулыбался, кивая:

– Послушай слово! Са-кура! «Се-» в смысле «это», дерево, возвещающее (да, как петух-кура) приход рассвета, приход весны, того же солнца, только в годовом цикле. Японцы, восточные люди, сохранили восход – се-ку-ра, а итальянцы, западные – закат: се-ра-ле. Слышишь: се-ра-ле… «это солнце ложится!» – почти пропел Аркадий. – Хотя сами итальяшки этого не понимают.

– Ты много понимаешь… Се-кура, се-рале… В детстве тебя не били?

– Не били.

– А надо было бы… Где Япония, а где Италия, балбес!

– Удивляюсь: ты-то почему ерепенишься? Это же всё на мельницу твоей Цепи: один народ тысячи лет её обихаживает, одни у него понятия, один праязык.

– Сакура – это же вишня, – блеснул эрудицией Африка, – а куры вишню не клюют, высоко.

– А индусский Вишну от неё, от вишни? – серьезно спросил Николаич.

– От яблока, – почти обиделся Аркадий. – От вишни, естественно. Священное арийское дерево, висящие капли крови Всевышнего или просто Вышнего. Вот и вишня. А то, что в Индии она не растёт, только подтверждает, что они, индусы, с севера: саму вишню не принесли (несли, наверное, но не прижилась, как и яблоки, жарко им, северянкам), а память о ней – пожалуйста. Поэтому и на лбу вишню рисуют, как связь с этим Вышним. Индусы унесли слово, а японцы – священность.

– А почему же у итальянцев она «черри»? – не унимался Африка.

– От уже черешни.

– Почему же не от вишни?

– Как не от вишни? От вишни, черешня – это червлёная вишня, только одним словом. Сократили сокращённое, вот и получили немой обрубок – черри. У них всё в обрубках, им хватает. Разбросали мы слова, пора собирать.

– Экклезиаст куриный!

– Ну и куриный! Читал бы ты «Махабхарату» – знал бы, что мы все предки куру, причём по всей твоей Цепи. Кто всю античную братву жизни учил? Куреты, божественное племя! И на языке курильских аборигенов, айнов, люди – куры, это их самоназвание, а не кто-то сочинил. И верховный бог у гиляков, живущих как раз по Амуру, в твоём М-охе и до самого моря – Кур. – При этом Аркадий сам, как курица, вывернул голову, словно хотел одним ухом послушать землю, другим – небо: не обвинят ли его из этих миров во вранье? Тихо. – Так что у Пандавов с Кауравами есть ещё родственнички по дедушке, первыми за солнышко держались и потому были, похоже, во всей этой родне старшими…

– Вот тебе и кура… – вздохнул Африка, – а мы её сожрали… и Сергея Ивановича сожрали… эх.

Семён, поражённый, молчал…