Читать книгу Возвращение Орла. Том 2 - Владимир Алексеевич Фадеев - Страница 14

– А ты широты этих Ок не посмотрел? – поинтересовался Николаич.

– Всё там же, на 52-м градусе! Ирландская Ав-Ока на 52-м, наш Орёл на 52-м, Байкальский Орлик на 52-м, чешский чуть ниже, на 49-м, башкирская с омской, наоборот, чуть северней, на 54-м, наверное. И обе восточные на 52-м.

– Да тут не трубка, тут целый линейный ускоритель со встроенным коллиматором, – Николаич поправил очки. – Смотри-ка, все Оки как по линейке и именно на магической широте. Не бывает таких случайностей! В струнку! Это не просто в одно место камней натаскать, это – планетарный проект в десять тысяч километров, мы до сих пор дорогу такую построить не можем. – В голове у него кружились готовые к кристаллизации в идею мысли. – Назови-ка ещё раз по порядку свои Оки.

Семён стал перечислять, а Николаич, закрыв глаза, загибал пальцы:

– Ав-Ока в Ирландии, Вилт Ока с Орликом в Чехии, наш Орёл с Орликом на нашей Оке, Большая Ока на Южном Урале, Ока омская, Ока с Орликом на Байкале, М-Охе на Амуре и Ока на Сахалине.

– Ага, всего восемь…

– И ещё Герника на Оке, но она на 10 градусов ниже.

– Исключение, которое подтверждает правило?

– Про Гернику есть одна догадка! Похоже, не исключение, а самое что ни на есть правило, просто другой параграф.

– Второй?

– Наоборот, первый! И потом, она же не в середине провисла: это край, края вообще опасные пространства, да и правильное звено на месте – Дублин.

– Дублин и дубликат… – нахмурился Аркадий.

– Помолчи, – почти взмолился Семён, и к Николаичу: – Герника особенное место, а в Цепи получился вроде как раздвоенный хвост.

– Так или иначе – восемь точек, семь звеньев. – Николаич ещё раз поправил очки – знак-сигнал к долгим рассуждениям. – Давай я тебе всё-таки про русскую сетку расскажу.

– Русскую?

– Икосаэдро-додекаэдрическая система земли, наши ребята разработали – Гончаров, Макаров, Морозов… неужели не слышал? – поэтому и русская. Структура Земли представляет собой вложенные друг в друга икосаэдр и пентагональный додекаэдр, – начал крутить руками Николаич. – Они вписаны в земной шар и спроецированы на его поверхность. Если две вершины икосаэдра совместить с географическими полюсами Земли, а вершины додекаэдра с центрами граней икосаэдра, то чудесным образом основные точки этой фигуры совпадут с геоисторическими аномалиями на поверхности Земли. Наиболее энергоёмкими в этой системе являются центры треугольников, они же вершины пентаграмм… Так вот, про весь шарик не вспомню, но на Евразию приходится два таких центра…

Семён насторожился: «Наверняка какой-нибудь Тибет, Кайлас… или опять Северный Урал».

– Это Курская магнитная аномалия и район Байкала.

«Вот так вот!»

– Два центра в твоей Цепи… причём строго по 52-му градусу.

– И каких! – прорвало Семёна. – Каких! Самых синхронно обозначенных: Орлики, впадающие в Орлах-Орликах каждый в свою в Оку, а те – каждая в свою Волгу-Ганга-ру! Два звена в середине и по два звена по краям. Русская сетка? А у нас тут русская Золотая цепь! – Еще во сне увиденное пульсирующее на поясе материка ожерелье наполнилось реальным смыслом и жизнью. – Вы себе представьте размах пометок ареала! Это же… это же… – Не ожидал он такой поддержки своей теории от Николаича, думал, тот будет тянуть одеяло на свой реактор, не ожидал, и теперь захлебывался эмоциями. – А мы сидим в своих подвалах… Нет, Русь – это не страна, это не географическая страна, народ, территория, язык, это что-то ещё, какой-то план, именно – матрица, универсальная космическая формула, приспособленная через людей для Земли, это вам не эм-ц-квадрат, Планки-Больцманы. Всем народом половину планеты держать, и не золота пограбить, как эти ублюдочные англиспанцы, а душу принести, одушевить, очеловечить, обожить. Да мы с такими предками… Выходит, и у огромного континента есть своя воля, свой взгляд на жизнь населяющих его существ, на нас!..

– Гена, налей-ка ему, сейчас загорится.

– Налей, налей, Гена, Виночерпий мой родненький, налей, Капитан, Николаич, Поручик, скажи им, Аркадий! Нам указаны пути и смыслы, а мы закостенели, мы изблевались внутрь самих себя, нам просто так, тихим шагом, уже не спастись, только прыжком из собственной шкуры, в темноту, в края, в приоткрытую неизвестность, она – там!..

– Кто – она?

– Родина! Эх, ты, Аркадий… У наших пращуров не история, а один восклицательный знак, а мы через согнутые вековым враньём шеи своих сомнений стали загибать его в вопросительный: кто мы? да туда ли идём? Тьфу! Русская сетка – земная геометрия, а Золотая русская Цепь – земная гомогеометрия, единство земного и человеческого по линии планетной души, обнажённой, открытой для непаразитических, а родственных, кровных отношений именно на 52-й параллели. Какая к чёрту цивилизация, когда теряется единственное необходимое от нас Земле – родство! А ведь как уже вцепились черти англиспанские в края! Пол-Европы отъели… а окские цитадели не по зубам: ярландцы держат – вот тебе и подоплёка всех протестантских войн, баски держат… не тут ли причина Герники? Тут! Не ведая о Золотой Цепи, ни один историк так и не поймёт, зачем, за что фашисты рвали безоружную Гернику. А вот за то черти и рвали, что она, Ярника, – первый узелок в мировом кипосе, одна из древних столиц Держателей, охранителей Земли от этих самых чертей, – как же было ослушаться команды «фас!»? В 37-м бомбили Гернику, в 38-м сожрали чешский Орлик вместе со всей страной. А двести лет назад по всей Сибири как катком прошлись и потом ещё перепахали вместе с людьми и тайгой до самой мерзлоты… по всей Сибири нет дерева старше ста лет… а всё равно не по зубам. И ведь не оставляли в покое, и после восток хотели отгрызть! Ты помнишь, Николаич, чёрт Нессельроде, обманув царя, хотел-таки Сахалин отрезать, и предатель Витте пыжился сдать остров японцам! – Почему-то Семён был уверен, что Николаич так же, как и он, даже не слышавший такой фамилии до сего момента, впитал вдруг из береговой ауры и этот моментик из истории страны. – А русский волхв Муравьёв-Амурский с Невельским (были, были знающие люди на Руси!) не дали. Но и у чертей не без провидцев: Маккиндеры-Хаусхоферы знали про Цепь, знали! Называли этот центральный пояс Евразии срединной землёй и утверждали, что по ней-то и проходит историческая сила. Вот где она, историческая сила, проходит! «Кто владеет восточной Европой, тот владеет Хартлендом – кто владеет Хартлендом, тот владеет миром». Почему и лезет сюда вся эта англосаксонская шпана, лезет, а тут Орёл-батюшка клювом да в темечко! А уж как стараются: и мытьём, и катаньем, даже роднёй прикидываются – и свастику украдут, и орла на хоругви навесят, да где!.. – Перевёл дух. – Пугачёвская война большая загадка: что она такое – эпилог к геоклиматическому разорению или только пролог к романовской оккупации? Или связано всё? Мир же в эти годы наизнанку вывернулся, везде – Америка, Китай, Индия… Такая вот, Николаич, физика истории. Ты, кстати, теперь реактор свой на коллайдер не поменяешь? В полземли разгон! Белый ускоритель. Работает на резонансе человеческого с земным. Орёл в помощь.

– Зачем? Это же разные процессы: твой ускоритель… как ты его назвал – гомогеометрический, а мой реактор исторический, другое дело – теперь понятно, что они в синхроне. И ещё поправка: не один, а два блока, один на среднерусской равнине, а другой всё-таки был на Байкале. Когда и как работал сибирский, поймём после, а вот про наш уже ясно сегодня. Загрузка началась… – опустил брови на верхнюю дужку очков, как будто вспоминал, в какой книжке на прошлой неделе заначил червонец, а не события пра-пра-пра-истории, – …тысяч семьдесят лет назад, именно здесь, у подножья ледника.

– Какого?

– Последнего, Валдайского. Отсюда они и исходили всё историческое время.

– А может, всё-таки с Урала?

– Нет, не с Урала, отсюда, с чернозёмов… что такое чернозём? Это тебе не бумажное враньё, это абсолютно точное указание на место, где весьма продолжительное время, и именно в последний исторический период, была буйная растительность… травы! и далее по пищевой цепочке. Для образования таких пластов чернозёмов нужны десятки тысяч лет. А полоса чернозёмов как раз повторяет границу последнего ледника. Первый пояс, прямо под ледником и ещё километров пятьсот, – влажный, встреча стекающего с ледника холода с южным теплом, значит, дожди. Тут леса (лесотундры), луга. А вот второй пояс тёплый и обязательно чуть посуше, чтоб гумус не вымывался, буйство трав с мощной корневой системой, каких-нибудь пара десятков тысяч лет – вот тебе и чернозём. Леса и чернозёмные степи – живи не хочу. Самая продуктивная линия для ускоренного развития популяций, как всегда – граница. Граница леса и чернозёма. А линия эта шла, – Николаич начал чертить на песке, – от Пиренеев, по южным европейским горам, Карпатам, и вот так наискосок, с валдайским карманом уже до Подтаймырья на уровне Вилюя.

– Ага! – почесал затылок Семён. – Поэтому Орлик на Вилт Оке клюнул вниз на 49-м градусе, а испанская Ока с гренадскими басками вообще на 43-м, то есть Цепь на этом участке выстроили аккурат по линии ледника, значит, ещё во время ледника; а ирландское звено прицепили после, когда с будущей Англии ледяная корка спала, а это тысяч восемь назад. Когда же ледник ушёл, сделали правильный западный дубль: Дублин, Ав-Ока, Арклоу на правильном 52-м градусе.

– Наверное, так, – поправил очки Николаич, видимо, собравшись кое-что подытожить в своей теории. – Ледник покрывал весь север Западной Европы, включая Британские острова, Нидерланды, Бельгию, половину Германии и Франции, страны Скандинавии, Финляндию, Данию, Альпы. А на южной кромке, само собой, ничего кроме леса и негров с Африки, зато вот от Карпат и дальше на северо-восток в несколько сотен километров полоса – леса и луга, а вторая полоса – чернозёмы. 70 тысяч лет ледник лежал, чуть на север, чуть на юг, но всё вдоль этой грани. А теперь посмотри, где середина этих полос с пятьдесят второй параллелью пересекается – Ока. На юг чернозёмы, на север леса до самых ледяных гор. Вот где пупок человечества! Там, – ткнул в западную Европу, – горы по краю, тут, – ткнул в северную, – море, так что жить можно было только здесь, в верховьях Волги, Оки и Дона. Хорошо и долго. Бог нас здесь поселил или мы сами тут сгрудились – не узнать, но именно здесь он проявил к нам первую милость: дал код божественной речи. Тут и шло накопление энергии, детство и юность… двадцать, может, и тридцать тысяч лет… человек мужал, осваивал слово, как инструмент понимания мира – земли и неба, потому что слово фиксировало кишащие вокруг образы в сознании, и уже отношения человека и мира было из чего строить. На совершеннолетие он, Бог, снова посетил человека и остался доволен состоянием активной зоны, можно было делать пробные импульсы. Начались они 35–40 тысяч лет назад, на небольшой мощности, которой хватило для победы над неандертальцем; потоки в основном опять же вдоль границы отступающего-наступающего ледника: на юго-запад за ледяную альпийскую шапку, в район нынешней Сербии, и на северо-восток, к белому морю и островам, которых было несчётно, поскольку уровень океана был на сотни метров ниже нынешнего; с перерывами в 5–10 тысяч лет, следуя за гляцио-капризами, случались локальные эмиссии, так небольшие отряды появились на юге Франции и на севере Таймыра, у гиперборейцев. Первый же серьёзный импульс с мощным выбросом энергии, позволившим оторваться от кромки уходящего ледника, был сделан 12–13 тысяч лет назад, белый человек активно двинулся на восток и на юг – в Азию и Африку, положив начало всем шумерам и египтам.

– Погоди, – остановил красноречие умника Африка, – а как они двигались от ледника? На каких поездах?

– По рекам, по рекам… другого варианта, лучшего варианта, чем, скажем, по Волге да на юга, не придумать. Но двигались они не год, а сотни, может, и тысячи лет: отступили, обосновались, обустроились, обназвали всё вокруг по-своему, и стали жить – может, говорю же, тысячу лет, а может, и две. Потом, когда снова подпёрло ледком, те, кто пожиже, дёрнули дальше, кто постойче, – с новой родины ни ногой. Второй, 6–5 тысяч лет до н. э., – этап активного заселения остальной (а не только Балкан) Европы. Третий, 3–2 тысяч лет до н. э., – повторное омоложение Индии, Ирана, Греции, Китая, Азии и т. д. Это всё в долетописно-историческое время, но и в историческое реактор работал не менее напряжённо: узнать об этом одновременно и легче, потому что появились документы, и тяжелее по той же причине – появились документы, призванные искажать всё, что происходило.

– Выходит, что на всей земле живёт, по существу, всего один народ?

– Уже не один, народы уже разные, но разные только потому, что в разное время покинули прародину. Первые мигранты в мужской периферии деградировали, упрощался и искажался язык, а за ним и всё остальное, потому что божьи образы на девяносто процентов сохраняются языком.

– Вот! – даже привстал со своего ящика Аркадий. – Вот!

– Вторые и последующие волны смешивались с почерневшими и огрубевшими первопроходцами, образуя полуцивилизованные метисные культуры многообразных степеней брюнетости – это нынешние этносы и расы. На Пиренеях, например, встретились с иберами, в Палестине и Месопотамии – с семитами и хамитами, в Индии – с дравидами и гондами, на Алтае – с тюрками. Так что человечество – огромный слоёный пирог… или картина с перманентным разбавлением белого, сто оттенков.

– Когда-нибудь белый может ведь и закончиться.

– Может. Правда, есть одно обстоятельство, и называется оно, брат Аркадий, энтропией. В нашем случае – энтропией сознания. Почему всегда новые человеческие выплески имеют преимущество перед давно уже обживающими окраины периферии ойкумены? Потому что антиэнтропийное преображение сознания происходит не везде на планете, а…

– Вдоль Золотой Цепи?

– Да! На скачки духа Земля щедра не везде и, главное, не ко всем… Я думаю, если вдоль 52-й широты поселить чертей, ангелами им не стать.

– Потому-то в Хартленд их и не пускают, потому-то и Герника!

– А может, не фонить во все стороны? Не перемешиваться?

– История – это, братец ты мой, прежде всего взаимодействие, потому она родня физике. Ему, – Николаич посмотрел поверх очков в небо, – было бы не понять не только законы, но и природу частиц, изучай он каждую в отдельности, да это просто и невозможно: мы ведь тоже частицы не видим, пока не столкнём друг с другом, только во взаимодействии они и появляются, и проявляются своими свойствами. Так и Бог поступает с нами, выуживая из столкновений человеческих частиц информацию, на которой потом уже строит свою божественную теорию и нашу человеческую историю.

– Земля, выходит, – это такой господень НИИП?

– Выходит.

– Мне, Николаич, неясно с гиперборейцами, – подал голос молчаливый Поручик, а если уж он подал, значит, неясность была. – Почему это для них такие поблажки? Все, кто в другие стороны уходили, – деградировали и с каждой новой волной метисировались, а гиперборейцы у тебя как законсервированные, даже наоборот: развились в полубожественную культуру. Не почернели, не одичали…

– Там же вечная мерзлота! – усмехнулся Африка. – В ней мамонты сохраняются, гиперборейцы чем хуже? – уесть умного ему было в радость.

– Сохраниться – не развиться, – отмахнулся Поручик. – Кистепёрые рыбы тоже сохранились, но в космос почему-то не летают. Откуда у них антиэнтропин?

– Может, и правда от холода? – предположил Семён. – Бананы же с веток не падали, приходилось соображать, как выжить.

– Ну, тогда в космос должны были улететь песцы и белые медведи, у них больше холодного времени для соображания было, – опять возразил Поручик, – и потом, по преданиям и этим… индийским сказкам, было в Гиперборее тепло и сыро, финики росли. А по греческим – гипербореи были чуть ли не богами.

– Да, – подхватил Африка, – как это случилось? Мы их отсюда двадцать тысяч лет назад людьми отправили, а они там, на морозе, забожели.

– Мы! Отправили! – передразнил Николаич. – Ты так и думаешь, что всю эту уйму времени люди были одними и теми же? За сто лет поменялись – не узнать, а уж за семьдесят тысяч… Это большой вопрос, кем мы были, когда отправляли: закона Ома, может быть, и не знали, а левитировать ещё не разучились.

– Всё равно неувязочка, – Поручик как будто жалел умника, – блатные, выходит, у тебя гиперборейцы, нехорошо.

Николаич оторопело чесал репу, впервые не зная, что ответить. И правда ведь, получалось… мягко сказать, не научно. Так что одно из двух: или никаких гиперборейцев не было, что нелепо, или вся его теория – чепуха. Оба варианта скверные.

– Передвинуть твой реактор на север, и всех дел, – посоветовал Винч.

– А чернозём?

– Может быть, под Белым морем чернозём покруче тамбовского! – предположил Аркадий.

– Дело в другом, – пробовал прийти на помощь физику Семён, – в торможении? Исход, импульс – это же выброс колоссальной энергии, энергия же, как известно, бесследно не исчезает, а (и в нашем случае тоже) во что-то преобразуется. Особенно при резком торможении. В Индии – Тадж-Махал, в Египте – пирамиды, в Европе – античность… а на севере – Гиперборея. Импульс израсходовался – культура завяла.

Николаич отрицательно покачал головой.

– Нет! Гиперборея генерировала… – и добавил совсем уж убийственное: – Если она была.

Эх, слышал бы эту фразу Тимофеич!..

– Скажи, а что с сибирским реактором? Может, и его не было? – продолжал добивать умного Африка.

– Как не было? А Орлик с Окой? – возмутился Семён.

– А Ганга-Ра? – поддержал его Аркадий.

– Это в какие времена… – отмахнулся неофит. – Что-то не замечено там следов от нейтронной атаки.

– Атаки атакам рознь… и потом, мы туда с дозиметром не ходили, а если б и ходили – за тысячу лет один фон остался.

– Ты ещё, хибакуся, умничаешь, – не сдавался Африка. – Что там и есть, кроме Китайской стены?

– Чем тебе стена не след? Кочевники от кочевников стеной в десять тысяч километров защищаться не будут. Из пушки по воробьям. Противостояние было, должно было быть, адекватным постройке. Берлинская стена, аналогичный архитектурный итог величайшей бойни, – всего сто километров. Какая же должна быть там и тогда война, чтобы по её итогам построить стену в десять тысяч километров. Понятно, что простые пропорции не работают, но как один из параметров соотношения масштабов противостояния не учитывать нельзя: один к ста. Гитлер со Сталиным – дети в песочнице.

– Но-но! Двадцать миллионов…

– Да погоди ты! Те, которые от китайцев стеной отгородились, тоже нам не чужие были – Орлик с Окой… Нет, определённо, что-то там происходило, чего мы не знаем. Почему?