Читать книгу Перекрестка поворот - Владимир Анатольевич Горбунов - Страница 7

Замминистра МВД принял полковника Тарабутко в самом начале рабочего дня и сразу перешел к делу. Генерал говорил без обиняков, жестко и требовательно, каждый раз переспрашивая:

– Ты, полковник, мыслю мою догоняешь?

– Так точно, – отвечал Егор Данилович и чувствовал, как неприятно потели ладони и бухало сердце.

– О художествах твоих известно, – говорил замминистра, коротко скользнув взглядом по кожаному кейсу, который Тарабутко оставил на стуле у дверей из кабинета, – и закрывать глаза на это теперь никто не будет, другие времена.

– Так точно, – сухо сглотнул начальник ГУВД.

– Следовательно, – замминистра с усмешкой посмотрел на золотые, не успевшие потускнеть полковничьи звезды, – вопрос надо решить оперативно и желательно полюбовно.

Полковник непонимающе поднял брови.

– Не с тобой. Не трусь, – усмехнулся генерал. – Я о приятеле твоем. Портовике.

Он оторвал листок перекидного календаря, чиркнул на нем золотым «паркером», затем поднялся и вплотную подошел к Тарабутко.

– Вот, – сказал замминистра, протянув Полковнику листок с небрежно написанной шестизначной цифрой. – Последнее предложение.

– Маловато будет, – Егор Данилович скосил взгляд на бумажку. – Порт, все-таки. А Герман, сами знаете, тертый калач.

– Вот именно, – кивнул генерал, – только завтра за его шкуру гроша ломаного не дадут, – он сделал многозначительную паузу. – Догоняешь, к чему я?

Егор Данилович понимающе кивнул. «Шерхан, Депутат… Гера, Леха, – перебирал он имена, словно четки, – до которого из них еще кривая доведет?»

– Значит, пусть соглашается и рвет когти, пока не поздно. Растолкуй ему.

– Слушаюсь, – вытянулся начальник ГУВД. – Разрешите идти?

– Погоди. Депутатом занимаются, кроме нас, СГБ и прокуратура. Ты им не мешай, но и в свое хозяйство особенно не пускай. Понял?

– Так точно.

– Теперь иди.

Полковник развернулся «кругом» и четким шагом вышел из кабинета, не вспомнив об оставленном кейсе.

Электронный будильник пропел бодренькое: «Back in US… Back in US… Back in USSR…»28 Джек подхватился с постели, но тут же замер. Сердце громко бултыхалось в груди, мокрый ворот пижамы лип к шее, мутило, и рот казался запекшейся коркой хлеба. Он покосился на желтую упаковку со слонобойными обезболивающими, которые прописал доктор из приемного покоя, ощупал спину – нет, даже намека на боль в почках не было. А ведь день спустя после больницы он снова играл и, когда его пару раз крепко припечатали к борту, перетряхнув все внутренности, думал, придется снова мчаться в приемный покой. Обошлось.

Но если не банальный страх перед болью, тогда почему так тревожно, словно потерял равновесие и никак не можешь его восстановить?

Держась за край стола, Джек всматривался в электронное табло будильника, на котором высвечивалась пульсирующая пятерка с нулями. Скок. На месте последнего нолика появилась единичка.

Джек провел языком по сухим губам. Потянулся к окну и отдернул штору. На улице было темно и сыро. Мелкий густой дождь напоминал серебристую паутину, а от вчерашнего неожиданного снегопада не осталось и следа.

Бледные конусы света от уличных фонарей выхватывали вереницу запаркованных бампер в бампер машин, между которыми неуклюже трусил не уснувший на зиму скунс, черный, со снежной тропкой вдоль спины. Засеменил мимо рододендровых кустов, нырнул в их тень так, что лишь белая ленточка порхала какое-то время в темноте. Из-за угла, стрекоча двигателем, вырулил допотопный «Понтиак»: иммигрант-босниец привез утренние газеты.

Джек посмотрел на постель, где, спрятавшись под стеганым «камфортером»29, точно в норке, спала Бо-Ми. Еще раз мысленно прокрутил вчерашний вечер.

«Может, все приснилось? Может, ничего не было? Может?..»

Он закрыл глаза и потянул носом воздух, стараясь унюхать то, что казалось давным-давно забытым, выброшенным, похороненным в прошлой жизни.

Запах сена, прихваченного первым заморозком. Выбившаяся из-под края вязаной шапочки прядь. Блестящие сумасшедшие глаза.

– Не бойся, – говорила Марина, склонившись над ним. – Теперь можно. Все-все.

Между синими облаками проглядывала луна, флуоресцентно-белая, в бледных голубых прожилках. Она освещала небольшое поле позади общежития, в котором остановились студенты, присланные на помощь колхозникам. Ребята-технари жили на первом этаже, а девчонки с иняза на втором, чтобы местные парни их не беспокоили понапрасну.

Марина прижалась к Жеке, нащупала его руку и сунула себе под куртку.

Голубой свет скользил по полю, превращая рытвины в долины и кратеры лунного пейзажа, прорисовывая длинные тени от сухих обрубков кукурузных стеблей, мерцая ртутью в чешуйчатой ряби пруда. Невысокая скирда стояла единственным пристанищем в этом холодном безжизненном неоновом свете.

– Ты меня любишь? – не опуская глаз, спросила Марина.

– Да.

– Тогда не спрашивай, а делай, что прошу.

– Хорошо, только я не умею.

– Научишься, – засмеялась Марина. – Дело нехитрое.

– А как же Гера? – спросил он.

– Молчи, – сказала она. – Ничего не говори.

Жека чувствовал на щеке ее дыхание, прерывистое и горячее. Шершавость обветренных губ, искавших его губы. Чувствовал пальцами ее грудь и сосок, тычущийся в ладонь.

– Нет, – сказал он. – Я так не хочу.

– Почему?

– Сегодня со мной, завтра – опять с ним.

– Дурак, – сказала она, вытолкнула его руку из-под куртки, соскользнула вниз и, спотыкаясь о земляные кочки, пошла к светящемуся окнами общежитию.

Джек очнулся от воспоминаний и открыл глаза. Сдвинул створку окна, впуская воздух с улицы. Вдохнул еще раз, пытаясь поймать запах подмороженного сена. Нет, просто свежий, чуть покалывающий воздух. Конечно, приснилось. Все, все, все приснилось.

Тихонько, чтобы не разбудить Бо-Ми, он вышел из спальни и спустился на первый этаж. На кухне сменил в кофеварке фильтр, засыпал пахучую колумбийскую арабику, налил воды и щелкнул красной кнопкой. Кофеварка зашипела, забулькала, и через минуту кофе смолистой струйкой побежал в кофейник, защекотал горьковатым ароматом ноздри. Джек приложил ладони к глазам и потер их. Потом провел рукой по колючей щеке. За входной дверью послышались мягкие шаги, и к порогу шлепнулась увесистая газета.

Джек знал, что ему надо определиться. Теперь. Пока не проснулась Бо-Ми, пока не наступило время, когда не до раздумий, а надо бриться, принимать душ, гладить рубашку, завтракать в «Тим Хортонз»30, ползти по хайвею в даунтаун31, благодарить на ходу Бога за все, что Он для него сделал в предыдущий день. До ланча отвечать на звонки, согласовывать графики, тестировать полученный софт, вызванивать программистов-наемников по всему миру, мирить график-дизайнера из Украины с программером-индусом и наконец бежать в суши-бар, чтобы за обедом переговорить с потенциальным клиентом. После ланча писать программу, сидеть на совещании у начальства и снова программировать. С шести до восьми гонять шайбу за «Вангиков». После игры идти в ближайший паб отмечать победу или заливать проигрыш. Шутить, громко разговаривать, хлопать парней по спинам, заказывать очередную пинту пива. А вечером по свободному хайвэю мчаться домой, слушая неторопливый джаз, и ни о чем, ни о чем не думать. Иногда звонить в эскорт-агентство и заказывать Бо-Ми, чтобы она осталась у него до утра.

Так было последние пять лет, а может быть, даже шесть или семь. Так могло быть еще столько же, если бы не вчерашний случай.

Джек вытащил из кофеварки стеклянную посудину с крепким кофе, достал из шкафчика любимую красную кружку и наполнил ее на три четверти. Утром он пил кофе без сливок, чтобы проснуться.

Вчера случилось то, что когда-нибудь должно было случиться. Он знал это. Ведь за время его бродяжничества по свету Джек понял одну простую истину: мир на самом деле удивительно невелик, и люди в нем рано или поздно обязательно натыкаются друг на друга. Так что вчерашняя встреча была предопределена.

После работы Рэнди попросил зайти к нему.

– Нужен совет, – сказал он, отрываясь от компьютера. – Просто горит.

– Что-то с проектом?

– Нет, – отмахнулся Рэнди. – Проект тут ни при чем. Серьезнее.

– Да? – заинтригованный, Джек подкатил свободное кресло поближе к компьютеру американца.

– Ты русских баб хорошо знаешь?

– Русских? – удивился Джек. – Причем тут они?

– Я жениться решил, – выпалил Рэнди. – Там такие курочки! Просто обалдеть!

– Где? – не понял Джек.

– В компе, – Рэнди повернул монитор. – Гляди.

На Джека смотрела интернет-страница карионовского сайта знакомств. Рэнди, кликнув мышкой, открыл файл с фотографиями и начал переходить с одной страницы на другую.

– Видал, сколько! – качал он головой. – И каковы, а? Одна лучше другой!

– Да, хороши, – согласился Джек. – Только от меня что ты хочешь?

– Помоги выбрать.

– Смеешься? Их здесь сотни три.

– Четыреста пятьдесят четыре.

– Тем более, – Джек откатился от компьютера.

– Будь другом! Помоги! Я на трех остановился.

– Как же я тебе помогу?

– Ты русский. Ты их знаешь. Почитай. Посмотри. Скажи, что думаешь. А потом…

– Что?

– Я позвоню и попрошу ее говорить по-русски.

– Зачем?

– Как зачем? Они же по-английски ни бум-бум. Только со словарем.

– И что?

– Ты мне переведешь. Будь другом! Ну, пожалуйста. Дело на миллион.

– Ладно, – махнул рукой Джек. – Только по-быстрому. У нас сегодня игра, помнишь?

– Я-то помню, но ты же на таблетках!

– Ерунда, – отмахнулся Джек. – У меня это, как снег в Ванкувере, всю ночь сыплет, а к концу следующего дня точно не бывало.

– Ну-ну.

– Я тебе, кстати, новую клюшку купил, – улыбнулся Джек. – Вместо «Thank you» card.32

Рэнди, несмотря на лишний вес и значительный рост, был невероятно быстр и гибок, так что в команде его ставили играть вратарем.

– Спасибо, – обрадовался он. – Читай. Я для тебя «френч ваниллу» сделаю.

Рэнди поднялся и отправился в офисную кухоньку за кофе.

Джек открыл первую анкету. Имя, фамилия, возраст, рост в футах и инчах, вес в фунтах. С двух приложенных фотографий смотрела улыбчивая крашеная блондинка в платье с выразительным декольте. «Я очень общительный человек, – прочитал Джек в разделе „Своими словами“, – и всегда принимаю активное участие в общественной жизни».

Он засмеялся.

– Ты чего? – спросил вернувшийся Рэнди. – Что-то не так?

– Да нет, – ответил Джек, беря кружку с кофе, – просто вспомнилось.

– Что?

– Ты не поймешь.

«Я чувственная, верная, ориентированная на семью, – продолжал читать Джек, прихлебывая кофе. – Образованная, умная, добрая и нежная».

– Ничего, да? – заглянул в экран через его плечо Рэнди.

«Я – большой оптимист, и жизнь для меня – светлая сказка».

Джек оторвался, увеличил фотографию и всмотрелся в лицо женщины.

Приятная улыбка, на удивление ровные зубы, аккуратно подкрашенные губы. Джек протянул руку и закрыл ладонью пол-лица, оставив только глаза. Чуть-чуть прищуренные, слегка тревожные, живущие отдельной от ее приветливой улыбки жизнью.

«Я хочу встретить общительного, любящего, честного, заботливого и умного мужчину с хорошим чувством юмора».

– Не знаю, как остальное, – оживился Рэнди, – а вот чувства юмора у меня хоть отбавляй. Ты не думаешь?

– Да, – согласился Джек, – чувства юмора тебе не занимать.

«Возраст для меня не имеет значения. Я уверена, что двое любящих найдут общий язык в любом возрасте».

– Ну, как? – спросил Рэнди.

– Думаю, ничего, – сказал Джек. – Глаза у нее хорошие. Только тревожные. Первый раз, наверное, на маркете выставляется.

– И где только они таких красоток берут? Ваши мужики слепые, да?

– Не знаю, – сказал Джек и отхлебнул «френч ваниллы». – Я там уже пятнадцать лет не был.

Он посмотрел на часы и цокнул языком:

– Кажется, на игру опаздываем. Ты где запарковался?

– Ерунда, успеем. У меня еще две. Не хуже.

– Некогда, – Джек поднялся из кресла. – В другой раз.

– Да ты только одним глазком, – взмолился Рэнди. – Может, они тебе больше первой понравятся.

– Да почему они должны мне нравиться? – возмутился Джек. – Они, между прочим, мне даром не нужны.

– А вот и зря, – рассердился Рэнди. – В тридцать пять – самый раз о семье подумать, а не…

– Что «не»? – перебил его Джек.

Однажды, вызвав Бо-Ми, он попросил ее одеться построже и не класть слишком много макияжа. Он знал, что в тот день у нее был день рождения, и хотел сделать ей подарок. Сначала они пошли на концерт в театр «Орфеум». Мужчины в смокингах, женщины – в платьях до пола. Чайковский в первом отделении, Брамс во втором, мерло33 в перерыве. После концерта заехали поужинать в «Подвальчик» на Бродвее. Там им встретился поддатый программер, недавно перешедший в их компанию из большой корпорации. Он узнал Бо-Ми. Иногда вместе с другими девочками она обслуживала закрытые вечеринки. Увидев ее вместе с Джеком, программер закатил глаза, а потом похлопал Джека по спине и прошептал на ухо:

– Good choice.34

На следующий день весь отдел был в курсе, что Джек пользуется дорогими девочками по вызову. Молодые сотрудницы отводили глаза. Мужики лукаво улыбались: мы все, мол, одного поля ягоды.

– Ну, по-быстрому, – молитвенно сложил руки Рэнди. – Я еще кофе принесу.

– Три секунды, – сдался Джек. – Тащи кофе.

Вторая претендентка оказалась рыжей, остроносой, с веселой ухмылочкой на тонких губах. Как и первая, она считала себя стопроцентной оптимисткой.

«Конечно, – злорадно подумал Джек, – чтобы выходить замуж за тридевять земель, надо быть оптимисткой».

– Последняя, – щелкнул мышкой Рэнди.

Джек знал, что в человеческой памяти, в отличие от компьютерной, ничего и никогда не стирается насовсем. События, обстоятельства, люди, их внешность могут со временем выцвести, размыться, потерять контрастность, но не исчезнуть вовсе. Более того, достаточно небольшого толчка, совсем крошечной детали или намека, и все снова заиграет цветами, чувствами, болью.

– Ты окей? – спросил Рэнди, глядя на Джека, застывшего с кружкой кофе на полпути ко рту.

– Да, – не отрываясь от экрана, сказал тот. – Вернее, нет.

– Ты что, ее знаешь? – не унимался Рэнди.

– Знал раньше, – ответил Джек. – Давно. В другой жизни.

– Кто она?

– Будь другом, заткнись.

Джек открыл входную дверь и поднял оставленную под порогом газету. «Выходит, ничего нельзя забыть, – думал он, садясь за стол на кухне. – Выходит, познание этой простой истины и есть мудрость. Выходит, мудрость – всего лишь память прошлого. Память причин и следствий».

Он сделал горький глоток, откинулся на спинку стула, вслушался в шорохи просыпающегося дня.

Вдалеке свистнул грузовой поезд. Тяжело покряхтывая, проехал под окнами мусоровоз, свернул в задний двор и через минуту застонал подъемником, вываливая мусорные контейнеры в свою утробу.

Вчера даже Бо-Ми заметила, что Джек был не в себе. Обычно она ничего, кроме себя самой, не замечала. А тут заметила.

– Что случилось? – спросила, откладывая в сторону зеркальце. – Неприятности?

Бо-Ми больше всего на свете любила смотреться в зеркало. Она могла смотреть на себя часами. Исследовать каждую черточку, каждый изгиб, каждый прыщик. А еще она любила фотографировать себя на камеру в мобильном телефоне, а потом разглядывать собственное изображение, то увеличивая его, то уменьшая.

– Нет, – ответил ей Джек. – Все путем. Почка после игры прихватила, но, кажется, обошлось.

– Вы, американцы, странные, – сказала Бо-Ми. – Никогда не скажете, что вам плохо. Что дела идут хуже некуда. Что больно, что устали, что просто подохнуть готовы и хотите, чтобы вас пожалели.

– Я не американец, – поправил ее Джек. – Я канадец.

– Вы все в одной лодке35, – отмахнулась она и опять уставилась в зеркало.

Бо-Ми, двадцатилетняя девушка из эскорт-агентства, мечтала о модельном бизнесе. Листала модные журналы, смотрела по телевизору передачи Тайры Бэнкс36, изучала предложения ведущих промоутеров, рассылала портфолио. Предложений не поступало, однако Бо-Ми не унывала. Высокая и стройная, она пользовалась популярностью у местных азиатов, но сама предпочитала «кокейженов»37, которые хорошо платили и говорили с ней по-английски. Деньги и английский были нужны, чтобы однажды самой отправиться в Нью-Йорк пробиваться на подиум. А пока она училась днем в университете, на оплату которого уходили почти все деньги, заработанные вечерним сопровождением клиентов.

С Джеком у Бо-Ми сложилось сразу. Он был нежным, внимательным и не требовал никаких извращений. Обычный добротный долгий секс. Джек никогда не скупился, но, правда, лишнего тоже не платил. Заказывал ее для порядка в эскорт-агентстве пару раз в месяц, остальное время она сама приходила к нему. Он помогал ей с университетскими эссе и проектами, а главное – не лез в душу и не учил жить. С ним ей было спокойно.

Время от времени Джек дарил Бо-Ми цветы, ухаживал, когда она подхватывала простуду или грипп, заплатил однажды за аборт, когда залетела.

Иногда он возил ее на минеральные источники в Хэррисон-Хот-Спрингс и на пляж в Кваликам-Бич. Когда в доме, где она снимала крошечную квартирку-студию, случился пожар, Бо-Ми вообще переехала к нему и жила в его кондо месяц, пока не нашла себе подходящее жилье.

– Бо-Ми, – сказал Джек, забрав у девушки из рук зеркало, и повернул лицом к себе, – выходи за меня замуж.

Бо-Ми чуть приоткрыла рот, приподняла тоненько выщипанные брови, воткнулась в него влажными черными глазами.

– Ты шутишь? – наконец спросила она.

– Нет, серьезно.

– Я не могу, – шепотом ответила Бо-Ми.

– Почему?

Бо-Ми отвела взгляд.

– Почему? – еще раз спросил Джек.

– Это невозможно.

– Почему?

– По разным причинам, – сказала Бо-Ми.

Она отошла от Джека к белому кожаному дивану и осторожно села на краешек.

– Скажи мне.

– Ты хочешь знать правду? – спросила Бо-Ми.

– Да.

– Ладно, только не обижайся, – пожала плечами она. – Ты мне нравишься, и с тобой хорошо, но…

– Что мешает?

– Во-первых… – Бо-Ми посмотрела в окно.

На улице шел медленный густой снег. Снежинки ложились на широкие листья рододендронов, налипали на крыши и ветровые стекла машин, растворялись в сером асфальте.

– …ты старый.

Джек улыбнулся. Он знал эту странность молодых кореянок считать, что все, кому больше тридцати, уже безвозвратные старики. Для азиатов жизнь – это вспышка молодости, а затем бесконечная старость.

– А во-вторых?

– Если я выйду замуж за белого, мои дети не будут корейцами.

– Ну и что?

– Могила моего предка на кладбище Му-Ель-Ванг-Рюнг. Он командовал целой армией в 16-м веке.

– И что?

– У моих родителей я – одна дочь. Мои дети должны быть корейцами. А еще…

– Что еще?

– Мы с тобой, – Бо-Ми замялась, – просто хорошие друзья.

– Да?

– Я хочу встретить парня, у которого, – Бо-Ми смущенно улыбнулась, – голова бы из-за меня слетела.

– Как в кино?

– Да, – Бо-Ми откинула назад челку и заглянула Джеку в глаза. – Хочешь, познакомлю с русской из агенства. Она тебе понравится.

– Спасибо, – Джек потрепал Бо-Ми по плечу. – Я сам.

– Мы друзья? – она не отрывала от него взгляда. – Как раньше?

– Как раньше.

Джек вышел из задумчивости, взъерошил волосы, допил кофе и налил еще. «Что за напасть с утра, – рассердился он. – Где там Delete?» Но сброс не нажимался и, навалившись локтями на стол, Джек снова ушел мыслями в прошлое.

Жека смотрел вслед Марине. Черная фигура двигалась по фольге луной дорожки, пока не перешагнула границу вытянутой тени общаги. Потом распахнулась дверь, и желтый свет вспышкой осветил ее фигуру в траурной раме проема. «Бах», – словно щелкнул затвор камеры. Точка.

– Хватит, – решительно и громко сказал Джек, отгоняя воспоминания о прошлом, но остановиться уже не мог.

Чувство потери сопровождает человека всю жизнь. И когда люди говорят о бренности существования, они имеют в виду именно это. Все, к чему человек привыкает, все, чем дорожит, все, что любит, рано или поздно заканчивается. Как Глава книги. Или сама книга. И надо учиться жить с этими потерями. Это один из главных законов жизни. Если не научишься, значит, погибнешь. Другого пути нет.

А еще говорят, что клетки организма обновляются каждые семь лет. Это значит, что человек становится совершенно новым и, возможно, даже абсолютно другим. Но что-то всегда остается, что-то, не зависящее от клеток.

Он пятнадцать лет пытался забыть и не смог. К чему тогда обманываться? Надо попробовать. Ведь они теперь полтора раза новые люди.