Читать книгу Пущенные по миру - Владимир Аполлонович Владыкин - Страница 26

В селе Аргуново, где к началу коллективизации Екатерина жила уже в замужестве пятый год, колхоз стали организовывать не в ту весну, а только на следующую. Может, потому, что от райцентра оно было расположено дальше других. Екатерина, как и многие женщины, привыкшие не к артельной, а к единоличной жизни, была сильно опечалена, когда узнала, что удумали власти: и скот отдай, и какой есть хозяйственный инвентарь отдай. И земельный надел, переданный ленинским декретом крестьянам на вечное пользование, тоже отошел колхозу. А им при усадьбе осталась крошечная латочка, на которой теперь не знали, что сеять: не то хлеб, не то сажать картошку, не то овощ какой. Словом, почти подчистую велели всё передать в колхоз, и эта принудиловка проводилась как бы на добровольных началах.

В прошлый год Екатерина наезжала в село Кухтинка два или три раза. Однажды сразу после Нового года она с Фёдором ездила отмечать годовщину смерти матери, и потом по весне была там сама, когда в её родном селе уже был колхоз. Но что её тогда поразило больше всего, она сразу не смогла уразуметь. Вроде бы село было как село, все дворы целы, однако сельский дух, который составлял всю сущность доколхозной жизни, навсегда утратился. Однако Екатерина догадалась о разительных переменах, которые произошли с её земляками. Из дворов сквозило каким-то щемящим и мрачным затишьем, хотя так же, как и раньше лаяли собаки, у кого-то слышалось коровье мычание и очень далёкое лошадиное ржание. Теперь люди меньше бывали на своих подворьях, и по утрам были вынуждены тянуться из своих настуженных изб к правлению колхоза. Отныне председательская рука на свой лад управляла людьми: бабы отправлялись доить в колхозный сарай коров, а мужики – кто чистил навоз, кто отъезжал в лес на заготовку дров, кто свозил с подворий на колхозный баз корма, кто чинил посевной и уборочный инвентарь. И потом пришёл черёд пахать и сеять на колхозных полях, а там и жать, заготовлять на зиму корма. Одним словом, когда изменился прежний уклад жизни, казалось, люди напрочь утратили свои хозяйственные навыки, теперь за них думал один человек – председатель, которым стал свой мужик Наум Дородов.

За весну несколько раз на телегах ездили по селу собирать семенной фонд, а потом с недоимщиков взимали налоги и с тех, кто не пожелал идти в колхоз, таких было не так уж много. Но своей единоличностью они донельзя смущали народ…

Братья Мартунины в колхоз не вступили каждый по своей причине. Екатерина больше опасалась за Егора, ведь до сих пор ходили настораживающие слухи, как высылали богатых крестьян, отбирали их дома, и от этого на душе становилось до озноба неспокойно. А вот у них в деревне чего-то с колхозом медлили и дотянули до будущей весны. И некоторые люди из-за этого непонятного опоздания даже начали думать, будто бы колхозы нужны только в избранных деревнях. И в то же время все хорошо знали, что повсеместно была объявлена сплошная коллективизация, – значит, эта напасть не обойдет их околоток. Председатель сельсовета Наметов летом ходил по дворам самолично и уговаривал людей, чтобы все самостийно записывались в колхоз.

– Это будет самым лучшим подарком к празднику Октября, – пояснял Петр Иванович. Однако бабы только посмеивались над зазывалой и шутливо отвечали:

– Дак чего нам делать в колхозе, коли мы цельной деревней живём, как единая семья, Пётр Иванович?

– Колхоз – это организация новой жизни, а семья – это ячейка, – отвечал Наметов не менее находчиво и прибавлял: – Колхоз, бабоньки, всё равно от нас никуда не уйдет, вернее, мы от него не убежим. Вот зря вы меня не слушаете, – объяснял он, сожалея.

– Типун тебе, Пётр Иванович, на язык за кликушество! – выкрикивали горластые бабы. – Тьфу-тьфу, пронеси нас господи от этой напасти, – почти шепотом прибавляли меж собой, только бы председатель не услышал.

Мужики собирались в избе-читальне, где кучками, по углам, обсуждали слухи в тех колхозах, которые уже существовали. А когда выслушивали агитацию Наметова, тотчас замирали настороженно или делали вид, будто смысл его слов до них не доходит. Как только стало ясно, что от пришествия колхоза их деревня не спасётся, Фёдор Зябликов понял, что лучше уступить властям, и про себя обречённо обронил:

«Что делать, коли так велела партия, надо вести скотину, а как больно её отрывать от себя… Говорят, колхозу она нужна, а чем детей кормить дома»?