Читать книгу Hannibal ad Portas – 9 – Пока еще любовницы - Владимир Борисович Буров - Страница 3

Почему Сороконожкой называют ту, у которой довольно скоро отнимут даже эти:

– Последние ноги.

Как вот этот знак вопроса, который затерялся в дороге.

На вид – именно за то, что пока что бегает и за то время, которое будет уже без ног.

Неужели я вернулся, но на свои ли точно кружева? Ибо помню, очень хорошо помню, что родился в Сили Доли.

Доказать? Не только не могу, но непросто это будет сделать даже, как подарок для самого себя.

И вот, как сказал Чарли Шин:

– Один плюс один ровняется – одному.

И вопрос:

– Что стоит за чертой – что пропущено?

И ясно понял, что почти тут же получу двадцать пять тысяч долларов. Хотя и абсолютно неясно, каким образом они будут выглядеть.

Хотелось понять заранее, как будет выглядеть ее дочь, чтобы не испугать больше, чем она сможет, не смущаясь, выдержать.

Она предложила для начала:

– Просто попробовать.

– Через стенку? – нет, не ужаснулся, а удивился.

Она спросила после всего, но не совсем:

– Почему ты захотел именно меня?

– Не знаю. Скорее всего, эксперимент, что.

– Да?

– Могу. Нет, не в том смысле, что через силу трахал тебя даже через стенку, – а.

– А?! – она уже напряглась в ожидании оскорбления.

– Не хочу тебя уверять, что очень хотел, – но.

– Но?

– Это было именно так. И не спонтанно – я знал, что ты хороший – может быть, даже человек, но не достаток уверенности, что ты не обезьяна и не бегемот.

– Ни в коей мере не могли остановить тебя.

– Ты поставила знак вопроса?

– Думаю, он на последнем этапе потерялся.

Два дня она думала, что я Жан Маре, как, если не король Франции, то его антипод:

– Почти он же сам.

– Скорей всего, именно поэтому я полюбил – едва выйдя из тьмы безвременья – того, ту, которая хочет больше других.

– Спасибо, я уже ласково глажу твою лапку. Я думаю полюбила тебя, как только что родившуюся малютку.

Спасибо, что вспомнил, что кроме бывших, у меня есть и виртуальная собака по имени Пират, мой любимый:

– Пир.

Неужели, как Иннокентий Смоктуновский я только сказал:

– Привет, привет, и вам, Мадам, тоже два-три привета приберег, – что – можно подумать – они хоть когда-то кончаются.

И не мог не ужаснуться, когда мне передали список:

– Это только уже вставшие на очередь к вам.

– Почему только девушки в этом полу-джазе?

– Да, сэр, побывавший за Границей, мы на большее, чем секс безрассудный ни на что не можем надеяться.

– Мне снилось, что многие из вас командовали ротами.

– При Штурме Зимнего?

– Не только.

– А именно?

– Брали Рейх-Стяг.

Поискал – нет, не глазами, а так, только в уме, ту, которая даже не снясь, – не раз:

– Побывала у меня на Передовой.

Какой, именно, надеюсь увидеть Потом.

Ее не было. Кого спросить:

– Как так, почему нет? – стесняюсь, и не того, что все и так всё знают, а наоборот:

– Не хочется, чтобы удивлялись.

Нашел ее – чуть позже – в мясном холодильнике, в виде разделанной на две полутуши.

Не думаю, что могу восстановить ее, – ибо:

– Не через чур ли это даже для Ван Гога?

Сомнение, да, есть, но достаточно ли его уже для провала, – нет, не во времени, а в:

– Оживлении ее, как Галатеи художником Пигмалионом.

Решил попробовать эту роль – если приживется – вернуться к Ненаглядной Итер.

Пока не могу сказать с полной уверенностью, но очень похоже, что вернулся в прежнюю реальностью, – но вот, как это объяснить:

– Какая она была, но сейчас быть не может, а чтобы сохраниться:

– Перешла в диспозицию своих запчастей, – кто их сможет опять объединить – тот – значит:

– Действительно, – вернулся.

Но вот та Тома-Дома, которую уже использовал не однажды, осталась прежней, но – естественно – только на вид, – а:

– Контакт с ней, очевидно, изменился в приличную приемлемость.

И, скорее всего, она стала лучше на основе прошлой полной неприемлемости.

Ибо в посылке:

– Каждый человек настолько хорош, что – в принципе – может когда-нибудь не только съеден, как добрый Кук, но трахнут:

– За милую душу.

Как и сказал Ван Гог:

– Не то правильно, что я вижу, а то, что рождается в результате этого миро-воззрения.

Видеть будут – следовательно – как сказал его дру-жище Гоген – не то, что было, а именно то, что есть:

– Твои картины.

Зашел ночью в холодильник, украв-взяв напрокат ключ у производственницы, – и:

– Уже этого поступка хватило, чтобы застать ее не на полке в виде колбасных обрезков, – она только не очень сильно прижимала дверь, которую я уже считал своей союзницей, – и:

– Она открылась, так как вторая Она:

– Ослабила прижим своих мощных грудей к ее подспудной притолоке.

Она не обхватила меня за шею, как я – значит – ожидал, а просто отошла под душ, не сказав ни слова. Окатил себя теплой водой, чтобы не приняла, как уже за – покойника – и приблизился, побоявшись спереди:

– Только сзади, – рвалась, как пойманная птица, – но только изнутри, оставаясь, как обычно, в виде каменной статуи.

Было так, что держала она меня, как за кол – не стал пока проверять:

– Осиновый ли на самом деле.

Облегчение было такое, что забрала себе – нет, не все, около половины моих внутренностей.

Решил:

– Ладно, ибо сейчас ее черепки на полках пусты не только от мяса, но главное, в них не было духа жизни достаточного, для соприкосновения с людьми, по крайней мере:

– Со мной.

Решил посмотреть кино Ван Гога, – говорить Про:

– Него, – менее точно.

Он сказал про Иисуса Христа, что Его узнали только через сорок-пятьдесят лет после Распятия. Но:

– Могло ли так быть, что знали Немногие, а потом это знание за полвека распространилось, что знали:

– Больше?

Сомнительно, потому что через чур логично очевидно. Ибо, кто знает, кто знал, а кто намного меньше?

Ван Гог – тем не менее – ровняется на Иисуса Христа, на Его видение Жизни.

Всё-таки, видимо, существует степень этого Видения, не зря Иисус Христос сказал Апостолам, что и:

– Вы будете делать, – как Я:

– Что значит на приличное количество процентов, – еще не делали, хотя можно думать:

– Уже делали, но не сознавали, – что:

– Именно.

– Печаль сильнее, чем радость, – говорится про Ван Гога, – ибо:

– Как думал он сам – это еще:

– Милый мой хороший, – догадайся сам.

Проблема радости в печали в том, что она:

– Трудно уловима, – только будет осознана, как уже это только печаль, – без:

– Радости, – а значит, на холст, как истина не ляжет.

Поэтому и нужен холст, чтобы успеть сохранить радость в печали. Но не в том смысле, что Холст записывает приходящую радость, – он ее и:

– Создает как раз.

Следовательно, без Холста – им является сама Жизнь.

Говорится интересная мысль: на поле пшеницы с черными птицами у него не было пистолета. Скорее всего – значит – обрадовался взять чью-то вину на себя.

Число 1890 равно 18, т.е. – Девятке. У Шекспира – 5, у Пушкина!0:

– 1837 равно 19 – в сумме: десять.

Про Шекспира можно сомневаться, ибо мистификация не только в художествах, но и в жизни у него:

– Была, была.

У Лермонтова – как у Шекспира – пять. И – удивительно – то же самое при рождении – 1814 – это 14 – это 5.

Жизнь – это мистика, – или:

– Мистика – это жизнь? – есть ли какая-то разница?

Милла Йовович говорит, что не различает лиц в толпе, – но и:

– Все так, – если предположить, что не сравнивают эти лица со своими.

Имеется в виду, хорошими знакомицами.

Остается только задать завершающе решающий вопрос:

– Знаю ли я здесь хоть кого-нибудь, или это уже загробное царство, только придуманное мной для профилактической чистки пространства, – как – так-то – только обиталища злых дух-офф, – что значит:

– Без души априори.

Я вошел в душ, когда она была уже близко от двери – с другой стороны, разумеется – шла мне навстречу, уже зная, но только интуитивно, что я:

– Уже близко.

И не вскрикнула от ужаса, а точнее, от испуга только, что я вошел, – как:

– Гость званый, – но не такого же бледного вида, на самом деле!

Я тоже открыл дверь, хотя смог закрыть рот от радостного удивления, – испуг – значит – остался снаружи.

И посоветовала после почти неизъяснимого наслаждения:

– Не бойся меня.

Она мылась под душем, как за его стенкой почти в детстве – я:

– Только подсматривал, второй раз не в силах сделать даже одного шага.

Но не до такой степени, разумеется, как никогда не заходите в магазин Посыл-Торгами – очень опасно, ибо:

– Если сегодня вас выпустили из него в качестве Приманки – второго не будет – увидите злого, но не думаю, что Быка Древнеегипетского, – а:

– Неужели еще хуже?!

Я танцевал с ней на расстоянии почти полностью вытянутой руки, но всё равно сомневался, что это не груди ее мешают, а она сама уперлась в меня лапами, как медведь студебеккерный – ни поднять, ни сдвинуть – можно и не пытаться. С другой стороны, именно с этого, уже на танцах в кабаке то ли Клайпеды, то ли Паланги – начинал, нет, не свой, и даже не ее, а именно:

– Наш общий трахтенберг.

Она только на вид радовалась, а изнутри:

– Очень уже сильно, – что у меня тряслись руки до такой степени:

– Ни покараулить, ни подержать.

Как в детстве Мопассана – точнее:

– Меня, как Мопассана, – пришел к ней на дом, проверить, так сказать, уже заученную эрудицию, и не удержался положил на стол фотографию:

– Ее лично голой, и мало того – еще улыбающейся, как счастью, – и:

– Теперь думаю не только в ней, но и шофера автобуса – или даже грузовика – который привез наш класс на ту лесную экскурсию – перед ней, хотя его и не было видно на фото.

Одну я назвал по имени – или пусть будет попроще пока:

– Математичкой, – которой она и была, вторую Технологичкой, – богини, которые к счастью немного не дотягивали до слишком буйной фантазии Рубенса.

Рубенс – скорее всего – их и не трахал, ибо и вряд ли, и вообще возможно. А если, да, то я тоже не против узнать этот тайный маневр, проникающий, да, ниже пояса, но – вот именно:

– Только через душу.

Когда увидел О-Клю то ли среди гостей ресторана, то ли она пришла работать в Технологический или Нормировщицей, как обычно, – удивился и даже очень, что царство моей молодости смогло настолько приблизиться, – что, точнее, чтобы:

– Быть здесь.

Хотя, как сказал Хемингуэй, – это царство:

– Всегда со мной.

Сила противостояния этому царству местной Прохиндиады такова, что допускает возможность присутствия Хемингуэя, – но только, как:

– Пленника.

В Апокалипсисе Мела Гибсона было хуже:

– Сразу отрубали голову на Пирамиде Жертвоприношений, – но теперь понятно:

– Только для того, чтобы люди меньше мучились.

Хемингуэй, следовательно, только вводит людей в заблужденье ложной надеждой на счастье, как не только право имеющих на него, но и могущих его осуществить, как Пушкин.

– Это всё? – спросил, оглядывая тех, кто мне его передал.

Но ответили скромно, боясь взять на себя даже часть ответственности:

– Его передала Нормировщица.

И вопрос, заданный – однако – Чон-Ки-Ным:

– Почему я не уехал в Германию, – как, например, друг ситный Лайзы Миннелли.

Пусть даже с той же мыслью, что и она.

– Отвалить оттуда в Америку, благословенную для тех, кто запас для этого переезда деньги, – как обычно, – в:

– Валюте.

Осталось только узнать:

– Есть ли она у нас, на самом деле?

Утром мог вспомнить только одна, поняв, наконец. Что спал сегодня всё-таки один, – так как:

– Неужели не только с ней – удачей – но и победой хоть второй раз в жизни:

– Рассчитался до такой степени, что и они – не растерялись:

– Отвалили, – куда – уверен, искать не только не буду, но и не хочу.

Пришлось принять на веру, хотя, может, и не самое печальное:

– Вернулся я на Родину

Шумят березки стройные,

Здесь много лет без отпуска

– Что делал – теперь уже не пойму, – но:

– Вспомнить, надеюсь, удастся.

Что делал, собственно, герой моей молодости Эрнест Хемингуэй, когда уже – увы:

– Вернулся на Родину?

Ответ здесь всегда один и тот же:

– Щипал траву. – В переводе даже не древне-руз-ский:

– Ходил по кабакам и барам.

Но вот, что важно:

– Только, как в Островах в Океане, – где:

– Где проводил всё своё остальное время, – громя, нет, конечно, нет, не недобитых и не недорезанных буржуев, – ибо все ими были и так уже, – а:

– Немцев настолько славившихся своей воинственностью, – что и:

– Воевали только для того, чтобы воевать, хоть с лучшим другом даже Эс-Тэ, – тоже мечтающем быть, как – далеко не во сне:

– Завоевателем, – а – вопрос:

– На хрена это надо, – непонятно же ж не только никому, но и ему в том числе, – ибо:

– Больше народу – кислороду уже на всех не хватит, – или – по крайней мере:

– Может не хватить уже в недалеком будущем.

Решил доказать, что я все-таки граф, но советскую власть здесь, – как:

– Рабовладельческий строй, предсказанный Пушкиным в Истории Села Горюхино, – не организовывал, – хотя и не исключено, что:

– Предсказал, – но:

– Когда это было-о!

– Давно, наверное, дорогой? – услышала одна мой ответ, как вопрос, обращенный – значит – не только к самому себе.

– Разрешите? – спросила.

– Садитесь, – почти что промямлил, ибо чего-то, но, кажется, испугался.

Присмотрелся, передвигая к ней стакан коктейля, но и ее рука автоматически сделала то же самое, – поэтому:

– Повторите, пожалуйста, еще раз, так как этот стакан перевернулся.

– Вы, напрасно решили, что он был отравлен! – усомнился бармен, – впрочем, – не повышая голоса.

И добавил в тон нашему предыдущему разговору:

– Не думайте только, что я бывший царь, и буду конкурировать с вами за это звание в новом времени.

– Время всегда одно, – наконец вымолвил я, не особо соображая, что это надо было сделать.

Оглянулся назад, время было еще мало, так как народ только еще собирался на свою обычную пир.

– Ушку? – спросила она из-за колонны, и:

– Неужели только половиной слова?! – знаки и вопроса, и восклицания в данном случае имеют смысл не только последующего похмелья, но и режут содержание, которое только:

– Потом! – клеится в другое – еще неизвестное нам – содержание.

Советская власть рассматривает – если иметь в виду инопланетян – как проверка нас на вшивость:

– Ну, вы хоть понимаете чуть-чуть, что это именно так, – или уже бесполезно, и вы здесь уже все поголовно.

– А?

– Имеется в виду, окуклились?

– Нет, мил херц, я еще соображаю.

– Люди так и продолжают думать, что это произошло только в прошлом 17-м году?

– Дак, естественно.

– Но вы-то лично поняли?

– Что намного позже? – да, думаю, что именно так.

– Вы не оговорились, что наоборот?

– Еще раньше? Может быть, но когда-тогда – извините – до сих пор никакой новой информацией не располагаю.

– Почему нам всегда предлагается одно и то же, – а именно:

– Игра в рабство? – других развлечений, как и не бывает в принципе.

Трахнул одну ненаглядную на куче белья – пришла одна без прикрытия подруги, – но уже с чемоданом для – не совсем ясно – дальнейшего вместе, – или:

– На всю жизнь? – хотел спросить, но воздержался, – ибо:

– Иначе, чем на всю – и даже оставшуюся – жизнь:

– Неужели не бывает?

Меня вызвали в кабинет директора, но я его не нашел, хотя и работал здесь уже:

– Некоторое время.

В конце концов оказался:

– Под лестницей. – Хотя и в привычном дорожечно-ковровом стиле.

Смущал только телефон, ибо и ясно, что нужен только для того, чтобы вызывать свою службу ремонта – в количестве двух человек – по всем вопросам, от ремонта льдогенератора до спусковых бачков унитаз-офф.

Тем не менее, воспринималось, как льгота:

– Работа с десяти до пяти, и выходными в субботу и воскресенье, – плюс уже не просто так, – а:

– Право трахать главную технологичку треста. – На кого она похожа? Думаю, из Жюстины Маркиза де Сада:

– Его сестру, – с которой и проводил эти эксперименты жизни:

– Подобия.

Хотел на одной сразу жениться, пока не отняли – уж очень красива, хотя и не как Моника Левински, полнотой не только своей души прославившаяся, но тушеподобием здоровенной куропатки:

– Тоже.

Но и не Лайза Миннелли – тоже, так как:

– Танцевать умеет только, – нет, не в кровати, а в углу, как боксер в глухой защите, уже на всё согласный, но не для того, чтобы совсем не грохнули, – а наоборот – как у Хемингуэя:

– Платят всегда проигравшему боксеру, а не наоборот, – ибо он и:

– Поставил именно на самого себя.

Как на проигравшего.

Я испугался ставить на нее, как со мной связанную капитально, несмотря на то, что пришла с чемоданом белья, чтобы жениться, – так я понял, а мог принять только обратную сторону этой медали:

– Получается, хочет замуж – лучше.

Жениться на Мерилин Монро? Не мог – как не все сразу – но, что трахали уже все, кроме меня – несмотря на то, что по очереди, – заставило ошибиться и не жениться, – а вот даже – нет, не Одиссей многоумный, но Парис, силой бог-офф славный, – заступился до такой степени за эту жрицу храма любви и Аполлона, – и даже:

– Любви к Аполлону, – из меня – выходит – не весь вышел, – так как:

– Захотел вернуться и опять отбить ее – уже у московской толпы, – хотя и не для того, чтобы жениться, но зачислить на довольствие в моем Белом Дом-Ике, – да.

Она с ужасом – почти неподдельным отпрянула к стене, как – решил – решила:

– Ее подставляют под полк солдат, готовых, если не на всё, то на очень многое, чтобы дать, только, чтобы ее взять, как следует.

И всё же не понял, почему она так ужаснулась, когда я предложил им прокатиться вместе Дранк нах Остен.

В город, который лежал в пыли восточнее. Хотя уже не исключено, что реально расположен:

– Западней.

Взял их в штат поварихами, чтобы другие не завидовали, – а:

– Готовить они обе – не только не знаю, как, но и вообще, – как и родились безрукими.

Ибо и мечтали всегда только об одном:

– Рот есть – все остальные междометия – тоже, играть умеют такую музыку, – как сам только и просил об Этом всю оставшуюся жизнь.

Получалось так, что даже заподозрил всех остальных, но вот только непонятно:

– В чем, – ибо стали ко мне хладнокровней.

Решил пока что думать:

– Не знает никто, что я и есть теперь директор ресторана.

– Ковры и красные дорожки убрать! – повесить картины.

– Пабло Пикассо? – одна простолюдинка.

– Ваг Гога.

– Гогена, – она носом в записной журнал.

– Немного, немного.

– Тулуза Лотрека?

– В достаточном количестве. И этого.

– Кого Его?

– Не обязательно так возвышенно. Но только, чтобы было без Клары Цеткин и Розы Люксембург.

– Вы считаете, их не надо, потому что не пили сухое и полусухое вино вместе с Чеховым?

– Да, тех, кто пил водку, здесь не ставить даже одиночных бюстов.

– Так только напоминание, как запись в журнале дорогих гостей: такому-то и сопровождающим его лицам здесь понравилось не только кушать, но жрали всю неделю:

– Каждый день с таким удовольствием, что по две порции – норма.

***

– Вы, – обратился я к делающему защиту кандидатской диссертации бывшему стажеру, который хотел когда-то заставить меня не сдать экзамен по физике работы каких-то электрических схем.

– Да? – хотел он чё-то крякнуть. Но его попросили пока что воздержаться от ответа, на еще не поставленный вопрос.

Дело в том, что вся его – а, скорее всего, придуманная его руководителем система была настолько проста, что:

– Буквально-таки списана из учебника, – но!

Там, в учебнике – практически – это только пример принципа, – механизм которого, – закончил:

– Так и остался никому неизвестен.

– Вы его знаете? – спросил председатель этого предприятия защиты диссертаций.

– Думаю, да.

– Но вы не уверены, что он есть?

– Есть точно, но пройти по его тропинке еще.

– Не пробовали, – а, – закончил:

– Когда-то надо и начинать.

– Вы правы лучше сам не скажу.

Они хотели, видимо, посмеяться, но я показал, что радикалы, да, появляются в процессе реакции, но для ее продолжения используются уже до того, как будут нужны на завершающем этапе.

Они посовещались и все – друг с другом, забыв про меня, – согласись. Как:

– Замечание принято к сведению, и одобрено соискателем, – как:

– Да, не хватало одной лишней запятой, но теперь ее все-таки поставили.

Я пошел к О. и объяснил:

– Это так плохо? – не понял он, только что занятый разговором с министерством.

– Когда поймут важноcть этой реакции, на ее основе запустят в работу такие огромные не только потенциалы, но очень дорогие материалы ДНК и РНК, закупленные в Японии, – а.

– Ничего не получится?

– Да, – даже добавил, – сэр, ибо реакция, которую они с моей подсказки используют, как заводную.

– Неправильна?

– Не совсем так, сэр, – а.

– А?

– Еще не закончена.

– Дальше этой реакции идти некуда, – возразил он.

– Это верно, но они слили осадок, как отработанный материал, – а:

– А? – сам же добавил: – Значит, в нем остался тот изомер, который и нужен для дальнейшей работы.

И сел на стул, который покачнувший упал. Но сам О. – к счастью – успел удержаться на ногах, вцепившись, как когтистый попугай в стол, предварительно обитый малиновым бархатом, – как было:

– У Василия Чапаева, – чтобы и по пьянке было легко отличить себя от наступающих почти постоянно:

– Белых? – ибо мы думали они всегда отступают.

– Так-то, да, но не в мою смену командования этой злополучной дивизией.

– При таком проникновении одного в другого этому провинциальному Дол-Бику надо уже через год давать докторскую.

– Я не против, сэр, но только в детском саду.

– Его уже не возьмут по возрасту.

– Можно не обязательно зачислять его в саму группу – пусть работает.

– Сестрой хозяйкой?

– Нет, лучше вместо бабы Нюры сидит на вахте.

– Зачем?

– Чтобы каждый раз напоминал маленьким детям.

– Вытирать ноги перед едой?

– Не перед едой, ты спутал, батя! При выходе из детского сада на улицы города.

– Тогда – выходит – в детском саду грязней, чем даже на наших дорогах.

– Вы слишком упрощаете ситуэйшэн, сэр, – ибо:

– Ибо?

– Тогда мы будет работать уже не здесь – на селе – а в.

– Теперь, наконец, понял: ты хочешь получить стажировку в Сили Доли?

– Нет.

– Тогда больше ничего не понимаю.

– Хочу, да, в Сили-Доли, – но:

– Неужели хочешь уехать навсегда?!

– Как все?

– Как все! – повторил он тихо, потому что поверил: так и будет-т.

***

– Ты проиграл.

– Нет, у меня есть еще две попытки.

И расстегнул ее купальник сзади за веревочку. Хотел спросить:

– Он специально так быстро снимается?

– Ну-у, если тебе удалось – значит, ты знал его кодировку.

И мне даже не пришлось держать ее рот, чтобы не так громко кричала – сама засунула в него свою маленькую руку, – но:

– Именно, что пришлось целиком.

– Иначе я постараюсь ее вынуть и будет так больно, что все нас услышат.

– Ты?

– Да, я хочу, чтобы было инкогнито.

– Почему?

– Будут думать, что ты это начал и потом успешно закончил.

– Да.

– Нет, не да, а я тебя взяла, как Трою.

Если есть чем – поперхнись.

– Нет, проглотил, и удивительно, что не провалился.

– Назад мы пойдем разными путями? – спросила.

– Ты хочешь, чтобы нас прямо сейчас обвенчали?

– Да, а то я уже боюсь, больше никто и не трахнет.

– Хорошо, тогда разреши опять развяжу тебе купальник.

– Ну, давай, я уже не против.

– Почему?

– Мне уже больше не хочется сопротивляться.

– Спасибо на добром слове. – Но посоветовал:

– Когда опять захочешь – всегда опять сопротивляйся.