Читать книгу Hannibal ad Portas – 5 – Хлебом Делимым - Владимир Буров - Страница 4

– Кажется, перепутал даже имя автора, о книге которого писал сочинение на свободную тему.

Вместо он, написал, что это была она.

Разница есть, но не такая большая, как думают, но, разумеется, не в сочинении при поступлении в высшее учебное заведение. Тем не менее, передали:

– Окей, – так как в математике не оказалось равных.

Молодой парень, немного не русский, но очень спокойный у умный даже сказал мне на перекуре, что я вполне могу учиться на мехмате. Хотя и еще про кого-то так думал, но сказал только мне. Действительно, всё было понятно так, что:

– От и До!

Даже Ряды почему одни сходятся, а другие пока еще только думают: надо ли?

А вот за что Базаров не любил Катерину в ее Темном Царстве – понять пока так точно и не удалось. Не в состоянии даже разобраться:

– Встречались ли они вообще хоть когда-нибудь.

Кабаниха и Гоголь – что между ними общего? Честное слово, мил херц, я пока еще так и не разобрался.

Вот эта школьная литература оставлена здесь, скорее всего, инопланетянами, посещавшими Землю давненько, а ключ к ее разборке и приборке оставить – не оставили. Или забыли, или решили:

– Бес толку – всё равно ничего не поймем.

Еще точнее: это и не их литература была, а так только:

– Сбросили с отчаливающего отсюда корабля одни обломки, как мусор, или вместе с мусором своей здесь не длительной жизнедеятельности.

И здесь решили эти артефакты изучить. Но так как они ни в какие разумные рамки не лезли, то решили соединить их между собой с помощью Земной Смолы, – чем-то, но отличающейся от Подлинника. Но, похоже, даже не как:

– Аз, Буки, Веди, – а только покрутили в лотерее, кто такой Хлестаков – и будьте любезны: обличитель прошлого.

Как можно обличать то, чего уже давно нет, если оно так далече, что и удаляется от нас именно с этой легендарной скоростью Альберта Эйнштейна:

– Со скоростью света.

Но вот, видимо, кто-то решил, что с этим мусором, выброшенным инопланетянами из уходящего в счастливые дали космического корабля:

– Можно разобраться.

И как-то ночью – перед тем, как заснуть – ко мне прилетел Ангел и сказал:

– Ты, – должен с этим делом разобраться! – и начал делать мне такие растяжки, что даже очень хочется улететь отсюда совсем, но как говорил Высоцкий:

– Страшно-то как! – подожду пока.

И дело не в том, что я уже в двух метрах над кроватью, а:

– Только одной своей половиной! – вторая остается живой, но как мертвой!

Уже не могу пошевелить ни рукой, ни ногой – страшно-о! Больше не могу и прерываю этот сеанс последним усилием воли. И так почти каждую ночь, точнее происходит перед самым засыпанием.

Полетать хочется, но страх побеждает – не могу полностью расстаться с собой.

И вот эта сложная – серединка на половинку – оказалась критерием истины:

– Механизмом Нового Завета.

Не так и не так, – а, спрашивается:

– Как?

И этот Ангел, но уже без видимых атак, привел меня в библиотеку Главного Здания МГУ для более подробных разборок с Двойной Спиралью ДНК Уотсона и Крика. Но взял я там Пушкина. Ибо и вопрос о нем, который не то, что никого не интересовал, но даже никем никогда не задавался:

– Почему он гений, – тоже подарок далеко не из Африки.

Хотя, как говорил Владимир Высоцкий, уловив, почти уже проскользнувшую мимо пальцев правду:

– А может и есть зачем, – в переводе, что и Пушкин родился от:

– Бога, – жившего тогда в этом Темном Царстве Армагеддона.

Другие – правда литературой не только вообще, но и частности не интересующиеся – такой вопрос не очень-то ожидали услышать, ибо и не знали даже, что он:

– Бывает, – и здесь в пивной на Рязанском Проспекте.

Пушкин гений, но – буквально – не могут назвать ни одного его произведения сходу. Следовательно:

– Хорош, хорош, – но чем – это и лучше, что непонятно.

– Утро красит нежным цветом – или светом – безразлично, так как за это уже кого-то расстреляли, но:

– Мы не знали!

Инопланетяне, следовательно, не так уж далеко от нас улетели, если о них мы знаем больше, чем о ближайшей истории. А с другой стороны, возможно, и стены, и утро красили намного, намного раньше, чем мы гадаем, – так как:

– Со временем и время – меняется.

Было когда-то пятьдесят лет, а теперь это уже пять тысяч лет. А мы всё думаем, что только намедни покупаем плетенки с маком за двадцать две копейки. И, что будет уже совсем непонятно:

– Было это уже совсем неизвестно, когда, так как было до Нашей Эры.

Когда произошел перелом отсчета времени.

Принес в журнал Летающих Тарелок статью, как эссе, про это новое старое устройство мира по Новому Завету – ответ:

– Занимательно, – ибо и естественно, сначала надо доказать, что это реально существует, а потом мутить воду во пруду.

И вопрос раскалывается, естественно, на две не пересекающиеся половины:

– Что считать правдой?

И ни одна половина не может доказать другой свою правоту, ибо это и есть Посылка:

– Мы – Люди – Разные!

Поверить трудно – если вообще возможно – что это так, можно сказать:

– Не все здесь люди!

Да, различие не меньше, а мы ругаемся, что ОНИ – НАС – нарочно не понимают.

Оболочка почти одинаковая, а внутренний механизм разный!

И сразу сказать точно нельзя пока, кто вернулся – сделав выкрутас – с околоземной орбиты, и или повернул оглобли у Сириуса назад:

– Мы или Они?

Думаю, всё-таки, зря мы сюда вернулись. Доказать никому ничего не удастся. Если только поняли – уже долетев до Сириуса:

– Самим себе, – это единственный способ: битва на Земле.

В Пиковой Даме Пушкин показал, как работают между собой Две Скрижали Завета:

– Поля и Текст художественного произведения.

И сразу становятся ясны ошибки того, кто этого не видит.

Эту тайнопись нельзя понять тому, что не верит, что получится правда, если будет действовать парадокс:

– Каждый из двух – муж и жена – говорит не свою фразу, а только половину общей фразы.

Следовательно, предложение начинает он, – а продолжает она. Но и это нетрудно, ибо шифровка Двух Скрижалей Завета еще более сложная – если рассматривать ее со стороны, – имеется в виду – без открытия ее сути, когда становится всё просто, – а:

– Ее слова – написаны на месте Текста, а его – там, где Поля, – до которых, как написал Пушкин:

– Можно достать только душой.

И оказалось, что все редакторы настолько крепко зацепили этой мертвой водицы, – что, мама мия:

– Совсем забыли, что после нее надо применить еще и живую.

И, значит, осталось всё, как было: слова есть в тексте, – на полях – ничего.

От этого постулата и слова в тексте стали – увы – мертвыми, так как живая вода осталась за тридевять земель, и более того, земель здесь умерших.

Хотя сказки о Февронье и Князе повторяют, как быль, но никакой научной сути в их обоюдоостром диалоге не усматривают, – так:

– Чудо.

В результате театральные режиссеры гадают, да так всуе, что их внучок Михаил Ефремов даже запил, с горя:

– Кто Германн в Пиковой Даме – картежный шулер, как был у Достоевского в любимчиках, или только любовник? – вместе:

– Никого не угораздило догадаться, так как это вместе, да, вместе, но именно непонятно же абсолютно, как могут быть вместе:

– Текст и Поля?!

Да мало ли, что вы хотите быть им преданы всей душой, – но так же ж не бывает, – если иметь в виду, что на самом деле, а не только в теле.

Тем не менее, вот это непонимание Пушкина тянет меньше, чем на пятьдесят процентов, больше на:

– Официальный запрет – прямым текстом – Текста, следовательно, что:

– Поля реально существуют, как связь души и тела между собой.

И уже только, кто знает о Них – выбирает в редактора таких людей, что их при необходимости можно двинуть в главные редактора – что значит: самостоятельно решать, что только занимательно, а что:

– Более-менее научная литература.

Следовательно, для Двух Скрижалей – нужны и два коня, которые будут их удерживать от проникновения на Землю, как правды:

– Один – их бин вас не понимайт, второй – да, Штирлиц, я вас узнал, но, знаете ли, за мной уже идет такая погоня, что лучше оставьте этот Сатурн пока полностью невидимым, – как сказал Орлов почти уже в романе По Ком Звонит Колокол.

Но, кажется, ему – этому майору – таки удалось уйти от погони в Испании. Что даже Ким Филби потерял его след.

Поля ушли с местного горизонта, и до такой степени, что в их существование никто не верит. Но не я же ж, ибо Ангел всё-таки, значит, вытащил меня из той ямы, куда сам и бросил.

Парадокс простой, но на деле – вряд ли – или, по крайней мере, с большим трудом выполнимый:

– Жена отдает права мужу, чтобы он разрешил ей им командовать. – Всё.

В Пикой Доме, правда, через пощечину, и ушла спать одна. Что надо понимать, как:

– Граф – бывший из рода ее дворецких – сегодня трахал ее, но:

– Как сов-сем другого человека.

И говорят, настаивая на своем безверии, что нашим людям это не надо. Но это значит, не надо трахаться вообще, ибо опять эту, что оставил дома, как Венедикт Ерофеев или Владимир Высоцкий:

– И за бесплатно не буду – грубит, как мы и не были знакомы никогда, – точнее, наоборот, и так уже прожили вместе много, а он всё просит:

– Дай, да дай, – еще точнее, это она просит, а он не может, так как в это время стоит в очереди за двумя бутылочками только коньячишка, хотя и пятизвездочного.

Почему Жена Лотта осталась на Том берегу, чтобы только явиться ему, как:

– Лист перед травой, молодой и здоровой от болезней самовлюбленности.

Но и я, – как выпалил Высоцкий одному из Остапов Бендеров – не будем крутить тебя на полную катушку, а отмотаешь десятку и лети домой белым лебедем.

Точнее, этот-то не был Остапом Бендером еще, но, в принципе, смог – правда в других ролях, как Станислав Садальский.

И ответ на привет, что делает всё-таки Германн, когда дуркует на больничке:

– Тройка, семерка, туз – тройка, семерка, дама?

Здесь разрешена только одна альтернатива:

– Либо разум не удержался от большого проигрыша, всего, что было дано ему на всю оставшуюся жизнь, или тронулся от того, что – отчего именно, спрашивается, во втором случае?

Что Лизу бросил на произвол судьбы? Или так влюбился в Графиню, имевшую способность к тайной связи, да, мама мия:

– Со своим мужем! – что понял, теперь только на Том Свете и удастся встретиться с ней, а значит, таки, придется умереть, – а:

– Не получается!

Он повторяет и повторяет этот Код Жизни:

– Тройка, семерка, тур – тройка, семерка, дама, – но, видимо, дешифратор Подземного Мира давит своим интеллектом:

– По этому коду уже прошел Гамлет, – ты куда прешься во второй раз, а без денег даже.

В другой журнал – Литература и ее герои в Жизни – отнес Эссе Воображаемый Разговор с Александром 1 – уверен, заинтересуются, ибо у них печатали статьи только в стиле Ираклия Андроникова:

– Кто в реальности стоял за именами героев литературных произведений – у Андроникова – это был Лермонтов. – А:

– Что представляет из себя сама реальность – ни гу-гу.

Ибо я доказываю как раз, что Прототип связан с этим Типом, как раз, как:

– Поля и Текст художественного произведения.

Но продолжил эту битву, как Михаил Ульянов с Евгением Евстигнеевым, оценившим в Беге Михаила Булгакова стодолларовый браслет в десять и тем более, только баксов, – что значит, их еще придется менять по курсу неизвестно какой экономики, – а калоши нужны не только мне, но жене – раз, дочери – два, и этой, как ее?

– Зинке?

– Да какой Зинке, на грех навел, а вот именно моей любимой Пиковой Даме.

– Ты мне, следовательно, а я при этом получаю в два раза больше – ты?

– В три.

Но, мил херц, в таком разе калош вообще не напасешься.

В тюрьме – как обычно ни за что, его спросили:

– Чем ты обычно любишь заниматься?

И на этот раз не имелось в виду: шить наволочки или – тоже шить, но уже железные матрасы.

Хотелось, конечно, спросить, что под ним, или над ним? – но только, видимо, в отдаленном будущем, ибо сейчас – когда человек еще голый его легко послать даже коз пасти, как сына Одиссея Телемака, не ожидая уже никогда, что его папа хоть когда-нибудь вернется.

И он вернулся, но не с доказательством билатеральности всех органических молекул, как фундамента для расшифровки неувязок реакций некоторых органических молекул, с желтой книгой Альберто Моравиа.

Сам выбрать не мог – бог за тя, мил херц, выберет. Но парадокс всё-таки:

– Как за Моцарта или за Сальери?

Ибо Сальери был послан в сторону иную, но, скорее всего, именно, как Моцарт.

Когда? Пока непонятно.

Он пришел опять на четвертый курс, и на первой же лекции американского известного биолога, но не Уотсона и не Крика и даже не Полинга, конечно, которые так далеко – как в Россию – не ездили:

– Заметил вынужденную ошибку лектора, – которую тот представлял, как невынужденную – что, значит так, как и не знал ничего о ее существовании.

Спросил вечером у соседа по палате, ибо отдельных комнат – здесь не было еще мнения – что надо давать даже аспирантам. А с другой стороны, может и правильно – одному дали вон, как Расселу Кроу и заигрался его разум так, что всего их оказалось, мама мия:

– Даже трое, – не считая его самого.

– Что ты спросил? – не ответил он. – Нарочно ли он говорит не всё, что знает? Не думаю.

– Что именно?

– Ну, ты что имеешь в виду, что твою теорию можно доказать для расшифровки его умолчания?

Даже говорить не разрешат.

– Потому что нельзя доказать также быстро, как это успел сделать Мендель, заметив случайно закономерности в наследственности?

– Нельзя доказывать закономерности в наследственности, ибо это будет значить, что.

– Что?

– Нас никто не подслушивает?

– Нет.

– Эта Белка еще не приходила?

– Белка? Так ты и есть Белка!

– Я?! – она так удивилась, что я непритворно оглянулся: чё-то не так, что ли?

Хотя только на время забыл, что мы с ней договорились, как можно чаще не узнавать друг друга, так как я не побежал сразу в загс, как только она спросила:

– Ты женат?

И всё, что она мне возражала – было, да, но только именно то, что я ей рассказал, – едва ли раньше, но не позже – это точно.

– Я, между прочим, думал, что мужчин и женщин не селят вместе в места специально для этого не отведенные.

– Естественно, но пока ты еще рубишь – я их здесь и отвожу.

– Тебя приставили за мной шпионить?

– Прекратив врать, никто не верит в твои теории, и знаешь почему?

– Да, я вас слушаю.

– Никто о них не знает – вот почему?

– Жаль умер академик Ов – ов – он оценит.

– Ась?

– Да, вот так.

– Ну, если так, то и выступи завтра, попроси слово с предварительным условием:

– Я буду говорить в Прошлом.

– Да, почти так.

– Я надеюсь, что он скажет сам.

– Да, почему?

– Прошлый раз я сумел передать ему записку, что знаю секрет его вранья с расшифровкой некоторых уравнений, которые считаются невыполнимыми.

– Ты думаешь он клюнул?

– Что значит, клю-нул? Ему девать некуда.

– Я тебе русским – хочешь ляпну на английском – гутарю по-белорусски: он не знает, о чем ты говоришь.

– Если это так – он должен выдвинуть аргумент, опровергающий мою фундаментальность.

– Вот именно, что только фундаментальность – что будет дальше – ты сам не знаешь.

– Пусть скажет что-нибудь, и я узнаю – уверен! Мне нужно конкретное противоречие.

– Он уже объявил о его существовании.

– Когда, я не слышал?

– Когда тебя еще здесь не было. И да, если ты уже забыл, что я тебе не всё говорила:

– Меня не пустят в теорию наследственности.

Я скажу, что уверен, там лежит эликсир жизни, который они уже ищут для работников Кремля, которые по неизвестным причинам начали, о, мама мия:

– Загнивать-ь!

Она только вздохнула и добавила:

– Ты слышал, что сказал за последним обедом в Краю Колыван-офф?

– Нет еще.

– Вы у меня дождетесь, вы все у меня дождетесь-ь!

– Расскажи мне лучше перед сексом, что ты делал на Зоне? Нет, честно, иначе я не смогу упасть в своих глазах ниже уровня твоего сознания.

– Это правильно, я с богиней не справлюсь.

– Ты можешь представить себе?

– Кого?

– Ну, хоть меня, чуть моложе, но всё равно поднять надо двух с лишним, я думаю, пудовую шестеренку на высоту два – может быть – два с половиной – три метра не только в этот период с часу до двух, но – когда всё, наконец, понял:

– В любой момент? – угадала она хотя и вопросом на вопрос.

– Как ты узнала?

– Ты всегда меня так просишь, когда я сопротивляюсь, как Лиза – помощница Пиковой Дамы – а я тебе в сотый почти раз говорю:

– Только после свадьбы.

– В Малиновке?

– Хочу в ресторане Закарпатский Узоры.

– Да ты что?!

– А что? Уже была один раз, что ли.

– Да – нет – конечно, но думаю, вот теперь может случиться, но, увы, не с тобой.

– С самой Графиней? Не беспокойся, я ее уже успокоила.

– Что это значит?

– Я Графиня, – она.

– Да, продолжай, прошу тебя.

– Сейчас, или, когда перестану дергаться? Ты завел меня, как заводную куклу – до вечера ничего не удастся так и закончить.

И только один человек спросил меня за всё время:

– Расскажи, как обнимались, а потом разлучились навеки – однако и, хотя не Моцарт и Сальери, – но всё равно тоже самое:

– Царь и Пушкин.

Ибо:

– Я и сам никому не предлагал, так как без вступления, о чем, вообще, идет речь – никто и не поймет, что надо слушать, а о чем только думать пока, в этой теории относительности.

Как и было – почти начавшим молиться богу на коленях зам. гл. ред-ра:

– Ну-у, пажалста, не-на-да-а! – в предместье улицы Кой-Кого журнала Литература и жизнь ее героев здесь после смерти в книге так до сих пор и продолжающаяся в воспоминаниях Ара-ратских гор – если иметь в виду Ираклия Андроникова, а так-то и вообще не только по всему пространству СССР, но и с забегом на необитаемый остров Робинзона Крузо, где он совершил столько преступлений против социалистической реальности, что:

– Мы и в сказках для младшего школьного возраста не делаем.

Как оказалось, да, ему было, действительно, интересно, но всё равно в посылке были три рубля до получки, которые надо занять на бухло. Да и другая скидка была на желание слушать:

– Москвичи – они, знаете ли, в городе Кой-Кого смирные. – Понимают, видимо, даже жопой, что в Москве лучше, а здесь только Волга, неизвестно никому даже:

– Куда, наконец, впадающая, – как об этом и было сказано на партсобрании Лео Илю:

– Рады встретить мы грача Лео Иля-Ча-Ча! – Прошу прощенья – это из другой встречи на Эльбе, – здесь:

– Прилетели к нам грачи – не совсем ординарные москвичи-и.

И вот, что удивительно, в отпуске всегда хочу поработать! Как сказал Папанов на высылке лет на пятнадцать вместе с другим батальонным – хотя и полковым – разведчиком Лузгой, – но они теми, кем и были, а я, видимо, тоже, так как в душе артист, как и они, – но большей частью не в Силиконовой Долине в погоне за очередной Нобелевской премией, – а, или:

– Лео Илем, – порой:

– Ником Сэром.

Любили похговорить ребята. Один чинно, благородно, как трахтур не в стоянии его водителя выбраться сёдня на пашню, – другой только каялся, грешник, своему азарту, что заставляет его брать с собой в дальнюю дорогу – часто на Кубу – несколько лишних пар тапок, когда в них приходится выйти на двор – там на кубинской территории – по нужде, а уже – скорее всего – конечно, только в пылу ночного воображения – ихний – из недалечка бытующего племени – только перешагни Гибралтар – Никсон или Жорж Пом-Пиду:

– Как разъяснил намедни Владимир Высоцкий, – и давай его крыть, но вот именно, что нет, не через бедро с захватом, а этим тапком да по мордасам, по мордасам, а потом и кинуть вслед не грех.

Ибо:

– Если никого не было, где теперь эти лишние пары тапок? – риторический вопрос, ибо дураку ясно: продали уже на Сот-Бисе. – Ибо:

– Там подделки идут еще дороже, чем подлинники.

Почему? Труднее сделать, ибо там, у Пикассо, было вдохновение, а здесь оно, да, тоже было, но только во время иво проброса через всё поле ихнего, кубинского кризиса, случившегося, как назло, специально из-за противостояния Америке.

Я вернулся с Зоны, и почти сразу получил предложение работать директором ресторана:

– Как сказал директор треста:

– Год поработаешь – с завтрашнего дня замдиректора – поступишь на заочное в Плехановский – который я считал ниже нижнего – через год директором сразу трех ресторанов.

И:

– Ничего, кроме непонятного ужаса не было, если не считать мысли: как найти мысль, чтобы отказаться, никого не обидев?

Посчитал, что бармен – это намного более свободный человек, чем директор, который даже непонятно, чем, собственно, занимается.

– Ты подумай, – сказал он, так как было время обеда, и он сидел в кабинете у зав производством, – которую, как я сразу был уверен, он и хочет передать мне по наследству.

А ее:

– Мне не поднять никогда, даже если иметь в виду, что я занимался в университете самбо, но только, друзья мои, вместо физкультуры, чтобы идти ради этого на подвиги, как Геракл.

Страх был такой необъяснимый, что можно подумать, быть директором для меня – это хуже тюрьмы. Я уже никогда не смогу сделать ни одного открытия, одно, фундаментальное – не меньше, чем сделал Эйнштейн – сделано уже было.

И осталось только, как Апостол Павел, побывать на Луне и на Марсе. Хотя вообще-то я думал про Данте, что пойду, как он через всю Землю по ее радиусу, скорее всего, а даже не по диаметру. Ибо радиус уже сам повернется в сторону Силиконовой Долины.

У Михаила Булгакова непонятно, почему Мастер – далеко даже не слега – а наоборот, точно сдвинулся, как он сравнил себя:

– Высохший банан, – и это противоречие можно объяснить только тем, что Мастер и Маргарита имел восемь вариантов, и за него выбрали тот, где это дело:

– Мытья и Катанья – не рассматривалось подробно.

Ибо больше рассказано в четырех картинках на стене Александра Пушкина в Станционном Смотрителе, чем у Булгакова. Специально сделано, что Маргарита с метлой бьет стекла на восьмом этаже высотки, где жил когда-то критик Латунский, что его-то как раз только благодарить надо, что раскрыл ряд пунктов из Подноготной, которая здесь участвует в капитально-фундаментальной прохиндиаде, против мирных граждан в частности, а против писателей:

– Вообще, – надо кормить только дэзой, – они любят, любят, – но!

До какой степени мы не знали, потому что и не предвидели:

– Так бывает?

Идет девятый вал, а мы собрались на рыбалку, и видим, да, чё-то не то на нашем море-океане, но не до такой же степени, что надо японский мотор покупать к старенькой лодченке, чтобы, как в Холодном Лете – еще давно – года 53-его:

– Испымать неполную даже эту лодченку трески, а скорее всего, это была даже навага, но и она – если зажарить ее сразу, при условии наличия подсолнечного масла на этом удаленном архипелаге – очень всем понравилась.

Но вот Человек думает почему-то фантастическими рассказами, ибо и хотя только самому, а всё равно:

– Зачем?

И буквально без воспоминаний об Алых Парусах Александра Грина и тем более, Белохвостиковой в их роли – тем более, что это была Марина Влади, когда снималась под псевдонимом:

– И дорожить любовью зрителей Людмилы Гурченко, – но уж точно это была не Алла Пугачева.

Вертинская? Может быть, одна из них может участвовать в этом конкурсе.

Я думал, что в этом варианте к подъезду ресторана прикатит Чайка, с предложением:

– Издать моё Открытие Пушкина, как Настоящую реальность этого мира в виде его Воображаемого Разговора с Александром 1, – сразу здесь, а постепенно и во всем остальном мире наружной части Земли, – имеется в виду, не заглядывать пока на Лист Мёбиуса, который нашел Под Землей Данте с помощью Вергилия.

Но, разумеется, намедни и Там. Ибо его, этого Медиума Мёбиуса это открытие касается непосредственно. А так и останется куковать безвестным:

– Далеко-далеко, как Том Круз и Николь Кидман, – пока не найдут с боем Свою Землю, да с Аидом, как Персефона, которую таки упер в Повести Пушкина Алексей даже у самого Кого Его – Пушкина, как Крестьянку – Барышню – подарил папе Александру.

Ибо не зря и было им предсказано:

Последнюю фразу не знал:

Поэтому и ждал этого Случая не продуманно, и даже не наугад, а как в песне:

– Я звал тебя и рад, что вижу.

И я эту мелькнувшую Чайку Че-Ге-Ва-Ры Чехова – не замечу, если буду работать директором этого, конечно, бого угодного заведения, – ибо:

– И кабинет самого Кого Его находится к избушке задом, и кабинет местной Исиды, и наполняющей водой Нил еще более замаскирован в самом нутре кондитерско-пищеварительного тракта этого цеха.

Удивительно, но захлестывающие людей космические ветры настолько перекрывают местный разум хомо сапиенсов, что долгое время совершенно не мог догадаться, почему милая девушка с алыми губками, частенько посещающая мой ресторан – пьет, да, деньги платит, да, но не дает даже после намека, что я могу ей:

– Удружить.

По местному псевдониму Маркиза. Оказалось:

– Только могу скинуть двадцать рублей и да, за восемьдесят.

Да у нас повара пятого разряда получают по столько же за месяц!

Но не так уж это важно, за сколько – главное:

– Всегда говорили нет, а здесь совершенно спокойно, как до революции: абсолютно без Здрассте, – но за сто рублей, пожалуйста.

И хотя у меня играли только у одного во всей окрестности двадцать кассет Высоцкого, записанных в Москве в АБВГДейке Измайловского туристического комплекса, – где сообщалось именно это:

– Стольник. – Не верил, что может существовать здесь такой высокой степени конспирация, что все трахаются за деньги, а никто об этом ничего не знает лично.

Или я один такой дурак, что тоже вполне возможно. Так как больше гляжу в окно, не пройдет ли случайно мимо Данте, а не наоборот:

– В места так легко доступные, а с адом тоже сходные.

Практически все обижаются, что без убедительной просьбы не даю им денег за Это Дело, – а как?! Если общей связи Этому я никогда не видел! Например, кино про Высоцкого, где он тащит Карьеру Димы Горина через всю трассу сибирского леса:

– Чё только ни делают, почти, действительно, лают, уходят домой – в еще большую тайгу за продуктами, поступают в кандидаты, отмечая свои достижения прямо с только что установленной вышки, что пока еще нет, но скоро: