Читать книгу Hannibal ad Portas – 5 – Хлебом Делимым - Владимир Буров - Страница 8

Поэтому, зачем мне учиться, по диамату и так всегда ставят автоматом, что иди, или, по крайней мере, не подсказывай евреям – был всего один один и одна одна, но она не на нашем либерализме – на уроке и тем более на экзамене.

Я вообще думаю, что учился когда-то уже вместе именно с Кантом, Гегелем, Сократом и Бенедиктом Спинозой. И знаете почему?

– Они – это Я.

Прием известный:

– Глупо считать очевидное реальным, – следовательно, выдуманному ничего не остается, как быть самому этой:

– Реальностью.

Ибо иначе получается никому здесь ненужная Связь:

– Если существует Книга – то имеет место быть и Человек.

Так, спрашивается, кому Он – этот Хомик с привязанным где-то в районе хвоста Сапиком – не нужен до такой степени, что даже очень?

В принципе – это не такая уж неочевидная мысль, что Слова, написанные в книге, имеют обязательным основанием своего существования именно эту:

– Книгу! – как заорал, что оглохла на время даже его ключница Асс Пушкин:

– Книги, книги, книги!

Ибо, друзья мои, увидел, как Робинзон Крузо, и как Ной Землю Обетованную, с надписью, однако, на входе:

– Село Горю-Хи-Но.

И ахнул, как Робинзон, что жертвоприношение еще зивых Хомиков, – а ишшо:

– Сусе-ствует-т.

Почему приносится в жертву Человек? Главным образом не потому, что он такой умный, а потому, что оказалось – как никому не казалось – Он и есть:

– Посылка жизни вечной.

Т. к. Книга Жизни есть, – а читать ее, кроме Человека – больше некому.

Следовательно, нет Иво – нет и КНИГИ.

И вот именно этому радостно ужаснулся А. С. Пушкин, когда его стряпуха – как была и у Сэлинджера – нашла на этом почти необитаемом острове своего же – предков Пушкина – чердака еще остававшуюся часть той Земли, которую сумел вывезти Ной сюды-твою. Ибо:

– Уже знал, что первая часть этой карты существования Древнего Мира – у него уже есть и это он:

– Сам.

Ибо это не только слова, слова, слова, что без Прошлого – уже больше не будет ничего, – а именно:

– Святая Правда.

И написал он своё посвящение этому древнему миру, которое потом было названо достаточно популярно:

– Воображаемый Разговор с Александром 1.

И тут можно сколько угодно биться головой об пол или о стену, а толку не будет никакого, Мир Прошлого не заиграет красками Жизни, как это бывает у Стивена Кинга, что найден был шифр перехода в прошлое, и они двинулись туда.

Но в том-то и дело, что двинуться Туда можно только, как и написано:

– Всех душой, всем сердцем и всем разумением своим.

Почему существует в Евангелии такое устрашающее предупреждение? Что можно подумать:

– Ни направо, ни налево, ни прямо – пути нет!

И так и написали на этой древней папке:

– Лирика.

И вот я, еще не зная всех этим умилительных подробностей поперся с этой – вряд ли Черной, а, скорее, наоборот, Белой-белой, как чистый-чистый снег:

– Магией в журнал, назвавшийся кузовом Литературы.

И.

И ничего особливого, только один раз и то только зам упал на колени с жалостливым воплем:

– Не нада-а!

Ибо я как раз попросил разрешения ее тут же показать.

Конечно, здесь это называется:

– Улица Кой Кого, – колбаса здесь Любительская очень вкусная, и в какой день не прикукарекай:

– Два двадцать, без тревожных изменений, как этот, тоже вечно неизменный, – но – утверждаю:

– Только один из миров.

Главный Лазарь, намедни едва выбравшийся из той смертоносной пещеры, откуда и возвращались, как он поведал:

– Только не более 15-ти процентов – и то всегда одни и те же – личного состава роты ли, батальона ли, и так далее, что бывает даже и без:

– Ли, – рассказал очень умно, что:

– Я сам всё, что есть и прочитаю.

Дело в том, что во всех уже, как в заколдованном городе, в который попал как-то в кино один из – старший из Болдуинов, беспрецедентно отчисленный Б. Парамоновым из числа гонщиков формулы:

– Номер Один, – так как намного больше похож на Всех, и не только своих братьев.

Во всех уже журналах были только те, кто ни за какие умственные коврижки, – как-то:

– Великая теорема Ферма и ее – здесь же приложенное литературное доказательство, – абсолютно не верил в существование Земли Обетованной. – Что значит, КНИГИ, – как реальности реальной.

Рассматривалось и вообще, и в частности – только Содержание и именно:

– Не Эссе, – а текст должен пониматься – научный текст, чтобы иметь право не только казаться, но и быть – это всегда:

– Статья.

Вот и попробуй тут сразиться, как Риман с Гауссом. А чтобы:

– Да езжай ты, дурилка картонная, в Рассею времен Николая Ивановича Лобачевского – он тя примет с распростертыми объятиями, ибо и его самого с таким же точно предложением, как пришел я:

– Об-хо-хо-тали свои же профессора.

Да, и сложно, и смешно. Смешно именно то, что всего и знать, что надо – это:

– Книга – Существует.

Нет! Читают – все поголовно только Текст. Носитель не признается имеющим смысл. Тогда, как ясно написано в Библии, только:

– Сначала было Слово.

И тут – тем более – парадокс в том, что это СЛОВО и есть именно КНИГА.

И вся эта премудрость нужна только для того, чтобы доказать:

– Сессия ВАСХНИЛ 1948 года не случайно запретила не только генетику и кибернетику, но и вот феноменальный:

– ВООБРАЖАЕМЫЙ РАЗГОВОР С АЛЕКСАНДРОМ 1, – Пушкина, и только всего лишь из-за двух частиц НЕ.

Одну профессор Сергей Михайлович Бонди посчитал неправильной – значит – лишней, и ее надо зачеркнуть, а другую НЕ, наоборот, сам добавил, так как ее не хватает для восстановления логики.

Но!

Но в том-то и дело, что за Логика здесь рассматривается, что это и есть та же самая Великая теорема Ферма! – ми:

– Не знали.

Доказывается простейшая на вид вещь, что Текст и Поля – связаны. Ибо люди ставят пометку на полях для чего-то. Но думают, нет, что вы, это было сделано без задней мысли, а только, чтобы отметить любопытное место.

Тут, хоть кол на голове теши, а если, нет, – то это значит, что кем-то не случайно сие произведение, как и теорема Ферма именно о связи Полей и Текста – запрещена, – то и не прыгайте рядом от радости, что тоже ее доказали, – да – мама-мия! – еще в:

– Литературе!

Ибо политикум должен быть безопасным. А здесь правда, – как заметил глава московских евреев почти пять лет назад:

– Правда, как огонь. – Но тогда и ответ, что ложь – это:

– Полымя, – совместно с вулканом Везувия.

Все противоречия текста Пушкина объясняются просто. А сложность в том, что:

– Почему они не перестукиваются через стенку дома, в котором оба и живут, а лазят друг другу через улицу, – как этот проклятый Яго Вилли Шекси, как на грех нам, и:

– Сделавший его, этого Вильяма Шекспира на весь мир знаменитым.

Шекспир знаменит – следовательно – только тем же самым, что и Пушкин – пусть позже, написавшим не только Фабулой, но и самим Текстом тоже самое:

– Герой и Автор художественного произведения могут связаться между собой, но не непосредственно, а через Поля:

– Текста.

И это не только решение Великой теоремы Ферма, но и то, что не мог понять Лев Толстой у Шекспира, переделавшего – по мнению некоторых тоже только древний буковый лес на язык своих английских, современных, осин. Или превративший дивный Итальянский лес в Двух Веронцах в свой, забитый почти до упора разбойниками:

– Шервудский.

Посылка всех этих очевидностей для многих ужасна, ибо значит, что:

– Прошлое, – а:

– До сих пор существует.

Последствия для ума, да, именно:

– Непредставимые, – но, вот, удивляет, кому жаль Теории этого Дела, что она именно не допускается, как Тихий:

– Но вот не Дон, – а жаль, что уже Узас-с.

Ну, вы уже слышали, что не для всех сие есть ужас, так как Пушкин был так обрадован, что Жизнь – это:

– Книги, книги, книги, – что никто до сих пор не понял, что он превзошел Шекспира не только по производству необыкновенной конструкции фабулы, но сам Текст его произведений прошит именно и буквально логикой Нового Завета.

Возможно, и Шекспира тоже, но можно ли это понять из-за слишком большой давности – неизвестно. Скорее всего, вряд ли.

И значит, Пушкин из старо БЕЛ-Киных – богов древнего мира – принес истину этого Прошлого именно:

– Сюды-Твою!

Но именно для всего мира. Что связь между двумя скрижалями Завета может осуществить только Человек.

Тогда, как здесь напоминают чуть ли не каждую неделю, что десять заповедей потому написаны на двух скрижалях, что на одной они не уместились.

Одна – это Текст, вторая – это Поля этого текста, – и это, да, как продемонстрировал глава московских евреев:

– Правда – это такое же оружие, как огонь.

И так и написал:

– Пушкин – это единственный для всей мировой литературы Подлинник.

Следовательно, в чем Идеализм Канта? Что это за субъективизм?

И элементарно:

– Читатель читает именно то, что написал Автор.

А не просто воображает своё-моё.

По сути это значит, что Читатель не просто так погулять вышел, как иногда сетуют:

– Тока и занимается тем по утру, что слушает в близлежащем лесу Пеночку Трещотку.

Читатель находится на прямом проводе с Автором. Или еще хуже – в том смысле, что думают люди, обнаглевшие вконец о себе:

– Высоцкий или Смоктуновский на Сцене – это и есть, мама-мия! настоящий Гамлет!

И никакие возражения, что настоящий был другой – абсолютно не хотят принимать к сведению.

Можно даже сказать проще – человек умеет читать – это и есть утверждение Канта, как идеалиста.

Можно добавить, что гол этот в ворота реальности Кант забивает с подачи Гегеля, как его Посылки:

– Бог – Есть!

Или в трансформации Бенедикта Спинозы:

– Человек придумал бога.

Самое главное в очевидности:

– Книга есть, она на столе, – но:

– Требуют доказать реальность ее существования.

Что не просто кирпич или камень, – а:

– Средство передвижения.

Петр именно поэтому был назван Камнем, что это и есть Книга Жизни, на которой пишутся Слова вечности.

И если Слово – это Иисус Христос, то Книга – это Бог.

Только на фоне Бога может быть виден Человек Разумный.

Бога нет – человек уже только скотина безрогая, большее вообще похожая – даже не на Кег-Гуру – Я Не Знаю – а на:

– Я знаю все в одну строку, – что значит, одного текста, без прибамбасов Формы, как грится Сол-м?

– Финти-Флюшек, – да, чтоб только Чацкого с его ученостями здесь на духу – у нашего колодца – не было.

Но тогда Сол-н ходил в героях, так как ходил в маскхалате с надписью:

– Посторонним вход запрещен.

Оказалось, что именно Форма и запрещена, кроме, как:

– Украшение.

Смысла – никакого.

Доказать – даже для себя – непросто, что это большая-большая ошибка.

Сказать, что Фон – имеет значение можно, но решающее, вплоть до того, что и Содержания без него будет – тоже можно, только просто так, для красного словца. И никто не будет против. Если же этот ФОН, как я в Воображаемом Разговоре с Александром 1 – поставить в Посылку доказательства и не в шутку, а всерьез – лучшее, что можно ожидать – будет то, что и было:

– Молчание.

Обычные на вид вещи оказываются мировой тайной. Хотя и по виду, и по логике:

– Что может значить бумага по сравнению со словами, даже точками и тире, на ней изображенными? – так:

– Рабыня Изаура – не более.

Кто здесь – собственно – Свет, а кто его:

– Носитель?

Разговоры в фойе можно вести сколько угодно, но всем почти сразу ясно, что они тавтологичные. Повторяется одно и то же. Без конкретности толку нет.

Но конкретность шокирует:

– Книга существует независимо от человека.

Логично, хорошо, прекрасно! Что не так?

Написано:

– Не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих.

Так вопрос:

– Где находятся Слова Бога?

Вот, оказывается, в чем вопрос, точнее ответ на него – и есть ответ фантастический.

Или, как спел Владимир Высоцкий:

– И ответ единственный.

***

– Чего ты хочешь? – спросил он. Ибо я попросил выйти этого старшего преподавателя на лестницу – очень не хотел пока светиться в лаборатории.

– Восстановится.

– Нагулялся? Приходи после праздников в Институт, к Алику в лабораторию.

– Спасибо.

Рубикон опять перейден, следовательно – значит:

– Их есть у меня.

Этому доценту я могу посвятить моё первое открытие. Ибо, если не здесь, то где?

– Если больше негде.

Вот так, если загадывать, открытий может и не быть никогда.

Тут же пришлось опять идти на поклон.

– Уже что-то случилось? – спросил он.

– Оказывается, я уже развелся с женой, и теперь мне негде жить.

– Сначала развелся, а потом стало негде жить, или наоборот?

– Я всё время жил в общежитии университета – сначала под Балатоном, потом в ГЗ, и теперь оказалось, что моё место – но, увы, почему невидимым для меня образом, оказалось занято.

– Везде?

– Даже задним числом, почти.

Хотел даже попросить без шуток:

– Можно я буду жить прямо в лаборатории? – ибо знал, многие экспериментаторы в самом институте так и делали – даже неделями спали за стенкой проводимого ими эксперимента.

Суббота и воскресенье?

Как норма – жили в институте. Почему? Только в этом институте были деньги на проведение реальных экспериментов на мировом уровне. Одно дело барахтаться за кандидатскую или докторскую – другое за:

– Знание мира.

Двойная Спираль Уотсона и Крика маячила у всех перед глазами, как:

– Сделали ее только вчера!

И до первого сентября без проблем определил меня в аспирантское общежитие, так казалось для этой кафедры еще проще, чем договариваться здесь с учебной частью в ГЗ, где летом, кто только ни жил, хотя и не жил никто, когда я последний раз в нем – впрочем, думаю, я там и не был чаще, – чем:

– Был, – так бывает? – Но, тем не менее, жил один только с книгами.

И какие из них реальны, а какие только мечта – угадать невозможно. Ибо:

– Одни читаются – другие:

– Начну завтра. – Так ли далеко завтра, если даже считается, – если оно наступит, – то.

И получается то же самое.

Что мечта: Острова в Океане Эрнеста Хемингуэя, или:

– Реакции циклических органических соединений? – которые всегда были добры ко мне своим полным взаимопониманием, – и даже:

– Не зацикливаясь.

У кого-то висел портрет Хемингуэя на стене – у меня:

– Ландау.

Есть ли разница между мечтой и реальной идеей? Узнать невозможно, так как:

– Можно ли вообще что-нибудь придумать нового в биологии и химии на уровне такой малой их конкретизации?

Зацепиться за реальную проблему пока не удавалось.

Еще перед защитой диплома, но уже переселившись в Пущино, в комнату, где еще кто-то должен был жить, пришел:

– После пляжа, где пока так и не только не мог, но еще и не пытался вспомнить:

– Были ли у нас с Люд-к, а Люд-к платонические отношения, ибо без них секс же ж:

– Совсем плохо запоминается.

И так пока получается, что ничего не было. И вот – еще промокший и злой, как Леший Владимира Высоцкого, что променял настоящий променад простого обеда, но с борщом и Люля-Кебабом с риском подливным – ибо столовая теперь уже закроется:

– На эту лекцию почти об очередном международном положении.

Всегда рассказывали о том, что уже было известно, а здесь еще пояснялось более-менее конкретными уравнениями реакций. Для меня, хорошо, если так, а в сопровождении конкретных количеств веществ для этого взаимодействия принятых, раствора, растопившего всю глубину их:

– То ли ненависти к людям, то ли, наоборот, солидарности, что теперь мы всегда будем жить вместе – очень удивляло своей настойчивостью, как не очень-то и принятое в приличном обществе, – но:

– Вот ваше: будете слушать до конца эту лекцию, – так как уходить перед лицом преподающего нам не аз-буки и веди, а конкретику поведения существ почти неживых, но еще способных к этом делу слияния их ядер и митохондрий – черным по белому запрещено.

Ну, и решил к чему-нибудь придраться, но, разумеется, не так, как делали некоторые, но не многие, а только одиночки, из которых я знал вообще только одного:

– Мне непонятно – и всё, а что, собственно, и разъясните мне, – и если, сэр, то и:

– Расскажите, пожалуйста, поподробнее, сэр.

То, что я ничего не понял – естественно – ни гу-гу, ибо я и не понял – две вещи абсолютно несовместные.

Его пример доказывал, что две одинаковые реакции дали не всегда одни и те же результаты. Что довольно долго думали:

– Ошибка в чистоте проведения эксперимента – оказалось, нет, лучше:

– Причина – неизвестно? – переспросил я его, как академик вне планового претендента до доктора наук, так как ему уже обещали место завлаба в Силиконовой Долине, о существовании которой:

– То ли знали, то ли только догадывались, то ли приснилась намедни.

– Скорей всего, – сказал он и, немного помедлив с ответом, добавил: – Есс.

А что – Есс – вряд ли знает даже КПСС, – как пошутил на перерыве, куда все отправить курить, ибо капиталистический прогресс еще не докатился здесь до того, чтобы и:

– Курить прямо в зале обсуждений, – где должны были поставить между рядами столики с пепельницами!

Вот, что значит, наука может иметь реальные достижения:

– Да курите, пожалуйста и на здоровье даже, только, чтобы вы как можно дольше не сдохли!

И все очень радовались, что так жить можно!

Он, этот лектор по международному обмену опытом новых биохимических реакций, проходя мимо меня уже откушав бифштекс натуральный, но всё-таки пока рубленый, так как надо было задержаться на этой лекции еще на полчасика для ответов на вопросы, первый и спросил, слегка притормозив:

– Ты, эта, не работал дворником в Зоне Д?

– Да вы, что, сэр, я культурный, как можно больше человек, а листьев осенью желтеет там много, что они все эти клены опадают буквально до нитки – не обораться!

– Ну, значит, точно ты, и работал, кто осыпал меня этой листвой нарочно, что я по ней прокатился.

– Это, когда было?

– Года три назад – не меньше.

– Я тогда был в другом месте.

– Ладно, – он побарабанил по столу всеми четырьмя пальцами, – пятый, – пояснил он, – тебе!

– За что? – я поимел в виду восклицательный знак, который он поднял, как свой большой палец.

– Я тебя искал, когда ты уже работал комендантом всей Зоны В, но сказали, что студентов больше на такие должности не берем.

Отдельный кабинет, ковер, стол, настольная лампа, даже гитара должна была быть, но вместо нее удалось достать только самоучитель игры на ней.

Я рассказал ему тогда, не то, что думаю о Цикле Кребса и даже не про Колокол Эрнеста Хемингуэя, который не собирается звонить дважды даже ради вас, а про Повести Белкина Асса Пушкина, что он в них сделал открытие, которое будет побольше даже, чем у Шекспира, или:

– По крайней мере, – они равны.

– Ну, вот видишь, – ответил он, – я так и думал, что это ты: самоучитель игры на шестиструнке.

И добавил уже уходя, что я могу сразу, в самом начале его продолжения лекции, пояснить своё недоумение:

– Моим, – как он показал на свой галстук, – разъяснением.

И попросил выйти, когда все опять расположились на своих местах, почти, как в креслах.

– Мне нечего рисовать на доске, – ответил я.

– Ты только скажи – я сам всё сфотографирую, – ответил этот Джонсон.

Авось и Макферсон.

И я выдвинул гипотезу, что рассматриваемые им формулы – неправильны.

Многие зашумели, а он тоже, но ответил просто:

– Их проверяли тысячу раз.

– Но не на изометрию?

– Как смысл?

– Дак в том-то и дело, мил херц, что смысл есть, – но это только разбежался я, а ответил просто чинно и благородно:

– Они могут ходить парами.

– Да ты что?!

– А что?

Но вскидку оказалось, что ни один эксперимент прямо такую изометрию не улавливал.

– Не знаю, – ответил он медленно, задумчиво и с расстановкой, – изменит ли это дополнение что-нибудь.

Сразу при прилете в Сили Доли проверю. Хотя еще не знаю, как надо ставить такой эксперимент.

И я даже испугался, когда вернулся в общежитие, что меня опять уволят, на этот раз за разглашение государственной тайны! А с другой стороны, какой со студента спрос, я еще диплом буду защищать только через две недели.

К счастью, никто даже не запомнил, о чем, я, собственно, говорил. Даже руководитель диплома не простонал в надежде:

– Это могла быть сразу кандидатская.

Так, естественно, кто только будет писать тома этой диссертации за месяц или даже за два-три – не успеем.

Но – еще до повторного приезда американца – решили устроить мне показательный разгром на примере дополнения к кандидатской диссертации хорошего парня, закончил какой-то никому из местных неизвестный химический институт, но должен был защищаться здесь. Он даже сам предложил своему руководителю вставить мой показательный пример, как – если не фундаментальную, то очень большую и распространенную ошибку, имеющих большое самомнение вчерашних студентов.

– Так и скажу, – передал, как специально для меня: Цикл Кребса учите, сукин дети!

– Ну, ну, ну, – слегла притормозил его его доцент, получавший мизерную доплату за доведение:

– Этих китайцев – приезжих из-за Уральского Хребта сюда за защитами кандидатских диссертаций.

Получилось так, что мистер Джонсон приехал раньше, чем этот умелец-рукоделец- Уралец успел выставить свои мне претензии.

И объяснил – извини – в чем дело:

– Изомеры, да, существуют, но не оказывают существенного влияния ход таких – как он сказал:

– Килограммовых реакций – их миллиграммы.

Я возразил прямо с места, что имел в виду не изомеры, а точно такие же молекулы, но с контактирующими участками на противоположной стороне.

– Которые образуются, скорее всего, сами по себе, смотря с какой стороны не хватает симметричных деталей.

– В данном случае это одно и тоже, – попытался Джо меня успокоить, ибо я почему-то думал – прямо-таки – чувствовал всем сердцем и всем даже разумением – хотя и почти:

– Лучше мне не соваться.

И дали слово этому правозащитнику уральских кандидатов.

Он рассказал, что свободные радикалы никак не могу начать образовываться сами по себе, ибо левая сторона циклической молекулы, взаимодействие которой рассматривается: