Читать книгу Hannibal ad Portas – 5 – Хлебом Делимым - Владимир Буров - Страница 7

Я, разумеется, знал и даже чувствовал, что не так много знаю, как знаю, и уж тем более, не больше, чем все остальные думают, – но! Про эту схему работы – знал точно.

А еще больше знал, что лучше послушать, что говорят, чем отвечать окружающим на их вопросы во время урока, – но!

Они почему-то – особенно один фрукт, сидевший рядом со мной – так достали меня толканием в локоть, что да что, и как это, собственно, понимать, что вот один раз ответил:

– Получи по рогам-м!

– Я никогда не слышал такого бреда собачьего, – выдал, очень похожий на встретившегося мне позже точно такого прапорщика в отставке, – иногородний, хрен знает из какой избушки на курьих ножках какого-нибудь северного, среднего или Нижнего Урала, – носатый, но еще не усатый шустрик-мустрик.

В результате не стал больше вообще ходить на занятия этого оборотня с его будущими погонами прапорщика. Думаю, это был тот же самый субъектум, ибо и подстава тогда была не меньше. Он по-дружески подставлял мою московскую жену всем, кто только хотел или даже нет. Стоило мне только один раз разрешить им вместе выйти покурить в фойе ресторана, ибо:

– Сухой закон, – хоть не курите на виду у людей, а уж не пить Рижский Бальзам или Финский Ликер – разве можно заставить.

Махал Махалыч! – лучше пусть и курят прямо за стойкой бара, – поздно пить боржоми, хотя тогда и Оно, а:

– Тоже было.

На математику во всех ее видах, от интегралов и дифференциалов до Рядов и Бинома Ньютона, – тоже не ходил, или ходил редко, но математичка на экзамене только садилась ко мне, как можно ближе, что – практически – был слышны даже друг друга сердца, да и ляжки тоже горели синим пламенем, как – возможно – у Данте, когда он так прижался в своей Беатриче, что тоже начал вслед за ней:

– Подниматься всё выше, и выше и прямо к Солнцу.

Правда она меня так любила, что вполне могла думать, что близко придвинутой энергией своего тела и:

– Передает мне прямо на экзамене свои великолепные знания любой высшей математики, а уж интегралы и другие их производные получались не сложней, чем для некоторых:

– Таблица умножения. – Хотя Левша вот сомневался, что Царь ее таки выучил наизусть и всё пытался дознаться: письмами из Англии:

– А ну-кось, ответь, чем на самом деле, а не вообще – чистят ружья?

И было тут же ясно, как божий день:

– Манной Небесной, – ибо куда девать субботние остатки-сладки:

– Таперь мы, наконец, узнали.

Ибо, действительно, не собрать не могли, если и запрещено, а она:

– Всё равно так и падает, так и лезет прямо на рожон, как Девица Роз Мари, – и даже еще не выпив своего сегодняшнего, субботнего коктейля: водка – 20 мл., шампанское Советское полусладкое – 50 мл., лед и – нет, не кленовый сироп, как бывало просила одна любовница на всех в:

– Последнем Повороте на Бруклин, – но одному хорошему парню – не мне ли, господи – так ничего и не досталось.

Сироп был обычный, яблочный, хотя и с добавлением вездесущей лимонной кислоты.

Выходит, я, действительно, ничего не знал, а мне хорошие люди только любя:

– Подсказывали.

Своим отличным преподаванием.

Вот даже историчка КПСС всегда напоминала – нет, конечно, не эту посылку из начальной почти школы:

– Без знаний карты – нет!

Науки географии, – а шире, еще глубже:

– Вы знаете Канта, знаете Гегеля, – а?

– А это тоже самое только работа у вас всегда будет, как – не забывайте – разорался Хи в Хер-Мании, – несмотря на то, что тоже был художником, – правда, так и осталось не совсем известным, какой реальности.

– Скорее всего, сразу, мэм, имелся в виду Миделиновый Картель.

– Четыре.

В принципе, хватит.

Она значит, поняла, что я – а запомнить, что в этой книге про Историю КПСС – не могу даже при желании. Большом? Не пробовал. Так и не появилось.

И вот эта сложность – получается – не случайная, когда Лео Иль рассказывает о природе и нет, общества, где живем, ибо о том, где будем жить, уже всё пролепетал Ник Сер, – правда с этими заиканиями уже только лично Нине Петровне на подаренной ему Фиделем Кастро даче. Своих здесь:

– И не напоминают даже, что можете взять с собой, если только в самый дальний – девять дён – путь.

Думаю, история и придумана специально так, чтобы запомнить ее не было никакой возможности. Зачем? Ради того, чтобы в каждом непонятном случае помянуть чем-нибудь Гегеля, а, в случае чего, и согласиться:

– Мы умеем предсказывать только вперед, – по Гегелю, назад – сами учитесь.

Вяземский запоминать – может.

– Сегодня где будем?

– Вот ду ю сэй?

– Не притворяйся, что я хочу повторить, но как ты любишь, не по школьной программе – даже если это был Станислав Жук – а:

– Взять производную?

– Да, если тебе нетрудно.

– Трудно, но возьму, надо только немного подумать.

Мы уже шли к поезду, который имел возможность доставить нас до Москвы за недолго, – след-но, там может и не получится.

Она висела на моей руке такой тяжелой, но именно потому:

– Легкой ношей, – что не решился ее стряхнуть даже, когда мы шли мимо огромных бочек на рынке, набитых очень тонко нашинкованной капустой, что можно думать ожидали только первого дня после победы, когда даже мясо не только:

– Будет, – но и почти бесплатно.

Я сделал так, чтобы все отвернулись, и мы залезли в одну – уже почти пустую бочку, для всех с псевдо-намерением, как попросил Угольник своего напарника, – чтобы:

– Тут же получить генерала, – хотя мысли были даже на маршала:

– Достань мне со дна по-ядренистей.

И было так, что, как Гвидон, я выбил нечаянно или в экстазе – что одно и тоже – одну створку этой большой бочки, и кто-то из них повернулся, чтобы заорать в бешенстве:

– Пока мы спали, капуста подорожала в два раза, – а:

– Мы нашу уже всю распродали по дешевке, – промямлил мужик радостно, махнув рукой на упущенную выгоду, ибо понял:

– Если такое бывает – завтра-послезавтра обязательно повторится.

Так-то, да, конечно, но надо иметь в виду:

– Если наступит завтра.

И оно не наступило.

Удивительно, но уже в поезде было другое время. Она не только почти, но уже:

– Совсем не смотрела на меня.

Я остался на берегу, смотреть, как заокеанский лайнер увозит их в дальние-дали, в кино мне досталось роль только.

Тем не менее, счастливый случай положил мне что-то в карман.

– Вот ду ю сэй, мил херц?

– Дак, сам посмотри.

И увидел, как она попросила меня, показать ей приём, как:

– При нём Мельницы. – Но счастливый случай и тут помог мне остановиться, и не опустить ее на землю из досок крыльца школьно-письменного павильона, как было почти что намедни в пионерлагере, – а:

– Как на крыльях планера попер ее к реке, и никто не подумал даже:

– Наверно, утопит от безысходности ее гаданий: женат я уже после нее, или нет?

Ибо:

– Я не знаю.

Так бывает?

Может и редко, но было.

Плывем уже к Острову Сокровищ, и помешать никто не может, кроме самого Стивена Кинга, что так испугает ее своими тоже, так сказать – как она меня иногда и называла:

– Так Сказать, – имея, скорее всего страсть к Фенимору Куперу, идентифицируя это словосочетание с пристрастием к Всаднику без Головы, – как к:

– Ужасу, – но приятному.

И решил даже не смотреть в ту сторону, откуда раздавались крики о помощи, но жаль, что похожие именно на:

– Караул.

И дилемма – помогите, или только:

– Помогите помочь, – не вызывала сомнений: подводно-надводная Нимфа – скорее всего – мама Одиссея Многоумного, то бишь, кого его:

– Ахиллеса Благородного, – так беспрерывно завывала на берегу, сложив даже свои крылья перед ртом рупором, что май диэ, диэ чайлльд молвила почти русским языком:

– Она просит.

Хотелось узнать, но не больше, чем вы, мэм, надеюсь? И ясно, что она собиралась замуж, но по какой системе Си, или Алана Тьюринга, когда может выйти так у одной милой крали – жаль, м.б., даже, что не у моей:

– Родила царица в ночь, не то сына, не то дочь, – так бывает?

Да посылка и вывод этой шифровки настолько не совпадают, что даже Царь – стороны той государь – не смог прокрутить в своей голове предварительно:

– Неужели и я, Господи, должен буду лезть на эту крепость Войнича, как артист Высоцкий, – и так-то не надоевший здесь никому, несмотря на то, что каждое утро только и слышно – даже во время похода в туалетум:

– Только прилетели – сразу сели – фишки все расставлены стоят, фоторепортеры налетели, и:

– Я думаю, сожрать меня хотят, – но это по первому сценарию, миловидному, а так-то:

– Все очень хотят жениться, – в том непреложном смысл, что наоборот:

– Да на всё, что хочешь, но лучше всего только выйти замуж.

И вот это и есть та Маска Ужаса, но даже не Стиви-Киви:

– Гарем иметь хотя и принято, но, увы, не на этом побережье.

Лучше всего, конечно, скрестить их, как любвеобильных дрозофил, – но!

– У нас эта Клитем-Местра не принята, – как у Пенелопы с воображаемым Одиссеем, которому даже через двадцать лет пришлось встать в эту, почти километровую очередь!

Вот так даже неудобно спросить во время этого дела:

– Откуда, мэм, такая жестокость, или это и есть истинная любовь, как страсть к затягиванию наслаждения – мама мия! – даже на двадцать лет.

Вот эта конструкция мира:

– Двадцать лет – плюс километровая очередь по прибытии, – а всё равно же ж, сукин сын, Одиссей Многоумный:

– Вернулся-я!

– Прошу прощенья, мэм, но я не понимаю, зачем нам брать на борт еще одну прохиндиаду? Или до вас уже дошла весnь о прошедшей здесь сэкшэн рэволушэн?

– Ты не готов, – хотя и молча, но, уверен, она об этом именно и решила, наконец, целиком и полностью передо мной выговориться.

Взял, а дальше, что, рыбу ловить?

И пришлось, но уже вместе с преподавателем по этому водному поло:

– Бреднем для исследовательских целей плюс пожарить, как не досталось доблестным бойца Одиссея, что вместо рыбы их самих здесь и съели.

Меня?

– Не успели.

Тем не менее, заметил уже на следующий день, что она ходит на меня в ясной претензии, как могли Пенелопа и ее служанка предъявить Одиссею:

– Ты что же это делаешь, пес смердячий?!

– А что? – и до такой степени ошаранно, что даже ответил.

– Была твоя очередь, – потупясь и не глядя на него, пока смотрела, как заправляет их общую кровать служанка, – а ты даже не удосужился спросить.

– Чего? – Одиссей.

– Чего все просят, потрахаться, – почти пролаяла служанка, даже не соизволив обернуться в его сторону.

– Никогда не думал, что этого просят, – ответил Одиссей Многоразовый, и зарычав одновременно и задом, и передом, так зацепил их обе-оими сторонами, что они потом еще два дня не могли найти конца той очереди изголодавшийся по выгодному замужеству местных аристократов.

– После?

– Нашли, разумеется, ибо и на любого мудреца, – а:

– Одной простоты мало.

Хочется тоже сказать, и я могу:

– Господи! – но, нет полной уверенности, что получается, ибо и не мудрено, если часть – как показал Остап Бендер:

– То она маленькая, а то, как на уроке гимнастики по радио:

– Руки шире, ноги.

– Ноги?

– Ноги, разумеется, вместе, – а в результате получается такая неустойчивая пирамида, что падает от непредвиденных, как, например, встреча Робинзоном Пятницы, ситуэйшэн.

Одному было хорошо, а теперь к нам никто не придет.

И Робинзон – скорее всего – я сделал предположение:

– Есть, скорее всего, еще миры, где живут не только люди.

Не потому, что Робинзон тоже человек, а ясно, что прибыл сюда, как только посредник.

И решил понять на летних каникулах, наконец появившихся за выслугой лет:

– Где тот мир, который говорят, что был.

И придвинул А. С. Пушкина так близко, что пришлось остановиться. Так как дальше – вот именно:

– Ничего не видно! – кроме этих пиратов одного из Карибских морей, которые так любят приносить людей чужого племени в жертву.

И я уже близок к тому, чтобы уяснить, что или я чужой, или и свои иногда бывают:

– Не хуже, не хуже, – как черная икра русская, хотя все чаще привыкли брать арабскую, несмотря на то, что мы думали, даже не гадая, что у них только одна пустыня Кара-Кума, – такая же, правда, добрая, как кума – ибо абсолютно непонятно, что это есть такое – которая всегда нальет самопалу, если только у вас есть ей предложить ценного, – жаль:

– На секс никогда не напрашивается, ибо сами мы не уверены, бывает ли он здесь и в частности, как не бывает вообще, в учебнике.

Меня вызвали в кабинет замдекана, а зачем, если премий здесь не бывает. За строй отряд?

– Да ты что!

– А что?

– Чуть не выгнали нас всех, что, не договорившись, как следует, не поехали на картошку, а было – предложено этим самым фронтовым переводчиком, а сейчас человеком, который первым поздравил меня с тем, что:

– Он думает правильно, – ибо на его вопрос почти к мирозданию, вякнул, но от боязни говорить, чтобы ничего не было лишнего, только пальцами показал, какая тонкая это была нить во времена, когда плавал по морям еще Одиссей, далеко не однообразный, что только удивляться можно, как на ее телетайпе умещалось столько ума, сколько человек и сам не сразу понимает.

Так как, да, я понял, служанка, скорее всего, поняла, а Пенелопа:

– Сообразила ли, моя ненаглядная, что теперь и через двадцать лет, а:

– Снова будет выглядеть, как тогда, когда мы еще не начали даже прощаться, практически навсегда.

Будем думать.

– Чево-сь?

– Тебя, заходи, – сказал староста, отвечавший – я не понимаю, за что, и неужели так важна посещаемость лекций, если потом всё равно я один знаю, что сказал Кант Гегелю на Польско-Литовской границе по поводу очередной выходки Гришки Отрепьева:

– Взял Москву!

– Да, сэр.

– Так и изволь в ней согреваться до лета, пока силы-то есть сопротивляться этим польско-литовским ордам, благо, что ты уже женился на их Маринке.

– Я не понял, мил херц, честно, в чем дело?

– Вы не пересдали биохимию животных на биохимию растений, – ответил один молодой парень из комиссии, которого я видел первый раз в жизни.

– Так, а разница?

– Есть.

– Небольшая.

– Не надо упрямиться, – вмешалась новая деканша, я думал с мухобойной кафедры, а оказалось, что только с партийной работы, но и была поэтому такой симпатичной, но и взлохмаченной всегда, как с нехватки всегда времени для этого времяпрепровождения с мужем, – и даже едва не спросил:

– А он был?

И она, видимо, это поняла, что я думаю о ее проблемах, но – вопрос:

– Почему не знаешь о своих?

– Очень просто, – ответил, – думал доложат.

– Что-с?

– Я грю, мне никто ничего не сообщал, что вдобавок ко всему, еще чего-то должен.

– Вы должны были знать это самостоятельно.

– Я думал, самостоятельно – это именно то, что я сам и думаю.

– Об этом?

– Нет, абсолютно не думал, так как думал, что никому ничего не должен до тех пор, пока мне не скажут:

– А надо иногда задумываться и о других, что они тоже соображают.

– Не замечал. Впрочем, ладно, я всё сделаю, как вы меня научили.

– Что он сказал? – опять не понял этот то ли кандидат, то ли аспирант, хотя и боялся ее, как огня, ибо докторов наука мало, а всех остальных много, а она именно была единственной здесь – думаю считала себя – целительницей душ.

Шутка. Здесь все думали о будущих достижениях науки, а она еще и:

– Партийной.

– Что сказали? – удивительно, но никто не спросил.

Ибо я был здесь, как Один в Поле Воин, – а:

– Ничего не знал об этом, честно, хотя и отказал не только многим, но вообще всем, кто предлагал мне жизнь хорошую, перспективную.

Так как в этот момент думал только о том непонятном случае:

– Почему мне никто из учебной части деканата не сообщил, что срок пересдачи до первого сентября, а не как обычно до первой сессии, до Нового года?

Где я мог летом взять эту толстенную книжку по биохимии растений, если она так уже сильно отличается от биохимии животных.

Оказалось, этот староста – как это обычно и бывает – бывает не просто так, а еще с первого класса школы был на ответственных работах по выполнению особых поручений, именно тем особенных, что к учебному процессу непосредственно они никакого отношения не имели.

И был у него в этой группе такой же малозаметный товарищ, что их двоих уже все знали, и собираются оставить здесь в аспирантуре, – а:

– Мне уже это предложили!

И ребята ужаснулись, как я мог перешагнуть через добросовестные к выполнению внеклассных поручений:

– Башечки.

Почему и вид у этого старосты был:

– Ни в сказке сказать, ни сфотографировать, ибо был похож на такого восхищенно – пусть и этим разоблаченного – Павла Кадочникова в фильме Подвиг Разведчика, когда он понял, что Людмила Касаткина решила ему ничего не давать, несмотря на то, что была его женой официально:

– Только по фильму. – И более того, другому.

И вот, оказывается, этой-то разницы мы и не знали. Не только я.

– Кто еще?

– Да, все!

Такую радостно-наглую рожу забыть трудно, ибо считали себя, видимо, умней – и намного – именно потому, что:

– С первого класса не только молчали, делая уроки, но и не понимали абсолютно разницы между этим делом учебы и словами:

– Заяц барабанщик.

Один утешительный вывод:

– Не только Ле, Каю Маю и Фидю Эю – были чисто лазутчиками какой-то группировки, но и не только надеялись, но были в абсолютной уверенности:

– Все так! – и очень поразились до себя не узнавания, – что я:

– Не из их стаи.

Как?!

Вот честно, я не знал, что это имеет такое решающее значение, хотя и было известно, что со всего курса – на котором я раньше учился – берут в аспирантуру только одного парня, который отличался от всех остальных только двумя пунктами:

– Состоял в бюро самого университета, а не факультета, как почти все остальные известные мне, – плюс:

– Пересдавал любую четверку хоть по пять раз – ему давали такую возможность в учебной части, или так вообще можно было делать, но мы не знали, ибо никогда такой привилегией и не пользовались.

И третье – как про него отзывались его сокурсники – на один курс старше нас:

– Не только ничего не понимает в происходящем в науке и ее нервной патологии, куда он собрался, – но и не собирается.

И.

И никто – почти – кроме одного парня в моей бывшей группе и одной старосты там же:

– Что это не только не имеет смысла, но и вообще никому не нужно, хотя, может, и слышали, – но:

– Кто может в такое поверить на самом деле, – а?

Я – если и да, то далеко не каждый день.

И, значит, не расстаюсь я с тобою, родная моя сторона, не нужно мне солнце чужое, чужая земля – так и не досталась, как и Робинзону Крузо, ибо Пятница оказался мужчиной, а они не умеют рожать по-человечески.

Однако, бой за реальность, оказался сильнее, чем бой Данте с Призраками Ада.

Никто даже не делал вид, что не понимает, о чем я говорю, – ибо:

– Может оно и да, но:

– Так не бывает в реальности!

Потому что все поверили: практика – критерий истины.

И:

– Неужели каждый, или только избранные, это те, кто:

– Послан в сторону иную?

Написал статью, а точнее, это уже было эссе, без особого понимания, что оно имеет принципиальную разницу со статьей. Не просто мне так легче, или больше нравится, а сама конструкции эссе является доказательством правоты мира, однако:

– Не только этого.

И эссе – в отличие от статьи – не требовало заседания ученого совета для своего одобрения. Ибо оппонент трахался тут же, прямо при всех на этом заседании, и был даже рад, как царь Агриппа:

– И я могу, господи?!

Как и сказано Иисусом Христом:

– Никто не уйдет без подарка.

Подарка, однако, обещания жизни вечной, или пока еще только ее возможности.

И надо думать, доказательство – это ее наступление, – даже, если это еще не совсем заметно.

Ибо, какой смысл в Повести Белкина Метель, если не видно никакого? Только один – считается, который и доказала революция 17-го года:

– И никакого смысла нет вообще, – все рабы и должны быть уничтожены, как люди.

Удивляет, что все мы в это поверили.

И хорошо, что Борис Парамонов ошибся, назвав ученого поэтом, предсказывающим назад, имея – как оказалось в виду сразу не только Гегеля, но и:

– Пастернака и даже Юрия Тынянова, – что – как теперь выясняют некоторые личности с полной на то серьезностью:

– Да не Гегеля, чтобы он и родился только после 20-го съезда! – а:

– Шлегеля!

И можно потом плести любую околесицу про созвучность и удобоваримость всех слов в разной или наоборот, одинаковой степени:

– Макароны сначала бросать – в неизвестно еще подсоленную ли воду – или картошку, вечно прущуюся поперед всех в это пекло?

Я – думал:

– Просто они слона не замечают, – нет, оказывается, не потому не замечают Гегеля, что он маленький-маленький, лысый такой человечек-гном, так как все хорошие для прозвищ места уже занял:

– Проститутка Троцкий, – а постепенным отодвиганием его сначала от Канта – по разности их впечатлительности этим самым новым из миров, – ибо:

– Один смотрит только с головы – как не чистят даже селедку – другой – тоже с хвоста, но, совершенно безо всякого внимания к происходящему, мама мия:

– Совсем другой рыбы, ибо это была треска по писят копеек за кило, так как уже была такая соленая-соленая, – честно, больше, чем селедка.

Вывод из всего только что сказанного:

– Гегеля вообще никогда не только не было, но и даже существовать не могло!

– А как же?

– Как же? Да, милок, были и стены Иерихона специально построены, чтобы их надо было разрушить, – так это когда?

– До 17-го года.

– Во, наконец, ты начинаешь соображать, что есть разница между тем, что было до этого легендарного времени, и теперь, когда мы уже почти живем счастливо, – жаль только, что когда есть очень хочется, приходится брать два этих картофельных гарнира, а лучше, конечно:

– Хоть хвост селедки?

– Да! Ибо котлета не так обязательна, как ее малюют: целоваться всё равно не с кем, так как все сразу после этого вешают обидчику на шею его, уже появившиеся, новые обязанности, – как в кино:

– Теперь будешь носить мой портфель.

И всё это пишут только для того, чтобы доказать, что даже Шариков понимал больше в философии, чем.

– Чем?

– Чем она того заслуживает!

И начинают защищать кандидатскую на тему:

– Чья семантика лучше, слова:

Ненароком, – или всё-таки:

– Наугад?

О пророках уже просто нет речи.

Тоже же простой факт, что в Реальности Бангладешт мало чем отличается от Будапешта – просто снимают с повестки дня, как жуткий для профессорского ухо-восприятия.

И то, что людям так:

– Каэтцца, – заблуждение, не имеющее научного обоснования.

Следовательно:

– Как и сама жизнь.

Собственно:

– Зачем Ты – заметьте – не Вы – мне продана почти забесплатно, как Венедикту Ерофееву две махонькие – по ноль пять только – бутылочки коньячишка, как больному чем-то:

– Молочишка.

Реальность упрямо не принимается во внимание – вот моё открытие, сделанное на основе отсутствия существования Канта и Гегеля, – именно, именно, – как заметил почти сам Герберт Аврилакский почти Отпетому Поэту:

– Я сам их видел.

– Когда?

– Когда узнал, что не только семантикой одной будут жить Слова, но и:

– Хомиком их применяющим!

Очевидное, следовательно, даже не пишется через И с невероятным, а прямо-таки и просто:

– Отождествляется.

Поэтому можно найти разницу между словами ненароком и наугад, но и к смыслу, и к восприятию этого смысла, эта разница не будет иметь абсолютно никакого отношения.

Нет, разница, находящаяся в учебнике, имеет хоть какой-то смыл, а что говорят люди:

– Абсолютно никакого.

Ибо в первом случае, какая-никакая ученость, а во втором только Венечка Ерофеев в очередной очереди за недостатком спиртного и только:

– Услышал, – когда, кстати не встретился там же с Владимиром Высоцким.

Только чисто случайно.

Поэтому приходится сделать – без преувеличения:

– Грандиозный вывод, что Книга здесь не существует.

Утверждается же обратное:

– Наоборот – еще раз – существует, но только, как объективная реальность.

И, следовательно, делается вывод, что объективная реальность – это Посылка, который мы, однако, не видим, так как и не должны.

Феноменальный парадокс:

– Мы видим Книгу, но должны думать, что нет, и так как не видим – значит она существует по умолчанию, по договору у костра мира и дружбы народ-офф, которые еще не бросили курить, поэтому и:

– Давай закурим, товарищ по одной.

Но сомнения всё равно остаются, ибо:

– У каждого свои, или можно заимствовать у Фиделя, как сиськи-миськи – когда хочется отдохнуть от забот тяжких – делает Черчилль, в ванне мыться любящий, несмотря на то, что здесь пустыня Сахара – ибо другие бывают ли – ну, пусть, если не тем же коньком, который и жрет бочками сороковыми.