Читать книгу Hannibal ad Portas – 10 – Идули на Вы – К Звездолету - Владимир Буров - Страница 8

И так намяла мне бока, что, обомлел:

– Больше пока не хочу.

– Это плохо, я хочу, чтобы меня любили всегда. и:

– Продолжила.

– Там кто-то идет, – мяукнул.

– Мне страшно.

– Очень?

– Да.

Не думаю, – решил, – что она думает даже сейчас о Пш-ве.

Понял, наконец, что:

– Слез печальных не смываю – это и значит, что не зачеркивается, чтобы начать сначала, а остается навсегда, чтобы хоть раз исправиться.

Может быть, даже уже после всего.

Кто должен уступить дорогу, инвалид-ка по зрению в зелено-синих очках с палкой для более точной ориентировки движения, – тем не менее за 50—30 метров уже обнаружившая эту сладкую парочку с тигровым догом в качестве одного из них, – или они, как более страшные и сильные? – Ибо:

– Есть противоречие:

– Если она такая сильная, что ей уступают дорогу даже тигровые немецкие доги с их поводырями – тем более – значит, она и сильнее всех!

Как и мы с ним думаем, что сильнее всех, – тем не менее.

Кто всё-таки уступает дорогу:

– Слабый или сильный?

Ибо априори идет установка, что уступает ее всё-таки слабый. Так как ему для этого и делать ничего не надо, а только:

– Пройти мимо с испугом.

Сильному тоже с испугом, ибо не может не ужаснуться тому, что уступает дорогу именно тому и именно потому, что встречный его:

– Боится!

Реально это то же самое, что не набирать на поле Манны Небесной больше, чем на один день.

Что и значит:

– Вполне можно уступить дорогу сегодня, – и ужасно думать, что так будет всегда.

Пока что я с ужасом иду в универсам – на поле Манны Небесной – ибо не удается уступить отмашке Иисуса Христа:

– На сегодня хватит, – никак.

Чего тут больше:

– Ужаса или фантастики – уже не важно, но факт остается неизменным, – я:

– Как заколдованный.

Хотя уже сразу совершается ошибка в посылке:

– Иду с целью взять этот барьер, а надо наоборот, иметь в виду, что он не-берущийся.

Хотя качание этого шарика на доске – возьму-не возьму – не может быть определенным. Ибо части эти, да, вместе, но должны быть разделены, как форма и содержание – в разных местах. Что значит – одна часть у меня, а другая у:

– Бога.

Иначе не выйдет.

Мог ли хоть кто-нибудь соблюсти это правило – не набирать Манны Небесной больше, чем на один день в Ветхом Завете? Или так и маялись всю жизнь, понимая только одно, – что они:

– Бессильны перед этим алгоритмом Бога.

Вплоть до смешного:

– Хоть амулет вешать придется на шею.

Забыть про него можно, но не всегда.

Нет понимания, что деление времени на дни – не является условным, – а именно:

– Это реальная дискретность.

Не удается почувствовать очевидное:

– Невероятно!

Здесь?

– Щас будет видно.

Вот так – как кошка и кот – мы месяц встречались на лестнице, – ибо ответила только на следующий день:

– И мне это понравилось.

Ужаснулся:

– Значит, уже и без меня пробовала.

Ответила на вид разумно:

– Почему ты так думаешь?

– Так обычно бывает.

– Я не знала.

– Тогда, возможно, я ошибаюсь, как Гринев в поисках Капитанской Дочки:

– Уже намедни ее там не было.

– Имеется в виду, что и родилась только к его приезду?

– Разумеется.

– Почему, чтобы не мельтешила перед Швабриным раньше времени?

– Точно! – как ответил Владимир Высоцкий обомлевшему Шарапову:

– Ибо не нужна она ему была даже за бесплатно, как жена.

– Так как?

– Да, моя милая, зачем она ему, если только намедни едва успели развестись.

– Для этого?

– Да, значит знали, что едет-едет-карачится женишок-то на перекладных, так как и не Гринев он вовсе, а такой же шалопут, как сам Емелька.

– Ибо?

– Царь – я есть – наста-ящий!

– Петр Третий, или этот, как его?

– Кого его?

– Ну, тоже, был еще один самозванец то ли до него, а возможно, и после.

– Гришка Отрепьев?

– Скорее всего.

– Или Петр Третий, до сих пор не убиенный?

– В этом и весь смысл, что запутаться очень даже легко можно.

Решил подумать одну ночь, – нет, не кто из нас будет Петром Третьим, а им, или наоборот:

– Распутиным? – она.

Заволновался.

– Хорошо, – ответил, – я назначу тебя.

– Кем?

– Этим, как его?

– Кого его?

Гришкой Отрепьевым не буду.

– Та-не, его польской Землячкой.

– Эта которая белых офицеров в Гражданскую вешала?

– Не хочешь?

– Разумеется.

– Хочешь при царском дворе ошиваться?

Молчание.

Ясненько.

– Не думаю, – ответ.

– Но не директором же Силиконовой Долины, на самом деле, тебе хочется?!

– Спасибо и на этом, я подумаю.

За что? – спрашивается, такая беззаветность, и всего-то за три раза на лестнице.

Бесстыдство, – но только и хотел сказать, – пока?

– Разумеется, воздержался.

До такой степени разволновался, что забыл, на что, собственно, она согласилась, – решил:

– Май диэ-диэ чайльд – это будет в самый раз для нее.

Вышло, как у Пушкина, за следующий раз запросила столько, что сам надорвался:

– Царицею морскою?!

– Мало или много?

– Да ты что! на самом деле, я сам ее еще ни разу не пробовал.

– Вот и попробуешь, если захочешь, милок.

Ужаснулся. Один обман, один обман, а опять – уверен – думает, что еще никогда пока что:

– Неужели не трахалась, а я сам всё и придумал?

Кто дал ей право порабощать меня? Ибо не только уверен, но и отчетливо понимаю:

– Хочет испытать меня в этом деле, а потом продать за дорого.

Кому только? – уму непостижимо! Ибо и так все мной пользуются за бесплатно, – хотя и:

– Без моего прямого участия, – но Ауру – эксплуатируют – уверен.

Ибо:

– Чуть что – один трахтенберг.

Хотелось услышать не то, что:

– Я тебя люблю, но пусть: вижу, вижу, ты меня любишь уже настолько, что можешь трахнуть даже:

– Если я не буду знать об этом.

Ответил достойно:

– Хорошо, завтра попробую.

– Сегодня нельзя?

– Это будет стоить.

– Хорошо, тогда перенесем на завтра. И запомни до послезавтра: не всё переводится.

Сразу повернул ее задом и не ответил на ее вопрос:

– Зачем это надо? – и до такой степени, что плохо видел ее голую жопу, а только чулки под ней, держащиеся, – на чем?

– Пока так и не понял, но было лучше – однозначно.

Делает она так неплохо первый раз или уже не последний – не зашла в гости, к счастью, ибо могла испортить многое недостаточно уместной конкретизацией.

Во время этого перестал обижаться на слова:

– Дам, но только не тебе, – ибо – значит – имела в виду, что со мной ей не справиться.

Я понял, что являюсь посвященным, но никто об этом не знает до такой степени, что бывает и сам сомневаюсь, что меня когда-нибудь допустят до сбора Манны Небесной, – ибо:

– Могу ли, господи?

В следующий раз, прежде чем начать, она предупредила:

– Если не прокатишь меня на Роллс-Ройсе – больше не буду тобой наслаждаться.

– Хорошо, хорошо, – заторопился, – куплю тебе и это.

– У тебя мало денег.

– Возьму у будущего.

– Именно на это я и надеюсь, но вот теперь и посмотрим, есть ли они у тебя в будущем.

Попросил ее не шепелявить, когда переводит меня, – ибо.

– Ты не я, иначе не будет смысла переводить.

– Не наоборот?

– Прости, но ты начинаешь хрюкать, что и мне приходится делать то же самое, чтобы не конфузить тебя перед будущим. Прекрати.

– Тогда мне придется делать, что-то другое.

– Хорошо, вяжи свитер или носки на зиму, пока я добьюсь от тебя радости от этого.

– Кого Его?

– Не лебези.

– Я и не подлизываюсь, но и ты смотри, куда суешь.

– Кого его?

– Да.

– Я сегодня не привязывал.

– Не надо врать даже лишний раз.

– Ты так часто мне грубишь, что это до утра не кончится.

– Я никуда не спешу.

– Неужели не устаешь?

– Я так долго ловила одних Бражников, что теперь радуюсь даже этой лестничной площадке лестницы черного хода.

– Я тоже мечтал помогать тебе в этом.

– Долго?

– Пожалуй, – наконец разогнулась.

Не может быть, чтобы предложила еще раз, ибо:

– Не смогу отказаться, а сил не знаю хватит ли на всё, ибо может подвалить и Че-Ну – всегда ко мне безотказная, но и мы – как спел Владимир Высоцкий:

– Тоже негоже, чтобы опростоволосились.

– От безденежья?

– Не то, чтобы, но всё равно за бесплатно мне уже иметь и иметь тебя становится всё больше не с руки.

– Это я тебя имею, и не знаю – так как беспокоюсь – чем платить придется.

– Я подумаю, как тебя осчастливить ответом.

И добавил:

– У меня есть примета, что мы уже находимся на пути.

– В Эмма-Ус?

– Нет пока еще.

Но предполагаю, что нам устроили эту свиданку на пути к Зиккурату А-Де.

– Зачем так долго?

– Ты настолько капитально заколдована, милая, что До Того тебя не уговорить даже за двойку в дипломе.

– Не наоборот?

И даже обернулся, так как увидел такое дуновение ветерка, что даже не поверил:

– Это место, эта площадка за коридорной дверью, – по крайне мере, – находится именно:

– В А-Де. – Восклицательного знака потому нет, – что:

– Не удивился.

Так как:

– А-Де – уже везде, где только удается сосредоточиться на чем-то приятном.

И вот как раз трахтенберг с ней оказался таким диэлектриком.

– Ты тоже почувствовал, что между нами бегают?

– Ась?

– Я грю, искры не заметил?

– Нет, но пламя, как ты летела-пердела намеревался.

– Не успел?

– Побоялся.

– Врешь.

– Спасибо, что не очень обиделась.

– Я хочу видеть твоё лицо во время этого.

– Да, это не так просто, как некоторые думают.

– Многие – значит – по-твоему, могут.

– Я могу тебя научить.

– Через зеркало?

– Через зеркало, я думаю, ты и так умеешь.

И наслаждался, иногда оглядываясь через плечо, не появился ли уже недалечко Морвин, – огнем:

– Дышащий.

Нет, пока – значит – гасят друзья мои, но не прямо, а косвенно из параллельного измерения.

И как немного научился, присоединил к этой, уже имеющей право на существование сцене параллельную:

– Появилась Че-Ну, как в соседнем номере, но не гостиницы, а в другой душевой кабине.

Удивился только одному:

– Почему они не похожи? – ибо:

– Подругу ее такого же роста – трахать не буду.

Если надо ее оживить только этим?

Только минет с клыками, спрятанными в формуляры далеко идущей дезинформации. Ибо ее враждебность видна априори.

– Лесбиянки?

– Ну, не знаю, можно ли докатиться до такого глубокомыслия.

Хотя, да, удивляться не перестаю разнообразию этого мира, весьма удивительно спрятанному в обычной дурости. С другой стороны, эта чем-то обозленная дурочка, скорее всего, и обделена именно своей подругой, которая всем нужна – она всегда:

– Безразлична.

Хотя и удивительно, откуда у одного человека берется обозленное настроение почти ко всем остальным. Ибо можно думать, что она дочь начальника, а остальные только:

– Мы дети рабочих.

И злится она только потому, что по лозунгу – рабочие и правят этим миром, – априори.

Обычно все этому радуются, ибо одни – рабочие – как правящие этими миром и видят его именно, как:

– Разлюли-малину кабаков, и всей прочей свободной рыбалки в любом месте реки, – но:

– Не замечают, что всегда ловят максимум на Перетяжку через всю реку, но всё равно только на крючок.

Их вассалы по своему внутреннему закону не используют даже сети, а прямо и натурально:

– Бомбят рыбу.

Власть, следовательно, не мы, а, наоборот, внутри нас. На это никто не обращает внимания, ибо и имеют всегда в виду – эти рабочие – только мир снаружи – изнутри:

– Недоступен.

Почему Данте и спускался в А-Де, как в свой желудок. Но вот не уверен, откуда он зашел:

– В рот или через жопу?

В этом суть мистификации:

– Поворот начинается не за углом, а уже на перепутье.

Изгнание Человека из Рай – это, скорее всего, то же самое, что :

– Выход Иисуса Христа в люди, как бежавшего почти из тюрьмы, – а, скорее всего:

– Именно оттуда только что вышедшего. – как не только Отре-обре-занного от жизни:

– Аплодисментов и успехов, – но и:

– С позором:

– Он не смог, – неважно по каким причинам.

А.

Так хочется быть первым!

***

Я решил задачу правильного проведения реакции, которого – уверен – никто не сможет понять, – но:

– Всё же, всё же, всё же.

Заодно написал ее от локтя до кисти на всех руках, ибо чувствовал, что могу забыть.

И покинул этот зал студенческих заседаний навсегда.

Хотел зайти еще и в комнату поменьше – в преподавательскую, или – точнее – в кабинет – тоже с доской – но для более доверенного уже общения, когда любые идеи – не только есть смысл, но и надо рассматривать, так как вера в них здесь существует даже:

– В приказном порядке.

Мы в Раю?

Наверное.

***

Иисус Христос выходит, – как:

– Джон Вик, – в идущем сейчас фильме Джон Вик – 2, – где все априори против него.

Частенько покупает себе замысловатым способом пистолеты.

Пистолет Иисуса Христа – в направленном на Него Противоречии. Что:

– Много имеющем трудно войти в Царство Небесное.

Противники постоянно вооружают Иисуса Христа:

– Последний – будет первым! – почему?

Потому что, как и сказано:

– Они во Мне ничего не надут.

Ибо атака на Него идет Количественная, не видящего даже существования Качества, – а именно:

– Мира, – как Сцены.

Что значит, за воротами есть-есть еще не только фоторепортеры, но и запасные игроки, – отличающиеся тем, что их ни за что не хотят принять во внимание, как Эдуарда Стрельцова, – имеющего:

– Не той системы наган.

На-Ви, как и забыла, что было не только вчера-позавчера, но и намедни, – спросила:

– Мы будем ребенка делать в чашке Петри?

– Милый, я только что посмотрела фильм Собачье Сердце.

– Да, спасибо.

– Какое всё-таки скотское отношение медицинских докторов с протоиерейским прошлым и наследственных судебных следователей было к председателям Подотделов Очистки!

– Тебя это удивляет? Ибо для меня они оба хороши, один убивает, как само собой разумеющееся котов и кошек, другие – тоже:

– Да, не дают ему и шагу ступить. Чуть что:

– Вон из квартиры.

Собственно, делают операции новому человеку 17-го, ибо:

– Через чур на хрена он здесь нужен!

– Но и их зазнайство стало неприемлемым настолько, что и приплелся этот страшненький 17-й год.

Вот сейчас убили человека, несмотря на то, что Шарик-офф уже говорил, но вот, видите ли:

– Ишшо не был человеком.

Вопрос:

– Где тот Третий Лишний? – который жил в России, как Человек Атлантиды, – что значит:

– Всё-таки был именно Пришельцем.

Выходит, все Пришельцы к 17-му году вымерли, и сражались между собой только касты инопланетян:

– Мыше-Летучего происхождения.

– Как в фильме Инопланетяне против Пришельцев?

– Да, с ковбоями и викингами.

– По очереди?

– Естественно.

– Почему?

– Это не позорно уже было.

– Сейчас?

– Ни будущего, ни прошлого – всё уже сплыло.

– Я боюсь, – молвила довольно грозно, – вы уже, сэр, мечтаете трахать заодно и Че-Ну.

– Это вопрос?

– Пока вынуждена настаивать только на этом, ибо.

– Я понимаю, ты меня любишь, я тебя еще не меньше.

– Поэтому, вы мечтаете, что Че-Ну нам не помешает?

– Вы в разных, нет не весовых категориях, но.

– Да, я уже соображаю, благодаря, сэр, вашим усилиям, мы живем – по-вашему – в разных пропорциях пространства, но время.

– Да, случайно совпало.

– Хочу знать скольких дам вы можете трахать в одно и то же время в разных пространствах?

– Дак.

– Ась?

– Дорогая моя Милка.

– Я не Милка.

– Тем не менее, я всё равно.

– Времен не наблюдаете?

– Это нельзя сделать.

– Я – тем не менее – хочу перекрыть вам все пути отхода-похода в другие времена, тем более, во время нашего с вами, мил человек, объятия.

– Не надо об этом думать.

– Я – почему-то только этим и занимаюсь.

– Вы, мэм, пишете с меня не тот портрет – я не Отелло, чтобы душить одну за то, что трахается, да, на полях Текста в это время с другими, ибо.

– Да, вот именно, сами занимаетесь тем же самым.

– Тебе я разрешаю ту же позу.

– Я не способна к таким измышлениям.

– Считай, что проходишь у меня курс по этой артподготовке.

– Согласна.

– Спасибо, как сказал полковник Шошане вслед, когда она бежала, ибо и понимала:

– Ему всё равно, осталась ли я в подполе, или смогла бежать, – так как трахнет так и так за милую мою душу.

– Ты намного умней, чем кажешься.

– Я уже читаю Острова в Океане Хемингуэя.

– Мой подарок тебе на день рождения?

– Скорее всего, тот подарок, ты сукин сын, подарил Че-Ну.

– Не беспокойся, А-Ве.

– Ну-у, этой корове можно.

– Она как змея.

– В постели?

– Я трахал ее – как будто – только в траве Ча-во.

– Уже тогда?! И Че-Ну не воспрепятствовала?

– Она ловила в это время Бражников.

– На всех?

– За всех.

– Я тоже так хочу.

– Не получится.

– Почему?

– Я люблю разнообразие, а тот ночной лобаз всего один.

– Всё равно я буду думать, как им помешать.

Кого—то поймал ночью за ногу, оттащил в сторону – не плачет, а это значит, скорее всего:

– Давно заждалась.

– Ми-Лая? – позвал тихонько.

– Так и знала, что ты начнешь хищничать, – почти заплакала, – как ты мог?

– Ась?

– Я тебя проверяла, а ты не поддался на эту провокацию.

– Не понимаю, что я должен сделать?

– Дак, сдаться, дуралей ты эдакий!

– Мы не в 18—19 веках живем.

– Сейчас веками люди сами уже не распоряжаются.

– Прости, я тебе верю, но мало.

– Что это значит?

– В трахтенберг играть, мэй би, и хочешь, но умеешь ли – это еще надо проверять и проверять.

– Проверяй.

– Сейчас, только покушаю.

– Кого его?

– Дак тебя, ослиная ты башка, буду пробовать.

– Натюрлих?

– Не обязательно, оторви одну лапу, и можешь ложиться спать.

– Ты?

– Я пока как раз пососу.

– Иё?

– Ну-у, надо подумать, что у меня есть еще, а пока, да, буду сосать твою лапку.

– Кроличью?

– У тебя и кроличьи есть?

– Я, мэм, на любого почти зверя похож, кроме этого.

– Кого его?

– Слона не приметил.

– Почему?

– Хэм еще до меня хотел приучить его к этому делу, поехал в Африку, а его из-за него так и не добили.

– Значит, хотели трахать уже практически мертвого.

– Брось, брось мертвый живому не потеха.

– Даже во сне?

Если еще и сон заказывать – решил, то накладно будет.

– Лучше живого Хомика-Гномика заказать, если на том свете все эти детали так дороги.

Предложила себя чуть выше коленки, но вверху без сисек. Да и то только одного бока.

– Прости, я так не привык.

– Привыкай.

– Скорее всего этому надо учиться долго.

– Нет, наоборот, ибо всё дело в импрессионизме, дающем такое хорошее впечатление от происходящего, что.

– Залюбуешься?

– В принципе не обязательно любоваться, можно получить те же два по двести и пятьсот за меньшие принципы.

– Я не умею, – признался, так как стесняюсь.

– Мне кажется, ты это уже говорил.

– Да я всегда болтаю без умолку.

– Ртом надо только есть, а говорить.

– Просто так?

– Как так?

– Я не уверен, чего ты просишь.

– Ну-у, предположим трахаться с вами, сэр, даже тогда, когда вы в стройотряде трахаете бетономешалку, а одновременно играете в карты с Фишером.

– В шахматы?

– Может быть, но в них нельзя жулить, как вы привыкли в карты.

– Брось, брось, ибо я давно уже, почти с самого детства больше этим не занимаюсь.

– Как только прочитал Пушкина?

– Не без этого, вероятно.