Читать книгу Кир-завоеватель - Владимир Ераносян - Страница 4
Кир-завоеватель
Глава 2. Определение счастья
ОглавлениеМир с Мидией был хрупок, но никто его не нарушал. Царь Крез наслаждался свалившимся богатством. Его вельможи и военачальники, долго не видевшие кровопролитных сражений, изнежились, а посему интриговали, борясь за расположение повелителя.
Эллин Солон явился для лидийцев диковинным пришельцем. Его манеры и велеречивость казались загадочными и непостижимыми. Он развлекал царя и двор, и даже сонм жрецов, своими умозаключениями и выводами, не хуже пифии.
Он фонтанировал самыми сумасбродными идеями, которые никак не походили на достойные внимания мысли, но ведь эти заявления воплотились в законы Афин, и уже только поэтому выводы знатного оратора заслуживали пристального внимания царя.
Крез приказал показать гостю акрополь Сард, поводить его по вымощенным улицам с золотыми статуями богов и героев, царским конюшням и баням, а потом продолжил беседу с эллином сперва под сенью пальм и кипарисов, а затем во дворце.
– Знаешь ли ты человека счастливее меня? – спросил Крез, уверенный в том, что эллина поразило его богатство, даже без того, чтобы показывать ему сундуки, набитые золотой монетой.
– Я знаю такого человека… – как ни в чем не бывало и на полном серьезе ответил Солон. – Это мой согражданин, афинянин по имени Телл.
Крезу стало любопытно, чем же так счастлив этот Телл, коль мудрец счел его счастливее самого могущественного и знаменитого своим несметным состоянием повелителя. Наверняка Телл не обладал даже десятой долей того, что увидел Солон, и сотой долей того, чего эллину не показали.
– Телл был человеком высокой нравственности, оставил после себя детей, пользующихся добрым именем, – продолжил невозмутимый эллин. – Имущество Телла уместилось бы на твоем царском дворе, но в нем было все необходимое, и он был доволен тем, что имел. И, самое главное, погиб Телл со славой, храбро сражаясь за отечество. Он заслужил репутацию истинного, но невероятно скромного героя.
Царь усомнился в разумности доводов странника и воспринял слова Солона лишь за присущее афинянам желание спорить даже с очевидным. Не мог же признанный мудрец и в самом деле так думать, ведь единственным мерилом успеха в жизни, по мнению Креза, могло быть только баснословное богатство, за которое легко покупалась и власть, и любовь самых красивых гетер, и лояльность войска, которое обеспечивало надежную защиту от покоренных племен. Что, как не золото, являлось первопричиной счастья?!
– Ты просто спорщик, как и все эллины! – посмеялся Крез, пока еще добродушно. Сарказм повелителя Лидии развеселил и его свиту. Лишь Солон и глазом не моргнул. Он стоял, как истукан, что тоже несказанно удивило Креза. – Хотя я не исключаю, что ты чудак! Ведь не смеешься ты над тем, что молвишь. И не боишься показаться слабоумным, хоть вроде не являешься шутом. Ну что ж, давай поспорим! Что первопричина счастья и что оно такое по-твоему?
Задав вопрос, Крез тяжело вздохнул, задумался и, бросив взор на свиту, выпалил еще:
– Постой! Уж не пытаешься ли ты оскорбить государя и заслужить тем самым кару, сказав мне эту чушь в глаза? Обидеть хочешь, ревнуя к моему союзу со Спартой? Так ненавидишь лакедемонян, что хочешь навлечь беду на себя и следом на свой народ? Похоже, ненавидишь и своих сограждан тоже, стать жертвой хочешь, пав от руки свирепого царя, ты возомнил себя жертвоприношением, угодным богам? Так ты хитер, разгневать хочешь своего Зевса и развязать войну, став ее поводом? Да ты гордец! Разоблачил тебя! Не трону, так и знай. Но посмешища теперь тебе не миновать! Готов ты спорить?
– Я спора здесь не вижу… – спокойно начал грек. – Здесь недоразумение. Оно же – заблуждение. Твое. Не я ведь измеряю счастье обилием золота и серебра.
– Солон! – вмешался кто-то из вельмож. – Как можешь жизнь и смерть простого человека ровнять иль ставить выше могущества и власти царя Лидийского?
– Признаюсь, так. Бывает и такое, – не унимался грек. – Сегодня царь, а завтра – смертный. Лишь боги эту участь миновали, но с ними я о счастье рассуждать не стану. Неведомы их мысли и поступки для меня. Однако я могу предположить такое, что боги умерли бы от зависти к счастливчику Теллу, если бы они могли умирать, как люди.
– Хорошо! Хорошо! – Занятная поначалу беседа переросла в с трудом скрываемое раздражение. Крез хотел осадить Солона и прилюдно превратить мудреца в глупца, а потому спросил: – Знаешь ли ты кого-то еще кроме этого Телла, еще более счастливого.
Солон подумал и ответил:
– Знаю.
– Кого?! – насторожился Крез.
– Аргосцы Клеобис и Битон. – Грек выдал еще два имени, о которых никто в тронном зале никогда не слышал. Все переглянулись и уставились на Креза. Царь сморщился, словно проглотил плод лимонного дерева. К горлу властителя подступил комок, напоминающий неочищенную фисташку, но Крез, подавляя свой гнев, все же решил во что бы то ни стало победить в этом споре, поставив дерзкого Солона на место, и при этом сохранив репутацию непревзойденного ценителя юмора.
– А это еще кто?! – развел руками Крез. Окружение едва подавило улыбки.
– Два брата-силача, весьма любившие друг друга и свою мать, – тихо изрек Солон.
– Ты издеваешься? И чем же знамениты эти два простолюдина?! В чем счастье их? – не сдержался царь, внутренне коря себя за снисходительность к явному идиоту, выдающему себя за мудреца. Царь уже не верил в то, что этот человек мог придумать, как увеличить афинское войско.
– Позволь спокойно рассказать их путь к зениту счастья. История понравится тебе и многому научит. Из нее можно почерпнуть изрядное количество божественного знания… – Солон был так уверен в своих словах, держался с таким достоинством, что ропот прекратился. Все присутствующие прониклись невольным вниманием. – Мать этих братьев была жрицей храма Геры. На празднике она должна была явиться на повозке, запряженной волами. Волы паслись на пастбище свободно и не пришли однажды. Праздник уже начинался, а волов так и не нашли. Тогда Клеобис и Битон, увидев слезы матери своей, опаздывающей на ритуал в храм Геры, сами впряглись в повозку и провезли ее через горы и равнину на расстояние в пятьдесят стадиев и в срок доставили ее на удивление граждан! Все как один, кто это видел, называли мать Клеобиса и Битона счастливицей, да и она от счастья вся светилась! Народ рукоплескал и прославлял мать за таких детей!
– Так мать счастливей всех иль братья, которых она родила?! – уловил Крез, чуть не прослезившийся от смеха, который так органично возмещал злобу.
– Дай мне закончить свой рассказ, – потребовал эллин, пренебрегая субординацией. – Я говорю о братьях. Коль мать их счастлива, то счастливы они. Послушай дальше. Она торжественно просила у богов самой лучшей участи для своих отпрысков. И с ними вот что приключилось: пока их мать прилюдно приносила жертву в храме, народ восторженный их угощал без меры лучшим островным вином. Напились братья так, что и не встали утром. Их мертвыми нашли. Стяжав такую славу, без боли и печали узрели смерть.
– И хочешь ты сказать, что боги их забрали угодной жертвой по просьбе жрицы-матери?! Не чушь ли это? Окончание твоей истории больше напоминает горе, а не счастье! А сей исход наградой мне не кажется, сплошное наказание! – гладил бороду Крез, закатываясь ржанием, словно жеребец у водопоя.
– Для нас, эллинов, важно то, что мы считаем счастьем. У каждого свои законы и обычаи… – Не сдался мудрец, не желающий внимать ни оскорблениям, ни доводам царя.
– Тебе меня не запутать, хитрец! – воскликнул Крез, сменив веселье гневом. – По-твоему, человек, окончивший свои дни как жертвенное животное, и есть счастливчик? Меня же ты не ставишь совсем в число счастливых людей… Так?
– Царь Лидийский! – На сей раз повысил голос грек. – В жизни бывают всякие превратности судьбы! Зачастую принести себя в жертву ради чего-то очень важного, ради спасения невинного, ради своих детей или целого города и есть истинное человеческое счастье. Что может быть торжественнее и величавее бесстрашной смерти героя? Она угодна богам и возводит героя на Олимп в сонм богов, сохраняет о нем память и награждает народной любовью навеки.
Крез задумался, вспомнив о своем немом сыне. За его выздоровление он смог бы пожертвовать своим богатством. А жизнь отдать? Пожалуй, нет.
– А ведь ты прав, умереть героем – истинное счастье… И смерть, угодная богам, – достойный выбор. Но как узнать – угодно ль им твое самопожертвование? – Крез облокотился на подлокотник трона в виде крылатого льва, испытывая логику гостя на прочность.
– Узнать, угодна жертва или нет, при жизни человек не может. Хоть царь, хоть раб. Никто! – уверенно ответил афинянин. – Но точно лишь одно – ошибкой будет гордиться счастьем данной минуты и изумляться благоденствию человека, если еще не прошло время, когда оно может перемениться. К каждому незаметно подходит будущее, полное всяких случайностей. Кому бог пошлет счастье до конца жизни, того мы, безусловно, считаем счастливым. Но важны также и обстоятельства его смерти! А называть счастливым человека при жизни, пока тот подвержен опасностям, – это все равно что провозглашать победителем и венчать венком атлета, еще не окончившего состязания! Это лишено смысла! Я точно сумею определить, счастлив ты или нет, только после твоей смерти, царь!
Свита Креза возмутилась. Сановники всполошились, главный стражник ждал от царя сигнала схватить наглеца, заковать и бросить в подземелье. Но Крез сказал:
– Ты странник, верно, Афины не зря покинул. Утомили всех твои нравоученья. Они бессмысленными кажутся на первый взгляд. Стоптал сандалии ты до дыр, Солон. Я новые тебе преподнесу, чтоб в путь отправился ты в города эллинов и там провозглашал свои бредни, которые безнаказанно вещал в моем дворце. В моем сердце они не нашли понимания, но задержатся и заставят задуматься. Ты скрасил мой досуг. Теперь же отправляйся в обратный путь и соблазняй своей лженаукой простачков и ротозеев.
– Прощай, мой царь, тебе я не желаю зла. Пророчество про мула слышал я. Берегись того, что выйдет от кобылы и осла…
– Иди своей дорогой, Солон, не повторяй оракулов слова. Я не боюсь животных, да и сам я в жертвенные козы не стремлюсь, как ты успел понять! – Царь отвернулся.
– Не зарекайся! – предостерег Солон, оставшийся на месте и вернувший на мгновение внимание царя.
– Не учи! Ты не провидец, а всего лишь чудаковатый болтун. Я не могу понять, как смог ты уговорить Афины жить столько лет по твоему закону? – высказал Крез свое недоумение.
– Я заключил негласный договор в святилище, – честно признался философ, – нарушить принятый закон возможно, лишь когда я вернусь на родину. Если нет меня, то он будет соблюдаться десять лет.
– Теперь мне ясно все! – заливался смехом Крез. – В Афинах ты изгой! Сограждане твои на все готовы даже жить по твоему закону, лишь бы не видеть и не слышать твои тирады. И я их в Сардах слушать не намерен. Хватает мне Эзопа – бывшего раба с острова Самос! Я приютил его в своем дворце, и так же речь его странна, но я терплю убогого горбуна! Похоже, он один восхищается тобой! Его не прогоню, он веселит меня, а ты ступай, глупец, хотя бы в Вавилон или в Египет. И там смеши народы! Я не жаден на шутов. Но чтобы не забили тебя камнями, наглость поубавь. А лучше – не болтай, а слушай. И если говоришь с царем – добавь немного лести, тогда уйдешь с подарками, а главное – живой. Сам рассуждаешь о роковой смерти героя, но можешь умереть ни за что и бесславно!
– Спасибо за сандалии, мой добрый царь… Желаю счастья.
– В твоих устах желание такое звучит зловещим пожеланием скорой смерти! – Царь снова пошутил и засмеялся во весь голос. Солону вручили новые кожаные сандалии и, с одобрения Креза, проводили к выходу всеобщим гоготом, насмешками и топотом, словно заморского шута или фригийского флейтиста.