Читать книгу Большой облом - Владимир Хачатуров - Страница 14

Анна Сергеевна остановила свою «тойоту-карину» перед огромными воротами из мореного дуба и посигналила. Секунд через пятнадцать что-то металлически щелкнуло и ворота раздались в стороны. Сначала парадные, резные, инкрустированные, затем бронированные – гладкие и серые без затей. Анна Сергеевна въехала вовнутрь и тотчас уткнулась капотом в третьи ворота – точной копии вторых. Она знала: теперь ее изучают хитроумные приборы, определяя нетто-брутто автомобиля, идентифицируя пассажиров, уточняя их артериальное давление, частоту пульса, степень потоотделения и, само собой, проверяя наличие оружия, взрывчатки и прочих нежелательных на охраняемой территории предметов и веществ. Обработав полученную информацию, компьютер решит, открывать третьи ворота или, напротив, запереть автомобиль в тамбуре, врубить сирену, поднять охрану в ружье, поставить полицию на уши…

Всякий раз, подвергаясь этой процедуре, Анна Сергеевна не могла сдержать улыбки, представляя реакцию дяди Сёмы, если вдруг компьютер ошибется и откажется впустить его в собственный дом. Больше всех не поздоровиться адвокату Хелму и фирме-изготовителю, если первый не сумеет выбить из второй, кроме, разумеется, бесплатного ремонта и официальных извинений, какую-нибудь дополнительную услугу вроде авиаопознавателя «свой-чужой» в качестве компенсации…

С Анной Сергеевной – ее пульсом, потом, давлением и автомобилем, – все оказалось в полном порядке. Ворота медленно расползлись. Анна Сергеевна очутилась на подъездной дороге из белого гравия, обсаженной величественными кипарисами. Слева в узких просветах замелькал пляж, на котором загорало несколько свободных от дежурства охранников. Чуть поодаль виднелись мол и причал с томившейся на приколе дядиной гордостью, океанской яхтой «Саймон», – сплошь белое сверкание в проблесках бронзового великолепия. Любимые цвета Лядова.

Анна Сергеевна на малом ходу приблизилась к обители миллиардера. Дядя Сёма считал, что эта коктейльная смесь германского романтизма с русским фольклором и латифундистскими изысками идеально подходит для здешнего климата. Точнее, подходила. Потому что климат тут с каждым годом все жарче, море, соответственно, теплее. В общем-то, это не в дядиных правилах – чтобы одна рука не ведала о делах другой; вкладывать столько средств в субтропизацию и в то же время возводить себе… гм-гм… жилище, рассчитанное, вернее, не рассчитанное на эффективность твоих трат… Анна Сергеевна не без оснований подозревала, что здесь не обошлось без влияния Алихана, вечно озабоченного дядиной безопасностью, секретностью его дел, скрытностью намерений, а также прочими аспектами элитарного существования, без которых бытие миллиардера не может считаться полноценным.

Анна Сергеевна вышла из машины и, кивнув, швейцару, больше похожему на английского лорда времен Реставрации, чем на гданьского докера, которым он некогда был, вошла в предупредительно распахнутые двери. В просторном вестибюле, где в бесчисленных зеркалах отражались мраморные копии античных изваяний, ее торжественно встретил настоящий английский дворецкий, облаченный в красный, расшитый золотом камзол. Дворецкого звали Мортон Айвор Слэйтер, и никому в голову не приходило называть его как-либо иначе, например, Сэмом Уилером, ибо вряд ли можно было найти двух более несхожих англичан, чем дядин дворецкий и камердинер мистера Пиквика.

– Рад вас видеть в добром здравии, миледи, – произнес дворецкий глубоким, хорошо поставленным баритоном. И улыбнулся. Ровно настолько, насколько позволяли правила приличия, которые он досконально изучил, служа в доме лорда Боствика.

– Взаимно, Мортон, – улыбнулись ему в ответ улыбкой не столько приветливой, сколько сочувственной. – Или я тороплюсь с выводами? Как поживает ваш рассудок? Надеюсь, у вас не возникнет с ним особых проблем в этой чокнутой стране…

– Благодарю вас, миледи, – застыл в полупоклоне, исполненном невыразимого достоинства дворецкий. Впрочем, без достоинства, которым он был пропитан, видимо, с рождения, Слэйтер не делал ничего, а ничего не делал с еще большим достоинством, чем когда что-либо делал. – Он еще держится, хотя мне, боюсь, никогда не привыкнуть к России…

– Не стоит и пытаться, Мортон. Русские сами к ней никак не привыкнут, – рассмеялась Анна Сергеевна, заметив, как скорбно вытянулась и без того, мягко говоря, не круглая физиономия англичанина. Помнится, поначалу он вообще не мог понять на каком, собственно, свете обретается. К обеду никто не переодевается, рыбу едят руками, икру запивают водкой, коньяк – пивом… Ужас и попрание всех обычаев как норма жизни. Oh my God! Oh damn it![3]

Дворецкий мучительно сглотнул и взял себя в руки.

– Их светлость ждет вас в своем кабинете, миледи.

– Кто меня ждет? – озадачилась миледи.

– Их светлость князь Лядов, миледи…

Сочувственный взгляд миледи сделался сострадательным: неужели game is over? В смысле истец подкрался незаметно, клиент готов к психиатрическому употреблению?

– Вчера вечером, миледи, прибыл нарочный из Санкт-Петербурга с известием о том, что Великое Дворянское Собрание неопровержимо установило княжеское происхождение их светлости, – почувствовав неладное, поспешил с объяснениями дворецкий.

– И дядя велел вам так себя величать?

– Меня поставил об этом в известность мистер Шумилин, миледи…

– Он был трезв, когда делал это?

– Затрудняюсь сказать, миледи, – замялся Мортон.

Неопределенно кивнув, миледи приблизилась к ближайшему зеркалу, поправила несколькими легкими касаниями одной ей ведомый беспорядок в прическе и, повернувшись, выразила готовность последовать за дворецким в кабинет их светлости.

Их светлость князь Лядов мучился после вчерашних обильных возлияний в честь вновь обретенного титула тяжким похмельем. В виду явной бесполезности импортных патентованных средств, князь решил обратиться к старинному отечественному способу избавления, предписывающему вышибать клин клином. Однако, проявив при этом совершенно нерусскую мелочность и педантизм, обнаружил свою осведомленность об импортном происхождении этого метода, ибо, как всякий квалифицированный фармацевт, помнил вечные истины вечной латыни: clavus clavo pellitur. – Воистину, неисповедимы пути древнеримских мудростей, проникающих даже в самые отдаленные, гиперборейские, населенные варварами пределы – с цивилизаторскими, разумеется, намерениями… Поскольку праздничный обед, плавно перешедший в торжественный ужин, закончился дикой дворянской попойкой, вспомнить точную последовательность напитков не представлялось возможным. Опять же прежде необходимо было решить, в каком порядке вышибать, – в обратном, считая вчерашний финиш сегодняшним стартом, или же удовлетвориться бездарным повторением пройденного, положившись на дырявую память?

Кабинет их светлости – это сто квадратных метров белых толстых ковров, пятьдесят кубометров роскошной мебели из дорогой древесины, звездное небо бронзовых светильников, залежи стеллажей, уставленных редкими книгами в телячьих, сафьяновых и рыбьих переплетах, камин из черного мрамора с медной решеткой, необъятный письменный стол и необозримый – овальный, предназначенный для оперативных совещаний по насущным вопросам миллиардовладения, в том числе – о порядке вышибания клина клином. В последнем случае стол покрывается белой льняной скатертью и загромождается всем, что Бог послал в холодильные камеры и винные погреба миллиардера. Посмотреть – и то любо, и то дорого, а уж о том, чтобы принять участие – лучше не мечтать…

Окна зашторены, светильники горят вполнакала, в большом камине языки пламени лениво отплясывают нечто задумчивое, интеллигибельное под шепоток двух мощных кондиционеров, навевающих бодрящую свежесть болдинской осени. За столом – трое. И пусть их лица испещрены боевыми отметинами ночи, прошедшей в упорном поединке с выпивкой, выглядят они все равно как огурчики. Правда, несколько маринованные. Но лучше быть маринованным огурчиком, чем свежим, но фруктом, не так ли?

Компанию князю составляют курляндский барон Остерман – человек утонченный, щеголеватый, многоречивый, скудноволосенький, – и личный секретарь хозяина разночинец Шумилин, отличающийся совершенно противоположными качествами, в том числе строгой точностью суждений. Если скажет кому-нибудь, ну хоть, к примеру, той же Анне Сергеевне: «Анна Сергеевна, вы блядь!», то всё, как отрежет. И сколько потом не толкуй ему, что достоинства упомянутой особы вовсе не исчерпываются этим, бесспорно, емким, но далеко не универсальным определением, с места его уже не сдвинуть. Вот и сейчас, когда возник вопрос о том, что ввечеру было выпито в промежутке между джином «Фоллэнсби» и шампанским «Родерер», Шумилин как уперся в портвейн, так и стоит – непоколебимым воплощением принципиальности.

– Fi donc![4] – морщится барон, – терпеть не могу портвейна.

– Однако пили, – упрямствует секретарь.

– All ‘Right[5], – решается барон на уступку. – Давайте сойдемся на сухой мадере dix ans de bouteille[6], Кирилл Мефодьевич, mir nichts, dir nichts[7], a?

– Не-а, – качает головой неумолимый Шумилин. – Правда превыше всего: раз клин клином, значит, портвейн…

Остерман глядит краем глаза на Лядова, другим – на пузатую бутылку португальского портвейна, и предпринимает обходной маневр.

– Дело даже не в личных вкусах, мон шер, дело в смысле, в проке, в авантаже, если угодно. Вот смотрите: водка кровь чистит, коньяк сосуды расширяет, бургундское мозг окрыляет, шампанское сердце веселит, пиво почкам прохлаждаться не дает… А что, простите, творит с нами ваш портвейн, кроме того, что бьет по шарам без всякой жалости и милости?

– Вас послушать, барон, так все мы тут просто великомученики здорового образа жизни: капли в рот не возьмем без ощутимой для организма пользы. А я не желаю быть великомучеником! Да и вы тоже не желаете. По крайней мере, вчера не желали, потому что между джином и шампанским хлопнули портвейну. Как и я, и их светлость…

– О доннер-ветер! – вырывается у барона.

– Барон, – прерывает свое затянувшееся третейское молчание князь, – мы, как-никак, в России, прошу вас, не сочтите за труд, ругайтесь по-русски…

– Но ваша светлость, – протестует барон, – как можно – матом в этих стенах? в присутствии этих авторов? да еще и при женщине?

– Позвольте, любезный Генрих Иванович, – Шумилин приподымает голову и фиксирует свой честный взор на бароне. – По-русски можно ругаться не только матом!

– Фи, – кривится барон. – Это же моветон, голубчик: по-русски и не матом?!

– Ваша правда, барон, – соглашается князь с младшим по титулу. – Эти авторы иногда такое загнут, что удержаться от мата просто выше сил человеческих! Вот буквально на днях один из них, к примеру, заявил, что будто бы разум есть осознанная достоверность бытия всего реального. Как вам это нравится, барон?

– Честно говоря, не очень, – признается барон. – По мне, достоверность бытия нуждается в более веских доказательствах, чем сознающий реальность разум…

– Как-как? – оживляется князь.

– Барон бредит, – констатирует Шумилин. – Он еще не то скажет, лишь бы портвейну не пить! Каких-то женщин еще приплел…

– Отнюдь не приплел! Вот же она, господа! – барон тычет клинышком своей бородки в сторону дверей и, не сдержав восхищения, восклицает: – О, наяда, плещущаяся в струях любви!

– О, русалка, – вносит поправку Шумилин, близоруко вглядываясь в указанном бароном направлении, где действительно что-то такое мнится, но является ли это женщиной, торшером или мраморным бюстом Иммануила Сведенборга в пышном парике, определить без доброй порции портвейна не представляется возможным.

– Ваша светлость, – решился, наконец, прервать похмельный треп дворецкий Мортон, – леди Анна просит передать, что навестит вас позже…

– Сию минуточку, сударыня, даже полминуточки, и я у ваших ног! – клятвенно обещает Шумилин туманному изображению, плещет в один из бокалов чего-то янтарного, выпивает и немедленно держит слово, – в том смысле, что оказывается у чьих-то ног. Чьих именно – для него уже не имеет значения. Он сладко вздыхает, облегченно улыбается и добросовестно предается Храповицкому, умудряясь даже во сне хранить во всем своем облике бескомпромиссную твердость.

Барон не преминул воспользоваться оказией: налил себе мадеры, чокнулся с князем и, приняв за галстук фирмы «Скьяпарелли», благородно отключился.

Анна Сергеевна, так и не переступившая порога кабинета, машет дяде ручкой, благодарит обескураженного Мортона и направляется в то крыло здания, где располагается Алихан со своим штабом.

Кабинет Жоржа Алихана, почти не уступая кабинету Лядова в размерах, значительно проигрывал ему в роскоши. Здесь не было даже камина, не говоря уже о персидских коврах, нефритовых канделябрах и подлинниках Айвазовского. Всюду функциональная скудость, не знающая удержу. Точнее, почти не знающая, поскольку одна сибаритская вольность все же присутствовала. Вместо приличной электронной кофеварки неподалеку от рабочего стола хозяина портила картину допотопная жаровня с песком, в котором Алихан варил себе свой неизменный кофе по-турецки, – правда, заменяя ложку сахара щепотью соли…

Алихан не был ни щуплым интеллектуалом, ни голубоглазым гигантом, и его недюжинный ум предпочитал выказывать себя в темно-серых глазах, а не в тривиальных залысинах, кстати, совершенно отсутствовавших на покатом лбу. Судя по выражению лица, его обладатель явно старался производить впечатление волевого, неотразимого и властного мужчины. И надо признать, не без успеха. По крайней мере, Анне Сергеевне нередко мерещились в его пронизывающих зрачках все тошнотворные тайны всех спецслужб мира, включая нелегальные и инфернальные формирования…

Они сидели за небольшим столиком из темного стекла и беседовали о вчерашнем происшествии в «Амфитрите».

– То, что там вдруг оказались непонятные грабители, а вслед за ними подозрительный избавитель, можно приписать случаю и на том успокоиться. Но я не любитель странных совпадений. Да и платят мне именно за то, чтобы я пребывал в подозрительном состоянии духа, а не в благодушном…

– Ну и пребывайте себе на здоровье, но зачем же все опять отменять из-за неподтвержденных и довольно туманных опасений? – возразила Анна Сергеевна.

– Вы звонили этой Ольге… – Алихан на секунду замялся, припоминая фамилию фигурантки, – Филиппенко… Знаете, о чем он ее расспрашивал?

– Я знаю, то есть догадываюсь, что вы успели поселить в ее квартире жучков после того как я вас проинформировала об их совместном отъезде.

– За что я вам искренне признателен, сударыня, – счел нужным проявить галантность Алихан. – И вы хорошо сделали, что вели себя с нею как задетая за живое женщина. Это правильная позиция. Жаль, что техника вдруг отказала на самом интересном месте…

– Это, на каком же? – надменно интересуется Анна Сергеевна.

– Нет, не на том, на котором вы подумали, тем более что их было немало и большим разнообразием они не отличались. Микрофоны вышли из строя часа два назад во время визита неизвестного лица, идентифицировать которого нам пока не удалось. Наши психологи и аналитики сейчас работают над этим…

– Рада, что им, наконец, нашлось, чем заняться, – приятно улыбнулась Анна Сергеевна. – Но согласитесь, это не повод, чтобы отложить операцию, стоившую нам стольких трудов. Это… это, по меньшей мере, неблагоразумно! В этой стране всегда ни черта не понять…

– Я понимаю: у женщин, что ближе к сердцу, то и благоразумно, – раздумчиво заметил собеседник. – Но вам, дорогая Анна Сергеевна, это совсем не к лицу…

– Вы… вы… – оскорбленная Анна Сергеевна от волнения перешла на французский («vous, vous»), который, видимо, считала для собеседника языком более доходчивым, чем русский. – Вы – несчастный армяшка с великими идеями и низменными принципами! Из-за таких, как вы… мы…[8] – Она не закончила своей мысли, потому что вдруг напрочь запамятовала, что хотела сказать. Непроницаемое выражение Алиханова лица не потерпело ущерба, было ясно видно, что ему не приходится напрягаться, сохраняя невозмутимую беспристрастность.

– How about one cup of coffee? – спросил он с густым бостонским прононсом.

– К черту кофе! Сначала ответьте, выбраните, а тогда уже и о кофе потолкуем…

– Одно другому не помеха.

Алихан встал, прошел к жаровне и принялся колдовать над двумя медными турками.

– Мозги набекрень, вожжа под хвост, – даешь исполнение моих желаний? Раньше за вами такого не замечалось…

– Ах, Жирайр Меликсетович, неужели вы не понимаете, как важно начать именно сейчас, – напористо возразила Анна Сергеевна, несколько смущенная и собственной выходкой, и комментарием Алихана, но, тем не менее, ничуть не переубежденная.

– Именно сейчас, когда вдруг появляется непонятный охранник из Питера и начинает осторожно интересоваться кем-то из обслуживающего персонала «Амфитриты»?

– Он не называл имен?

– Пока нет, но догадаться нетрудно. Сколько у вас в штате петербуржцев, мисс Анна?

Анна Сергеевна, казалось, вопроса не расслышала. Немудрено – у нее у самой их было целый вагон и маленькая тележка.

– Кстати, Жорж, вы, часом, не в курсе, почему в Европе вдруг резко упали цены на базовые наркотики?

Но Жорж тоже не был лыком шит, тоже туг на ухо. К тому же весь с головой ушел в приготовление кофе…

Послышался мелодичный звон. Алихан, подойдя к своему рабочему столу, который уместнее было бы именовать пультом, нажал одну из множества клавиш. Из скрытых динамиков раздался не менее мелодичный голос его секретарши, уведомивший о приходе мистера Лядова. Вскоре дверь открылась и впустила в кабинет подозрительно трезвого миллиардера.

– Ну, наконец-то они отрубились, – вздохнул Лядов, устроившись в пустующем кресле возле столика.

– Вы так думаете? – приподнял бровь Алихан. Затем попереключал что-то на пульте и тихо о чем-то полюбопытствовал. Должно быть, звук он прибавил, потому что ответ прозвучал громко, на весь кабинет.

– Оба лежат в густом храпе и выхлопе, сэр, но оба притворяются. Приборы показывают, что и тот и другой пребывают в достаточно ясном сознании, чтобы соображать, что они делают…

– Спасибо, Генри, – поблагодарил Алихан и, нажав клавишу, поспешил к жаровне.

– Вам, князь, как всегда, с холодной водой?

Анна Сергеевна не смогла сдержать улыбки. Лядов неодобрительно покосился на Алихана.

– Tu quoque, Brute?[9]

– Что «quoque»? – последовал невозмутимый вопрос.

– Дам веселишь…

– Я вовсе не о том улыбнулась, – возразила Анна Сергеевна. – Я, дядя, прочла в сегодняшней газете, что ты, оказывается, совершаешь по утрам заплывы в сопровождении дрессированных дельфинов, входящих в штат твоей личной охраны. Причем над тобой в это время кружат два вертолета с пулеметами и ракетами, эфир прослушивается АВАКС-ом, а со спутника поступает оперативная съемка этой части акватории Черного моря…

Лядов рассмеялся, махнув на племянницу рукой.

– Опять твой Туров?

– Самое печальное, – заметил Алихан, расставляя на столике чашки с пенистым кофе, – что он снова ничего не приврал, только забыл упомянуть о подводной лодке и торпедном катере с охраной. Боюсь, если так будет продолжаться и дальше, Мишель утратит квалификацию…

Он присел к столу, поднял глаза на притихших родственников и мрачно пояснил: «шутка». Родственники кивнули, но от улыбок воздержались.

– Что скажете о бароне? – сменил тему Лядов.

– Остерман он сомнительный, а барон – настоящий. Подвизается профессиональным экстрасенсом-провокатором. Работает по разовым контрактам. Берет дорого…

– Вы сказали: «экстрасенс»? – оживился Лядов.

– «Экстрасенс» дефис «провокатор», – попыталась быстренько остудить зарождающийся энтузиазм племянница.

– Все экстрасенсы, Тошенька, немножко провокаторы, – пояснил дядя. – Издержки ремесла… – И, обращаясь к Алихану, полюбопытствовал: – Что, действительно экстрасенс?

– Ну, действительно или не очень, это вам, сэр, решать; вы с ним общаетесь. А вот психолог он незаурядный, коль сумел явиться к нам без предварительной договоренности и убедить охрану, швейцара, дворецкого и даже Шумилина в том, что он именно тот, за кого себя выдает.

– А… – начал было Лядов, но передумал и умолк на полуслове.

– Что касается вашего титула, – невозмутимо продолжил Алихан, – то вы же знаете сами, отец ваш не был князем, – простой потомственный дворянин. А вот бабушка, мать вашего отца, действительно была урожденной княжной…

– А как же решение Дворянского Собрания? Неужели липа?

– Дело в том, что существует два таких собрания, друг друга, естественно, не признающие. В одном четко соблюдаются все положения наследования фамилий и титулов. В другом допускают исключения по материнской линии, что на практике зачастую оборачивается банальным торгом.

– Но я же ни пенса не заплатил за это издевательство! – возмутился Лядов.

– Значит, другие заплатили. Те, кто наняли барона.

– Идиотизм какой-то! – покачал головой миллиардер. – Кому это нужно? С какой целью?

– Может быть, с целью втереться в доверие? – предположила Анна Сергеевна.

– Судя по непрочности легенды, скорее наоборот – вызвать подозрения, – заметил Алихан.

– Это-то зачем? – не сдержал изумления Лядов.

– Сэр, я мог бы привести долгий перечень причин, из-за которых кое-кому очень хотелось бы вызвать у нас подозрения. Например, чтобы мы вплотную занялись заведомой пустышкой, тратя почем зря наше время и ваши деньги. Но если начистоту, то мне пока в точности неизвестны намерения господина барона. Я не исключаю попутного варианта…

– Что значит – попутного?

– А то и значит, что доставку грамоты о восстановлении вашего титула, он мог прихватить, что называется, до кучи, а главная его задача в Южноморске ни к нам, ни к вашему титулу никакого отношения не имеет. У него может быть их несколько – главных… Когда не удается получить архиважного, щедро оплачиваемого задания, подобные субъекты бывают вынуждены брать количеством мелких поручений.

– Какое бесстыдство! А еще экстрасенс! – вздохнул Лядов. Племянница от дополнений и уточнений знаков препинания воздержалась.

Помолчали, сосредоточившись на кофе.

– Есть новости в связи с «Амфитритой»? – спросил Лядов, отставляя чашку и берясь за стакан.

– Я распорядился взять под наблюдение обоих наших компаньонов. Пока ничего интересного. Марафет отправился домой поздно ночью в сильном подпитии. Заказал по телефону двух девушек из агентства «Поэтические вольности», однако заснул раньше, чем они явились. Во сне бормотал что-то похожее на стихи его собственного изготовления. Нашим дешифровальщикам удалось разобрать следующее:

Далее размер несколько меняется, чего нельзя сказать о теме:

– Жорж, – взмолился Лядов, – ради Бога, сжальтесь, перейдите сразу к выводам.

– Над выводами аналитики пока раздумывают…

– А что Кульчицкий? – подала голос Анна Сергеевна.

– Кульчицкий после конфиденциального разговора со Стохой поехал к себе, выпил в одиночестве своего любимого «Джека Дэниела», затем, выкатив из подсобки газонокосилку, принялся стричь траву на лужайке перед домом. При этом пел во все горло «Help!», между прочим, с ужасным акцентом…

– Как отреагировали соседи?

– Вняли. Один сосед пожаловал с литровой бутылкой «Smirnoff», другой явился вместе с женой и обильной закуской. Устроились прямо на лужайке перед домом и до рассвета объяснялись друг другу в любви и травили анекдоты про «новых русских». Странно, но обошлось без общего плача и мордобоя…

– Хм, – сказал Лядов и взглянул на племянницу. – А ничего мужик этот поляк. Может, тебе все же стоило выйти за него?

Племянница, окатив дядю ледяным взглядом, поспешила вернуть беседу в деловое русло.

– О чем говорил Кульчицкий с Пряхиным?

– Могу воспроизвести запись, если угодно.

– Увольте, – уклонилась Анна Сергеевна от такой чести. – Я их обоих и так каждый день слышу по долгу службы. Изложите суть, если дядя Сёма не возражает…

Дядя Сёма против сути не возражал. Суть же заключалась в следующем. Отсутствовала штатная охрана по причине обезвреживания группы захвата из числа чеченских поставщиков живого товара на предмет выкупа, собиравшейся произвести налет на «Амфитриту» с целью пополнения запаса заложников. Источник информации Пряхин назвать отказался. Конфликтная ситуация, чреватая боевым столкновением, была ловко улажена с помощью дорожно-транспортного происшествия. Связь чернявых налетчиков с чеченскими поставщиками пока не прослеживается. Возможно, ее нет… Однако, судя по всему, ребята эти боевые, пороху понюхавшие, с той существенной разницей, что им, очевидно, никогда не приходилось работать в закрытых помещениях, где нужны особые боевые навыки. Именно поэтому питерцу и удалось взять их так легко. Относительно последнего можно сказать, что с виду он действовал, как профи, но если по существу, то с кондачка, ибо настоящий профессионал не ломится наобум, не зная ни ходу, ни броду… Вот и вся суть, остальное – лирика.

Алихан умолк и, откинувшись на спинку кресла, принял участие в общей задумчивости.

– Скажите, Жорж, а это так важно, какой они национальности? – нарушил молчание Лядов.

– Важно в том смысле, что пока не узнаем этого, не будем знать: важно это или нет.

Дядя с племянницей кивнули и попытались сходу переварить услышанное. Если племяннице это и удалось, то виду она не подала. В отличие от дяди.

– Жорж, – взмолился Лядов в очередной раз – я, конечно, достаточно полоумен, чтобы быть миллиардером, но, боюсь, недостаточно трезв, чтобы уяснить вашу мысль во всей простоте ее замысловатости. Может, просветите?

Алихан позволил себе слегка улыбнуться, вернее, дать понять присутствующим, что в принципе способен достичь даже таких вершин мимического искусства.

– Я хотел сказать, что, возможно, если мы узнаем их национальность, многое станет ясным, очевидным. Не исключено, что именно поэтому они не говорят, либо делают вид, что не говорят по-русски.

– А на каком языке они общаются между собою? – поинтересовалась племянница.

– В том-то и дело, что они молчат, словно немые.

– Может, они и есть немые? – осенило вдруг Лядова.

– Может, – пожал плечами Алихан. – Правда, в милиции за них еще всерьез не принимались…

– А как насчет этого Игоря? Не могло ли быть так, что он заранее все знал? Или он все же Ланселот с прохудившейся крышей? – поделилась своими догадками Анна Сергеевна.

– У нас было слишком мало времени, чтобы это выяснить. Пока известно, что он несколько месяцев назад побывал по службе в какой-то серьезной передряге, был ранен и презентован по выздоровлении мотоциклом. Тем самым, на котором сюда прибыл. Сейчас мы занимаемся его биографией: ищем родственников, друзей, сослуживцев… Кстати, почему бы вам, мисс Анна, не показать его фотографию вашей подруге, ведь они оба родом из одного города?

– Мне бы не хотелось ее сейчас волновать. В ее положении это небезопасно…

– А вдруг это что-то даст? – настаивал Алихан. – Ведь он явно пытался что-то выведать у этой Ольги Обалденной…

– Я так не думаю! – отрезала Анна Сергеевна, воинственно выпрямляясь в кресле. – И беспокоить Машу в ближайшие две недели никому не позволю!

– Хорошо, Тошенька, хорошо. Пусть будет по твоему, – Лядов дотянулся рукой до племянницы и умиротворяюще похлопал по ее роскошному плечу. – Жорж, это действительно так срочно?

– Хотя, – решил не заострять вопроса Алихан, – все это может вполне оказаться пустышкой.

– Вы хотите сказать, может выясниться, что этот парень совершенно случайный человек, нарушивший чьи-то далеко идущие планы? – уточнил Лядов.

– Именно так, сэр. Однако я больше склоняюсь к мнению, что кто-то хочет понаблюдать за нашей реакцией. Хочет выяснить, как мы воспримем такой сюрприз: занервничаем, или проявим выдержку… Впрочем, отнюдь не исключено, что это действительно случайное совпадение обстоятельств, или профилактическая мера, или даже, что мы имеем дело с трутнем…

– Трутнем? – подхватил Лядов. – Кажется, что-то знакомое. Где-то я об этом читал, только не могу вспомнить, в чем суть…

– Трутень, сэр, это человек, которого используют вслепую для передачи определенной информации. Он полагает, допустим, что грабит бар, а нас самом деле он этим ограблением передает кому-то неведомому информацию о каких-то совершенно не связанных с фактом ограбления событиях.

– А он на самом деле грабит бар или только имитирует?

– Обычно на самом. Если, конечно, никто не помешает…

– Хорош трутень! – возмутился Лядов. – И бар ограбил, и информацию передал!

– А в нашем случае, когда ограбление не состоялось, произошла передача информации или нет? – осведомилась племянница.

– Разумеется, произошла. Важен сам факт попытки. Но я никогда не слышал, чтобы трутней использовали подобным образом. Я упомянул о них просто к слову, чтобы показать, – и прежде всего вам, мисс Анна, – что до выяснения всех обстоятельств, нам не стоит предпринимать ничего серьезного.

– Разве нельзя заниматься этим параллельно: и обстоятельства выяснять и к операции приступить? – бросила с вызовом мисс Анна. – Не хватает людей, наймите столько, сколько потребуется…

– Вы, очевидно, забыли об Аникееве. А вдруг это нападение его рук дело?

– Ой, не смешите меня, месье Жорж. Да он не способен найти даже причинное место у собственной жены!

– Тошенька, – удивился Лядов, – откуда такие интимные подробности? Или ты это выдвинула в качестве предположения?

– Анна Сергеевна выдвинула это в качестве констатации факта, – заявил Алихан.

Анна Сергеевна слегка порозовела и, стараясь не глядеть на дядю, пояснила:

– Вы же запретили удалить его микрофоны из моей квартиры. Вот я и уровняла с ним шансы. Он меня подслушивает, а я – его… И вообще этого Аникеева можно еще раз запросто обвести вокруг пальца, как тогда с грузинским ресторанчиком…

Мужчины переглянулись. Лядов вздохнул. Алихан ответил:

– Вы, Анна Сергеевна, судите о нем по тому, каким он бывает дома. Но уверяю вас, на работе это совершенно другой человек: цепкий, хваткий и способный делать правильные выводы из собственных ошибок. Не забывайте, что именно благодаря Аникееву нам приходится держать для него отдельную радиоволну с мнимыми переговорами нашей охраны. Так что второй раз грузинский ресторанчик, боюсь, не пройдет.

– Кстати, о расходах, – упредил племянницу дядя. – Вы уже выяснили, кто и зачем финансирует этого беспокойного джентльмена?

– Это оказалось не так просто, сэр.

– Ну вот, нам только еще одного бинома Ньютона недоставало! – опередила дядю племянница.

– Ну, бином не бином, а то, что нам удалось узнать, похоже, скорее, на бред, чем на достоверную картину реальной действительности…

– Хм, – озадачился Лядов, – нечто подобное я, кажется, сегодня уже слышал…

– Нельзя ли поконкретнее, месье Жорж?

– Именно это я и собирался сделать. Причем специально для вас, мисс Анна. Итак, конкретизирую. Если верить детально проверенной, но пока еще скрупулезно не перепроверенной информации, агентство Аникеева финансируется с бору по сосенке из трех десятков порою взаимоисключающих источников, начиная с Президентского Фонда Поддержки Среднего и Малого бизнеса и кончая сомнительными банками оффшорных зон. Как вам такой расклад, впечатляет?

– Признаться, не очень. Боюсь, вы раздуваете значение этого Аникеева только ради того, чтобы по вашей любимой привычке пополнить свои представления о создавшейся ситуации.

Анна Сергеевна знала куда метить, – был у Жоржа Алихана этот недостаток: он всегда хотел иметь верное представление о ситуации. И днем, и ночью.

– Действительно, я не большой мастак на немедленное принятие решений, – невозмутимо парировал Алихан. – А что касается Аникеева, то если хотите знать, этот ваш альковный недотепа вплотную занялся вашим замужеством и разводом…

– И пусть, пусть сует нос не в свое дело! – резко выпрямилась в кресле Анна Сергеевна. – Ему его так прищемят, мало не покажется!

– Господа! – решительно вмешался, было, Лядов, но тут же пресекся, исправился. – Дамы и господа! Где ваша стойкость? Где ваше терпение? Выдержка? Хладнокровие? И прочие признаки психической уравновешенности? Мы слишком привыкли к тому, что все у нас хорошо. А это – плохо. Не забывайте, в какой стране мы живем, господа! Мы нарушили – или пытаемся нарушить, – природный баланс земли русской: хорошего понемножку, плохого – в неограниченных количествах. И вот нам, пожалуйста, предупреждение, можно сказать, свыше! Чтобы не зарывались, приготовились, мужались и не забегали поперек батьки в пекло!

– А батька кто, дядь-Сём? – не поняла племянница.

Лядов таинственно поднял глаза под надбровные дуги.

На рабочем столе хозяина кабинета зазуммерило. Алихан, пробормотав извинения, воспользовался дистанционным пультом.

– Сэр, мистер Шумилин и мистер гость заснули по-настоящему. Что прикажете с ними делать?

– Кто первым?

– Последний, сэр.

– Разнесите их по их комнатам и подключите датчики к гостю…

– Жорж, – попросил Лядов, – пусть введут этому гостю чего-нибудь этакого, чтоб спал подольше. Заморочил он меня, ей-богу, своей светскостью…

Алихан отдал необходимые распоряжения, нажал кнопку отключения и, обернувшись к боссу, сказал:

– А ведь я вам, Семен Аверьянович, сколько раз предлагал завести себе двойника, а лучше – тройника. Не потеряли бы столько времени зря, да и отрезвляющими препаратами не пришлось бы себя травить. Двойник бы гостя потчевал, а вы бы делом занялись…

– Уж лучше наоборот, – признался Лядов, но слова его заглушили вновь ожившие звуки зуммера.

– Срочное сообщение, сэр! На дом Кульчицкому только что позвонил неизвестный и предложил за двадцать тысяч долларов сообщить ему, кто организовал вчерашнее нападение на «Амфитриту»…

– Он согласился? – быстро спросил Алихан.

– Обещал подумать, сэр.

– Это в его стиле. Не отпускайте его не на шаг. Я должен быть в курсе всех его разговоров и перемещений.

– Слушаю, сэр!

– Воспроизведите мне запись этого разговора, – приказал Алихан, надевая сверхчувствительные наушники.

– Кто бы это мог быть? – подумала вслух Анна Сергеевна.

– Наверное, какое-нибудь инкогнито, – предположил Семен Аверьянович. Тоже вслух.

– Звонили, естественно, из автомата, говорили измененным голосом, на воровском жаргоне, – поведал Алихан, прослушав запись.

– А что, если это пароль? – задался глубокомысленным вопросом Лядов и, не вынеся недоумевающих взоров присутствующих, поспешно пояснил: – Я имею в виду, что, возможно, на самом деле это не обычное коммерческое предложение, а нечто совсем иное, условное, как это принято у трутней… Не знаю, как выразиться яснее…

– Я вас понял сэр, – успокоил босса Алихан.

– Я, кажется, тоже, – сказала племянница.

– Мне остается только позавидовать вашей сообразительности, – сокрушенно улыбнулся Лядов. – О себе сказать того же я не решусь…

– Анна Сергеевна, – прервал затянувшуюся паузу Алихан, – вы в силу ряда обстоятельств знаете Кульчицкого лучше нас. Как долго, по-вашему, он будет раздумывать, и что предпримет?

– А зачем ему раздумывать? – пожала плечами племянница. –

Для таких случаев у него есть гадалка, любимая внучка старухи Изергиль…

– Это такая тощая черная как галка женщина? – уточнил Лядов.

– Как? – удивилась племянница, – и ты, дядюшка, туда же?

– Да я Ванду Митридатовну с детства помню, – стал оправдываться дядюшка. – И потом у нее прекрасный вкус: драпированные белым шелком стены, белый, лишенный узоров бухарский ковер, белый столик в окружении трех диванов, покрытых шкурами белых жеребят, и черное наливное яблочко на белом фарфоровом блюде…

– Яблочко бегает по блюдечку, а блюдечко кажет нам наше будущее: старость, болезни, смерть, – перебила родная племянница родного дядю.

– Ты, Тошенька, как всегда утрируешь, а между прочим, многие ее предсказания сбылись…

– Мне эта особа заявила, что в детстве я была славной послушной девочкой, мечтавшей стать учительницей младших классов, – сообщила Анна Сергеевна и обвела присутствующих более чем выразительным взглядом.

– Прошлое – не самая сильная ее сторона, – согласился Лядов. – Ее конек – будущее. Тут она неподражаема! Вероятность исполнения – не менее семидесяти процентов!

– И это – не предел! – подхватила с энтузиазмом племянница. – Некоторым виртуозам-интерпретаторам удается увязывать происходящие события с предсказаниями на все сто!

– Хиромантия и ясновидение – это науки прогнозирования, а не суеверие, – возразил Лядов. – Великие умы – не нам чета – верили в них не на шутку. Пушкин, Бальзак, Авиценна, Аристотель, Демокрит, Гиппарх, Плиний-Старший, Гай Юлий Цезарь…

– Бальзак, дядюшка, кроме того, верил, что вечерний воздух вреден для здоровья, а Плиний всерьез описывал самые невероятные небылицы, вроде племени одноногих людей, у которых голова находится в брюшной полости… И вообще, что это за науки, устои которых приходится защищать перечислением «великих умов», веривших в ее законы? Это как если бы химия или физика, говоря о наличии в молекуле воды двух атомов водорода и одного атома кислорода, ссылались бы при этом в качестве доказательства своей правоты на гениев человечества: дескать, Бойль в это верил, Лавуазье не сомневался, Эйнштейн не возражал…

– Тошенька, голубушка, ты отрицаешь очевидное. Кем бы я сейчас был, если бы потустороннее не существовало? В лучшем случае старшим научным сотрудником в одной из лабораторий Джи-Эс-Кей[10].

– Ты опять на свое знаменитое видение намекаешь, дядя Сема?

– Это было не видение, мисс Анна, а транс, – уточнил Алихан.

– Все равно, как это ни назови, за пределы естественного оно не простирается. Не в схожем ли состоянии привиделась Менделееву его Периодическая Таблица?

Знаменитое видение, определившее весь дальней жизненный путь Семена Лядова, случилось с ним в пору его учебы в Англии – сам Парацельс явился ему, чтобы поведать рецептуру чудесного средства против гипертонии. Лядов по пробуждении формулу записал, тайком исследовал в университетской лаборатории, исхитрился провести все полагающиеся эксперименты на животных и людях, и запатентовать препарат на свое имя, оставив помогавшую ему в экспериментах компанию Zeneca ни с чем. С этого началась его блестящая карьера фармацевтического магната, этим и продолжилась – общением с душами великих фармацевтов прошлого. Видения, правда, больше его не посещали, но Лядов придумал выход – спиритические сеансы, которые стали исправно снабжать принадлежащие ему специализированные лаборатории гениальными идеями панацей от массово распространенных хворей. Между прочим, Жорж Алихан поначалу категорически возражал против сеансов, полагая, что в условиях плохой видимости, в которой, как правило, проходят эти мероприятия, совершенно невозможно гарантировать безопасность босса, ибо любой участник, прикинувшись духом, может нанести вред его здоровью. Однако впоследствии, убедившись в высокой нравственности и глубокой духовности, имманентно присущей членам Церкви Христианского Союза Спиритуалистов, рьяным прихожанином которой его босс являлся, решил пойти на компромисс – согласился не препятствовать вызыванию духов при условии, если к каждому приглашенному со стороны участнику сеанса будет прикомандировано по одной боевой единице из числа штатной охраны. Подобная практика привела со временем к тому, что большая часть телохранителей Лядова сделались адептами упомянутой церкви, – обстоятельство, позволившее Алихану резко ограничить число участников спиритических сеансов со стороны в связи с их ненадобностью…

– Ну это, Тошенька, вопрос спорный – имел ли сон-видение Менделеева естественное происхождение или все же иррациональное, потустороннее. Лично я склоняюсь к мнению, что если бы Дмитрий Иванович вместо того чтобы критиковать Бутлерова, примкнул бы к его спиритуалистическим изысканиям, то одной лишь Периодической Таблицей Элементов его в вклад в науку не ограничился…

– Дядь Сема, ты чего?! – едва не всплеснула в возмущении ручками племянница. – А водка сорокоградусная?! Ее что, Пушкин придумал?

– Мистер Алихан, – прервал научный спор голос секретарши, раздавшийся из скрытых динамиков, – Слэйтер просится к мистеру Лядову.

Спустя полминуты в кабинет вошел дворецкий. Важно прошествовав в направлении хозяина, остановился на почтительном, предусмотренном этикетом, расстоянии, и доложил:

– Для репетиции заката все готово, сэр.

– Спасибо, Мортон. Что-нибудь еще?

Дворецкий замялся.

– Говорите, Мортон, не стесняйтесь.

– Мне было сообщение, сэр!

– Какое и откуда?

– Оттуда, сэр. Я читал Писание и по своему обыкновению, которому вы меня научили, водил пальцем по строчкам. Мой палец вздрогнул и замедлил свое движение ровно пять раз. Буквы оказались следующие: L, B, O, M, O… Не знаю, согласитесь ли вы со мною, сэр, но моя интерпретация этого послания однозначна: речь идет о процветании…[11]

– Срочное сообщение, сэр! – вновь привлек к себе внимание пульт связи. – Четверть часа назад Ольга Филиппенко обвинила Игоря Сурова в злостном изнасиловании своей особы!

Присутствующие в недоумении уставились на пульт.

– Вы ошиблись с интерпретацией, Мортон, – пришла в себя первой Анна Сергеевна. – Буквы послания означают не английское слово bloom, а русское «облом».

– Если бы миледи была столь любезна, чтобы объяснить, что значит это загадочное русское слово…

– Примерно то, Мортон, что вы сейчас почувствовали, когда узнали, что ошиблись, – сказала Анна Сергеевна и с вызовом оглядела присутствующих.

– Полностью с вами согласен, мисс Анна, – поддержал ее Алихан. – Теперь, надеюсь, вам понятно, почему с началом операции стоит повременить?

– Нет, не понятно. Я по-прежнему настаиваю на ее немедленном начале, – последовал незамедлительный ответ.

Алихан вздохнул. Лядов с Мортоном последовали его примеру.