Читать книгу Район плавания от Арктики до Антарктики. Книга 4 - Владимир Хардиков - Страница 4

В 1969 году Валентин Цикунов работал старшим помощником капитана на одном из старых и небольших пароходов типа «Донбасс», изначально паровиках на твердом топливе, то есть угле, но уже переделанных под мазут, вследствие чего пароход стал гораздо чище и угольная пыль и частые бункеровки тем же углем не доводили экипаж до паники и желания сачкануть от обязанностей, связанных с погрузкой и последующей уборкой судна, ощущая себя почти благородными снобами и свысока посматривая на тех, кто еще работал на твердом топливе, а таких в Сахалинском пароходстве было еще немало. Экипаж по сравнению со своими угольными коллегами на 10 человек меньше, уже без кочегаров – эта классовая группа ушла в прошлое, освободив рабочие места для мотористов и машинистов, гораздо более продвинутых в профессиональном отношении. Работало судно в каботаже, как почти и весь сахалинский флот, обслуживая потребности острова и его связь с Большой землей. Старпом был уже опытным заочником, учась на втором курсе высшей мореходки во Владивостоке. Судно часто заходило в Ванино, Владивосток, Находку, Холмск. В этих портах открыли учебно-курсовые пункты, где можно было в любое время сдать подготовленный предмет, что было очень удобно для заочных студентов: быстренько выучить и сразу же сдать, чтобы не успеть забыть, но для этого нужен соответствующий пароход с частыми заходами в такие порты. Так что «Донбасс» вполне устраивал нашего заочника, и частые заходы в порты невольно побуждали к дальнейшей учебе, а вернее, сдаче все прибывающих предметов. Давнишняя, еще детская мечта стать капитаном была немыслима без высшего морского образования. Должность старшего помощника далеко на не самом хорошем судне являлась пределом для дальнейших карьерных устремлений, и ходить в заграничные рейсы тоже представлялось всего лишь фантастикой, не имея высшего образования. Посему выбора не было, нужно в обязательном порядке окончить ДВВИМУ и, получив вожделенный диплом инженера-судоводителя, двигаться дальше. А для этого «учиться, учиться и учиться», как говорил основатель Советского государства. Это, пожалуй, один из немногих его тезисов, с которым соглашался Валентин. Судно работало в долгосрочной аренде у сахалинских рыбаков на перевозках грузов из рыбокомбинатов на Курилах и плавбаз охотоморских экспедиций. Рейсы короткие: выгрузка большей частью в районе южных Курил и в экспедиции у плавбаз, а погрузка в Находке или Владивостоке, или в сахалинских портах Корсаков и Холмск. Частые заходы домой в Корсаков не способствовали упадку духа и поддерживали хорошее настроение. При стоянках во Владивостоке или Находке зачастую приезжала жена с ребенком, тем более что стоянки были продолжительными, по 10—15 дней. Тогда еще не существовало курсов и училищ по подготовке обслуживающего персонала на суда пароходства, и кадры частенько набирали первых попавшихся. Работа не бог весть какая сложная, и если чего-то не знают, то на судне научатся. Где-то в конце года, а скорее всего в ноябре, кадры прислали в порту Холмск новую уборщицу. Старпом в это время был на берегу, и представление новой блюстительницы чистоты из службы женского обслуживающего персонала вначале прошло без него. По возвращении на судно у трапа вахтенный матрос сразу же доложил старпому о прибытии новой уборщицы и о том, что боцман уже определил ее в каюту и она дожидается старпома для вручения «верительных грамот» – или, проще говоря, сопроводительных документов из отдела кадров. Вахтенный второй помощник также повторил уже известную информацию о новом члене экипажа. Старпом не обратил внимания на странные загадочные улыбки на лицах обоих вахтенных: помощника и матроса. Он прошел в свою каюту и попросил второго пригласить ее. Второй помощник предварительно уведомил старпома, что девушка молодая и красивая. Реакция старпома проявилась лишь тогда, когда новая уборщица вошла к нему в каюту в сопровождении вахтенного второго помощника, и лишь тогда до Валентина дошел смысл довольно ехидных ухмылок обоих вахтенных. В каюту действительно вошло «чудо». Будучи совсем невысокого роста, старпом просто обомлел, увидев фигуру, ни в чем не уступающую второму помощнику Виталию Крохину, которому фамилия подбросила совсем несоответствующие физические данные – рост 190 сантиметров и вес 120 килограммов: они с новой уборщицей были одной и той же комплекции и фактически одинаковы. Валентин невольно обратил внимание на сжимающиеся кулаки новой уборщицы, величиной с его голову: видимо, она тоже волновалась, прибыв на свое первое судно и представляясь старпому. Полнотой ее тоже бог не обидел, и к тому же она оказалась с Западной Украины и почти не говорила по-русски. Да и откуда ей его знать, родом из глухой деревни, видевшей море лишь на картинках. Жизнь в ее деревне была не сахар: тяжелые полевые работы, постоянный уход за скотиной, неподъемные мешки с зерном на местной мельнице и многие другие сельские работы, требующие отменного здоровья и силы. Цикунов сразу же прикинул, что ей гораздо лучше бы устроиться к рыбакам на добывающий флот; в случае поломки траловой лебедки с уловом она вполне могла заменить ее, вытащив наполненный рыбой трал самостоятельно своими крепкими руками. Как она будет работать уборщицей, протирая судовые переборки и полы, не требующие большой физической силы, а только сноровки и изобретательности? Вся ее комплекция протестовала против новой должности и явно не соответствовала ей, хотя внешность часто бывает обманчива. «Но посмотрим, время покажет», – успокаивал себя старпом. Оказалось, в их деревне прошел слух, что на Сахалине большие заработки, и, собрав со всей родни деньги на билет в одну сторону, ее и отправили всем селом на край света, куда упирались все надежды о будущем благополучии. Одета она была в пальто из серого сукна солдатской шинели на ватной подкладке, очень смахивающее на ватное одеяло, с воротником из искусственного меха. На ногах высокие ботинки из сукна и резины в нижней части, чтобы не промочить ноги. На голове мужская шапка из искусственного меха или крашеной чебурашки, какие выдают на судне как спецодежду для плавсостава. Оглядев ее еще раз, уже без первого удивления, Валентин, к своему огорчению, пришел к окончательному выводу, что уборщицы из нее не выйдет и работать на судне ей будет чрезвычайно трудно при таких физических габаритах, подходящих разве что для метательницы ядра на крупных спортивных состязаниях. На Сахалине она оказалась без копейки денег: всех собранных по крохам финансов едва хватило на билет в одну сторону. Старпом позвонил в кадры и выразил им свое крайнее недовольство присланной уборщицей. Но кадровики как рыба в воде ориентировались в подобных хитросплетениях. «Не боги горшки обжигают. Да и должность у нее не требует какой-то исключительности – любая женщина легко справляется с такими обязанностями. Вы на судне и помогите ей освоить нехитрое дело», – на что возразить было трудно. Деваться некуда – пришлось выходить в рейс с «тяжеловесным» подарком, присланным кадрами. Как и предполагал старпом, Надя оказалась совсем непригодной к работе уборщицы. Ее прежние домашние обязанности ни в какое сравнение не шли с настоящими судовыми требованиями: то ли она считала их несерьезными и необязательными, то ли не могла себя должным образом перестроить. Она была склонна к тяжелой неторопливой и монотонной работе в течение рабочего дня. Обязанности же уборщицы предусматривали раннее вставание и уборку назначенных ей мест еще до подъема экипажа и уборку ряда кают, совместимую со свободным временем их владельцев, что категорически претило ей. Она так и не научилась вставать ранее шести утра, когда весь обслуживающий персонал уже трудился на своих отведенных рабочих местах, и спала до восьми утра, приступая к уборке лишь после завтрака, выводя старпома из терпения, так что тот готов был вот-вот взорваться, но, взглянув на гренадера выше его более чем на голову, он все-таки смирял свое кипящее негодование. Через двое суток вышли в рейс, и старую уборщицу пришлось списать в распоряжение отдела кадров и отправиться с Надей, надеясь на ее будущую обучаемость и овладение совсем нехитрой специальностью. Надя продолжала говорить на своем украинском «суржике», и понять ее было совсем непросто. Говорила она так совершенно искренне или же, наоборот, пряталась за него как за ширму, разобраться было невозможно по причине самой непосредственности, так и льющейся из нее, и у старпома язык не поворачивался хотя бы раз высказать ей все наболевшее за эти несколько дней. Надя была спокойна и во всех случаях на замечания реагировала абсолютно индифферентно, никогда не оправдывалась и принимала их как вполне заслуженные, не вступая ни в какие прения или разборки. Она никого из экипажа не называла по имени, не говоря об отчестве. Второго помощника она называла на украинский лад «дядько», капитана просто на «вы», но единственного старпома называла очень уважительно «Пэтрович», хотя тот был Алексеевичем по отчеству. Скорее всего, у нее была своя иерархия, и «Пэтрович» являлся самым большим авторитетом в ее деревне. Видимо, в ее понимании это была высшая степень уважения к своему прямому начальнику. Как настоящая украинка, она всегда держала нос по ветру. Рабочий день старпома начинался с Нади и заканчивался на ней же: она требовала гораздо больше внимания и неотступного контроля. Трудно было представить, что она может выкинуть в следующую минуту со всей своей непосредственностью. Тем временем судно направилось на южные Курилы, и, выгрузив предназначенный аборигенам груз, принялись за погрузку консервов с плавбаз. Экипаж получил плату за выгруженный на рейде груз, и во время стоянки на Шикотане мореходы приобрели спиртное. Обслуживающему персоналу выделили половинную плату за обслуживание экипажа в ночное время, включая приготовление пищи. Вечером после окончания рабочего дня машинисты тайком от начальства организовали выпивку – и по традиции пригласили к застолью женщин, включая Надю. Учитывая ее крупную комплекцию, Наде подливали и подкладывали двойную порцию, от которой она и не отказывалась. Машинисты, уже изрядно на кочерге, подобрели и все время подливали Наде, не особенно беспокоясь о завтрашнем дне. Утром Надя на работу не встала, ограничившись завтраком. Перед обедом, спускаясь по трапу в надстройке, поскользнулась и упала с высоты около двух метров, умудрившись сломать руку. Скорее всего, после вечерних возлияний координация движений еще не восстановилась. Пароход был чисто каботажный, и естественно, что судового врача на борту по штату не полагалось, впрочем, как и помполита. Пришлось отправить Надю в больницу в Южно-Курильске. Старпом втайне обрадовался и перекрестился: теперь наверняка будет замена уборщице, хотя открыто радоваться чужому горю как-то не пристало. Но надежда, что его мучения с Надей закончились, поддерживала его радужное настроение в течение всего рейса, и он полагал, что расстались они навсегда.

Незаметно промелькнули два месяца, и, полностью загрузившись консервами и рыбопродукцией с плавбаз и заводов в районе Южных Курил, снялись под выгрузку на Сахалин в его главный порт Холмск. О Наде на судне ничего не знали, все это время она не подавала о себе никаких вестей, и постепенно экипаж забыл о ней, будто ее никогда на пароходе и не было. По своей наивности полагали, что после излечения в Южно-Курильске она самолетом или же на попутном или линейном судне добралась до Сахалина и кадры уже отправили ее на другое судно. Но все предположения оказались лишь рисунками на песке. На самом же деле Надя перехитрила всех: пролежав месяц в больнице и полностью исцелившись, она на попутном судне добралась до Корсакова. Позвонив в отдел кадров, узнала, где находится судно, и направилась в Холмск. Когда пароход швартовался к причалу и старпом был по горло занят обычными проблемами на мостике, капитан и второй помощник, находясь на левом крыле ходового мостика, первыми увидели стоящую на причале Надю в суконном пальто и мужской шапке-ушанке. Сначала они и глазам-то своим не поверили: не мерещится ли она им? Но вскоре убедились в том, что на причале Надя, собственной персоной, а не ее призрак. Старпому сразу ничего не сказали, опасаясь, что того хватит удар в самое неподходящее время швартовых операций. И лишь спустя какое-то время после окончания швартовки, когда лоцман пошел к трапу на выход, капитан подозвал Валентина и сказал: «Вот тебе и радость на приход». Старпом понял так, что капитан говорит о его приехавшей жене, которая ждет его на причале. Он повертел головой во все стороны, но жену не увидел. Капитан подсказал ему: «Посмотри вот туда». Цикунов повернул голову – и в нескольких метрах от причальной линии увидел улыбающуюся Надю. Она весело махала руками, приветствуя уже полюбившееся ей судно. По спине старпома пробежали мурашки – полная неожиданность ввела его в состояние транса, и он не очень-то осознавал, как вести себя в этом случае: то ли откровенно радоваться со слезами на глазах, то ли по-настоящему плакать. Он и так едва не упал, впервые увидев Надю за несколько прошедших месяцев, лишь иногда вспоминая ее как приснившийся некстати кошмарный сон. Сделав еще один рейс совместно со своей подшефной, он списался с судна отгулять накопившиеся выходные дни, а затем последовала экзаменационная сессия, и вернулся на судно только через четыре месяца. Нади там уже не было, она списалась в мае, видимо, поверив, что ее любимый старпом не намерен возвращаться на судно. Теперь уже Цикунов мог вздохнуть свободно и старался о Наде больше не вспоминать. Дальнейшие ее следы затерялись. Скорее всего, кадры отправили ее на другое судно, и она, испробовав морской вольницы, стала уже совершенно иной, не похожей на себя прежнюю во время первого морского дебюта.

Старпом тоже почти не вспоминал свою подшефную, разве что редкие подначки капитана и второго помощника напоминали о бывшей уборщице, и лишь при направлении на судно обслуживающего персонала он первым делом рассматривал направления кадров, нет ли там Нади – и, убедившись в ее отсутствии, облегченно вздыхал.