Читать книгу Сожженная рукопись - Владимир Иванович Кочев - Страница 27

А Андрей оставался самим собой. Единственным другом, с которым делился, как с братом, был Семён. Он знал слабость своего друга. В казарме висел на стене репродуктор – чёрная картонная тарелка с подковообразным магнитом. Она что-то излучала, то музыку, то речь. К этому звуку привыкли, иногда прислушивались, но никогда не выключали – не выдёргивали вилку из розетки. Но этот примитивный репродуктор приковывал к себе Андрюшу, когда передавалась фортепьянная музыка. Он, слушая, отворачивался к стене, чтобы не увидели его влажных глаз, слезу, которую не мог сдержать. В нише коридора хранились мётлы, вёдра, лопаты. И зачем-то среди этого добра стоял рояль, чёрный, на гнутых мощных ногах. На него, как на стол, валили разный хлам. Андрей с благоговением подходил к нему и извлекал звуки, то весёлые, то мощные, трагичные. Соединить бы их в единый поток, как это делал Бледный! Нет, такому искусству учатся с детства.

Память снова возвращала его во вчерашний день. Сомнения занозой втыкались в совесть. Прав ли он был, сбежав от пахана? Пацаны-уголовники во всех щелях побывали, всё знали. Но ни с воли, ни с кича вестей и слухов о Бледном не было.

В красном уголке висела без дела гитара. Андрюша снял её со стены, и она, как живая, прижалась к нему. С тех пор до конца своих дней он не расставался с ней. Здесь эту страсть никто не осуждал. Она забирала горе и дарила надежду. Её любили все. Ловкие пальцы Андрюши умело щипали струны. Одинокие слабые звуки облекались в щемящие душу аккорды. Андрей переделывал песни, вставляя родные слова. «Казарма» молчала, когда звенела-страдала гитара, а неокрепший баритон высказывал сокровенные слова.

Появлялись новые, новые песни. Песня, как птица, не знает запретов-границ. Душа заключённого летит вместе с ней. И зря думают, что Мурка – тюремная песня. Её придумали на воле артисты, чтоб поглумиться. Нет в ней души заключённого.