Читать книгу Фрумсум Фруниско - Владимир Касютин - Страница 2

Когда едешь по дороге к морю, полагаешь липецкие земли однообразными – поля да равнины. Радуют глаз лишь купола Задонска, видимые издалека. Мы заехали на пять минут посмотреть русский Иерусалим и предсказуемо задержались. Подвезли монахиню в монастырь, где напились воды из святого источника, повстречали в зарослях зайца и сбились с пути. Есть в Задонске и загадочный музей, с мрачными и забавными персонажами, посетить его должен каждый гражданин, не равнодушный к отечественным хроникам.

– Шестнадцатый год в нашей истории особенный, – неожиданно начал докладчик, напирая на фрикативное «г», частое в липецких и воронежских землях, многозначительно посмотрел на собравшихся журналистов и продолжил:

– Возьмите двадцатый век – канун революции…

Мы узнали о всемирно-историческом значении шестнадцатого года в девятнадцатом, восемнадцатом и семнадцатом веках. Обречённо приготовились к погружению в допотопные времена, да взволнованные помощники ухитрились вывести на свежий воздух разгорячившегося оратора. В истории он был дилетантом, в ботанике академиком. Получив в руки лопату, дал команду копать и сажать.

– Чем вы занимаетесь зимой? – простодушно спросил я рабочих лесничества на заре своей карьеры в местной газете.

– Веники вяжем, гробы делаем, – подозрительно улыбаясь, отвечали мне представители трудового народа. Так я и написал в заметке о людях хороших. Сведущие читатели гоготали, разгадав аллюзию: «фирма веников не вяжет, фирма делает гробы». Лесничество хранило гробовое молчание, получив нагоняй от начальства.

В селе с хорошим названием – Доброе – гости разбили парк, после чего хлебосольные хозяева накрыли поляну. У реки Воронеж, где сплетают руки лилии, началась дегустация самогонов, выставленных сельскими головами. Дощатые столы ломились от огурцов, капусты, сала и холодца. Златозубый баянист в капитанке, усевшись в круг, растянул меха:

– Фуражка тёплая на вате, чтоб не замёрзла голова…

В Липецк мы ехали машиной от станции Грязи, куда добирались скоростным воронежским поездом. Я любил ездить этим утренним двухэтажным экспрессом, с большими окнами, кофе с кексом и персональной зарядкой для телефона. Грязевцы, чтобы доказать всем, что не в названии дело, взяли бронзу в конкурсе на самый благоустроенный город России.

Я обедал за одним столом с грязевским журналистом – погружённым в себя мужчиной средних лет, похожим на колхозного счетовода. Он зачерпнул ложкой борща и выпалил:

– Всё, что вы говорили, – неправильно!

– Что именно?

– Всё везде одинаково, жизни не знаете.

– А где вы бывали, кроме Грязей?

– Неважно…

– Есть что-то в Грязях особенное, – удовлетворённо подумал я и тоже взялся за борщ.

Борщ был неправильный, как водится, в столовых и ресторанах, даже украинских, – сладенький, жидкий, тёмно-багровый. Правильный борщ – бездна вкусов и чтоб ложка стояла. Красно-жёлто-зелёный, из трёх сортов мяса, с помидорами, пастернаком, жгучим перцем. Разумеется, с картошкой, капустой, свёклой и остальными ингредиентами – весь огород в кастрюле. Не перепутайте: лук надо жарить на сливочном масле, овощи – на сале. И обязательно в конце варки бросьте заправку – растёртые вместе чеснок и старое сало.

Лучшие в мире борщи на Кубани. Знакомый станичник за любовь к первому был прозван Ведром Борща. С Юрой-Вересом за один присест мы уничтожили большую кастрюлю борща, заготовленную семьёй Пушкин-Петровича на неделю.

Раскалённый июльский полдень, столовая колхозной бригады. Чумазый потный механизатор кусает жгучий перец, жадно хлебает огненный борщ. Кажется, ещё мгновение и он расплавится, как пластилин. На мокром лице – чувство глубокого удовлетворения.

– Почему в Липецке не допросишься липецкой воды? – пытал я ответственных работников общепита. – Липецкие минеральные воды знали в России до кавказских. Что за ксеномания! Вы же русский Баден-Баден!

Они недоумённо поводили плечами.

Доморощенные напитки и яства – редкие гости в наших гостиницах и ресторанах. Причудливы маршруты караванов двадцать первого века – на Дальнем Востоке нам подали японское пиво, произведённое, если верить этикетке, в Калининграде.

В Юрт-отеле «Ставка Тамерлана» мы утоляли жажду елецким крафтовым пивом, налитым в стеклянную трёхлитровую банку с продырявленной крышкой – на дне плавали шишки хмеля. В археологическом парке у села Аргамач-Пальна можно побегать с мечом по ущельям и склонам в компании реконструкторов, раскопать артефакт времён Елецкого княжества, переночевать в большой электрифицированной юрте.

В Липецке, городе молодом, ищущем лицо в смешении горок, церквей, стеклянных призм и модерна начала прошлого века, мы учились писать о безопасном движении. Работали целый день, устали, объявили перерыв. Народ кинулся покурить, подышать. Как обычно, после паузы вернулись не все. Занятие близилось к концу, когда вошёл один из пропавших участников, лицо его было задумчивым.

– Оставил новую машину у входа, а её кто-то разбил.

Елец – всем ворам отец. Говорят, что присказка прославляет вольный дух жителей старинного богатого города. Елецкие наличники похожи на тонкие кружева.

Ранним утром меня любезно встретили и препроводили в гостиницу, устроенную в купеческом особняке постройки позапрошлого века. Я с наслаждением бросился в свежую постель. Сквозь сон слышались возбуждённые крики, я пытался не обращать внимания, но они всё плели свои громкие кружева.

– Что находится рядом с гостиницей? – спросил горничную за завтраком.

– Почта.

– А-а-а, – понимающе протянул я. – Почта и пресса друг без друга не могут.

Из гостиницы до реки Сосна был прорыт подземный ход длиною более километра, по которому купцы доставляли глыбы льда для хранения продуктов.

«Голоса в голове заставляют меня шнырять по рядам» – было начертано на заднем стекле вертлявой беспокойной машины. Номер второй был помечен «обществом борьбы с инопланетными цивилизациями», третья пугала «колонией прокажённых». Тульскую область мы изучали как плацдарм перед броском на столицу. Если следуешь издалека, первое правило: перед въездом в Москву отдохни. Крутишь баранку сотни километров, из последних сил выруливаешь за приветливый зелёный знак «101 километр», где свежие и добрые москвичи и замкадыши* щеголяют водительским мастерством. Тулу девяностых можно увидеть в сериале «Гражданин начальник».

В кадре часто мелькает Кремль, стены, башни и соборы, новенькие, с иголочки. Мы погуляли в Кремле, заглянув по пути в окна Муркафе, где в витринах чинно восседают кошки.

В Ефремове я сразу почувствовал этот запах – пюре из мороженой картошки или порошка, которым нас потчевали на армейских сборах. От гостиницы к гостинице мы бродили, принюхиваясь, как собаки. Названия одно диковиннее другого: «Счастье», «Красивая Меча», «Робинзон»… Может потому, что в городе побывал весь цвет русской литературы?

В первый приезд поужинать в Ефремове не сумели – все уже спали. Позавтракать тоже – все ещё спали. Обедали в эклектичном кафе: красные дерматиновые диванчики, фикусы в кадках, на стенах фотографии Америки пятидесятых. Город не бедный – пенсионерки, набрав полный поднос угощений, важно посматривают по сторонам.

Втянув на десерт ефремовские ароматы, отправились восвояси. Поди разбери, что сегодня в эфире: каучук, патока или серная кислота – в городе три химзавода. Проехали мимо диковинного дорожного знака «Возможен туман» и задумались, о каком тумане идёт речь. Не в наших головах ли?

Машиной добирались до ещё одного города области – Алексин. Всё началось с благодушной фразы:

– Какая хорошая дорога!

Не успел я закрыть рот, как машина влетела в громадную яму. Чудом притормозил, подумав о том, что пора бы научиться держать язык за зубами. Поблуждав по городу, притормозили у кафе.

Не понравилось место, и я переставил машину. Не успели сделать пару шагов, послышался грохот. С крыши в место прежней парковки рухнула тяжёлая железная конструкция. Граждане с испитыми лицами, меланхолично метущие тротуар, внимания на происшествие не обратили.

– Вот ведь, обходится город своими силами без гастарбайтеров, – оптимистично заметил я.

– Надо же куда-то девать бывший пролетариат, – пессимистично ответил Владимир-Владимирович.

Усевшись за стол, долго и безуспешно пытали молодую официантку. Сначала интересовались местными блюдами. Потом – достопримечательностями. Всё ей было неинтересно. Историческая анемия, типичный случай, возникает преимущественно у тех, кто в детстве не был приучен к чтению.

Между тем, Алексин был крепостью, местом отдыха классиков, столицей советского пороха. Киноманы знают алексинские ландшафты по фильму «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен».

Наш путь лежал на спортивную базу, где всё было большое, новое и современное: ледовый дворец, футбольное поле, гостиница и бассейн. По воле случая мне достался шикарный четырёхкомнатный номер. Чувствовал себя не то ревизором из века позапрошлого, не то новым русским из века нынешнего. Мелочи досаждали вроде отсутствия мыла или стаканов. Наш отельный бизнес обожает креатив и нередко безразличен к отдельным компонентам комфорта. Роскошная лестница из красного дерева может соседствовать с разболтанными кранами и плохо функционирующей канализацией.

Я был единственным постояльцем караван-сарая в предгорьях Кавказа. Отперев номер, поспешил в конец коридора, в единственную на этаже душевую. Утомлённый дорогой, оставил на полочке только что купленный шампунь. Вернулся – флакона уже не было, мне приветливо улыбалась сестра-хозяйка.

Стемнело, и на площади перед гостиницей начался автопарад сельской золотой молодёжи. Джигиты педантично выясняли, у кого музыка громче, впрочем, скороговорку под буханье сложно назвать музыкой. Увидев в освещённом окне мой силуэт, горячие парни принялись нещадно браниться, вызывая незваного гостя на рыцарский поединок.

Бам-бам-бам! В дверь ударяли тяжёлым телом, из коридора доносились то радостные, то грозные пьяные возгласы. Я лежал на хлипком ложе под колючим одеялом и нервно соображал, что делать, если дверь рухнет и в комнату ворвётся буйная толпа. Накануне, едва самолёт приземлился, меня повезли в ресторан, а прибыв в гостиницу в краснодарском предместье, мы узнали, что забронированный номер отдан другому постояльцу.

– Вы не предупредили, что опоздаете, – обиженно протянула, акая по-южнороссийски портьерша. Кто знал, что по ночам в доме колхозника, куда пришлось перебраться, станичный бомонд устраивает шабаш. За тонкой стеной играли в карты, пили-ели, целовались-дрались, пели и танцевали. Я очертил мысленно круг вокруг койки по методу Хомы Брута и, утомлённый перелётом, сменой климата и треволнениями, уснул.

В Богородицке Тульской области служащая гостиницы послала меня за наличными к банкомату. Я брёл, спотыкаясь, пыля башмаками в потёмках. Шарахались пьяные, душераздирающе орала и бегала друг за другом юная поросль. Каков контраст с именем города. Погожим утром мы навестили дворцово-парковый ансамбль графов Бобринских, ведущих свою родословную от императрицы Екатерины. Остатки былой роскоши, заросший пруд, новая богородицкая элита, фланирующая на автомобилях по дорожкам. Парк прекрасен, храмы реставрируются, но почему сей культурный ландшафт не влияет на смягчение городских нравов?