Читать книгу “Смотрите, кто пришел!” и другие пьесы - Владимир Константинович Арро - Страница 3

Действующие лица:

Татьяна

Лев

Офицер

Городской двор-колодец, каких много в старых домах Петербурга. Ранние сумерки. В окнах зажигается свет, проявляя узоры, высвобождая яркие или блеклые цвета занавесок. За ними движутся тени – совершается жизнь. Здесь, во дворе, она обнаруживается звуками. Из одного окна доносится визг электродрели, стук молотка, из другого – приглушенное фортепьяно. Слева бормочет радиодиктор, справа плачет ребенок, а мимо подворотни с сухим шелестом проносятся автомобили. В первые минуты спектакля все звуки форсированы, шум улицы сливается с шумом двора, но понемногу наступает относительная дворовая тишина, когда отчетливо слышны и фортепьяно, и радио.

В крошечном сквере посреди двора на скамейке возле песочницы сидит седоголовый, но не старый еще мужчина в плаще, курит. Рядом с ним чемоданчик-дипломат, коробка из-под сигарет. Это Лев. Из парадной в углу двора выходит молодая женщина с таксой на поводке, некоторое время стоит поодаль. Затем, отпустив собаку, проходит ко второй скамейке, противоположной к первой, садится, закуривает, слегка бравируя своей отстраненностью, как это делают женщины, долго живущие в одиночестве. Наблюдает за таксой, глубоко, по-мужски затягиваясь сигаретой. Это Татьяна. Лев не отводит от нее глаз, и это ее раздражает.

Татьяна. Мальва, фу!.. Фу, я сказала!

Лев (полуобернувшись к собаке). Смотрите-ка, слушается. Англичане, говорят, придумали для непослушных собак ошейник с датчиком. Хозяин дает слабый ток, и – порядок. Дистанция при этом может быть около двухсот метров, экая прелесть.

Татьяна не реагирует.

Я вот думаю, не купить ли лицензию. Как, по-вашему, сбыт найдет? (Пауза.) Можно расширить область применения. В педагогических целях, допустим… Опять же, в супружеских отношениях. «Ко мне, я сказала!» А он у пивного ларька, с товарищами… Как вам это понравится? (Пауза.) Чем-то все равно торговать надо. Вы чем торгуете?

Татьяна гасит окурок, поднимает воротник, встает.

Татьяна. Мальва, ко мне!

Лев. Ну, а что такого, теперь все чем-то торгуют.

Татьяна. Ко мне, я сказала!

Лев. Чудная собака, ухоженная. Защищает-то хоть хорошо?

Татьяна. Хотите проверить?

Лев. Упаси бог. (Встает.) Пойти и мне, что ли, с вами прогуляться.

Татьяна. Да вы что, дядечка?

Лев. А чего, тоже буду вас охранять.

Татьяна. От кого? Пока, кроме вас, к нам никто больше не пристает.

Лев. Ну, могу от себя… Кстати, сигареты кончились. Не одолжите? С отдачей.

Татьяна. Да ради бога. (Бросает ему пачку.)

Лев. Смотрите-ка, пахитоски!.. (Закуривает.) А в наше время дамы «беломорине» радовались.

Татьяна. Знаю, тогда не курила.

Лев. А я, сколько себя помню, всегда курил.

Татьяна. Плохо.

Лев. Плохо. Вон в том углу двора росла трава. А на ней лежали дрова. Гниловатые такие поленницы… грибным лесом несло от них… Вот – за ними. Первые мои папиросы назывались «Ракета». Мы это дело расшифровывали так: «Ребята, асторожней курите, етот табак атрава». (Смеется). А?.. Как?..

Татьяна. Плохо.

Лев. Чего ж хорошего…

Татьяна. Когда это было?

Лев. Что?.. А, до войны.

Пауза.

У соседей пудель, препротивнейшее создание… Истерический тип… Валерьянкой отпаивают… А чуть что с животом, водку дают… Как немцу – тридцать три грамма… (Пауза.) Ваша не пьет?..

Татьяна. Не пьет и не курит. (Встает, провожая взглядом собаку, оборачиваясь ко Льву спиной.)

Лев. Да, собачникам у нас нелегко, выгуливать негде. С одной стороны – Невский проспект, с другой – Англетер. В Сашкин сад разве… Не ходите?

Татьяна. Далековато.

Лев. С вашими-то ногами?

Татьяна. Так. Еще комментарии будут?

Лев. Не гневайтесь… Я просто…

Татьяна. Вот и не надо.

Лев (встает). Вы уходите?..

Татьяна. Да, нам пора.

Лев. Так она ж ничего не успела.

Татьяна. Господи, ну а вам-то что?

Лев (заступая ей путь). Не уходите.

Татьяна. Не поняла.

Лев. Ну, сядьте, посидите еще.

Татьяна. Зачем это?

Лев. Поговорим.

Татьяна. О чем?

Лев. Можно и о собачках.

Татьяна. С какой стати?

Лев. Нет, кроме шуток.

Татьяна. Скажите, пожалуйста!.. А вы кто?

Лев. Я-то? В командировке.

Татьяна. Ну так а я-то причем?

Лев. У меня скоро поезд.

Татьяна. Ну и с Богом.

Лев. Время еще есть.

Татьяна. Не понимаю, у вас последние часы в этом городе, а вы сидите в темном дворе. Сделали бы что-нибудь, чтобы запомнилось… Пошли бы куда-нибудь. Да хоть в пивную, тут, в соседнем квартале…

Лев. А ведь не было, знаете, не было! Фирмы какие-то, издательство – это я еще понимаю. Но чтобы пивная? У дома графини?.. Напротив Петра Ильича?.. (Касаясь ее рукава.) Садитесь, я вам расскажу, что там было. Ну, садитесь же…

Татьяна (высвобождаясь). Послушайте, если вы клинья подбиваете, то это не ко мне. Ведь вы мне в отцы годитесь.

Лев. Ну, уж и в отцы.

Татьяна. Ей-богу, не меньше. Голова-то седая.

Лев. Да вы что!

Татьяна. А то вы не знали?

Лев. А меня сегодня в магазине назвали «молодой человек».

Татьяна. Это кто-то из слабовидящих.

Лев. Дело большое – голова. Я, если хотите знать, когда сюда приезжаю, возраста не чувствую. Так, какая-то усталость… А лет мне, я думаю, девять…

Из окна позади Мужчины раздается звонкий, самозабвенный голос мальчика.

Голос. Кто мчится, кто скачет под хладною мглой? Ездок запоздалый, с ним сын молодой. К отцу, весь иззябнув, малютка приник. Обняв его, держит и крестит старик.

Пауза.

Лев. Кто это?.. Вот уже в третий раз. И все с той же интонацией…

Пауза.

С обреченной… Понимаете, ужас сердце сковал! И не освободиться. Душа сомлела.

Пауза.

С вами так не бывало?

Татьяна. Это Павлуша… Мальва, фу!..

Лев. Бывало?

Татьяна. Слушайте, в самом деле, пошли бы куда-нибудь напоследок. Мало ли хороших мест в городе?

Лев. Ну, а я что?.. Разве здесь плохо? Вот, дерево выросло… Свежий воздух… Музыка… Можем выпить даже. (Достает флягу.)

Татьяна. Ну вот, начинается…

Лев. Коньяк неплохой. (Отвинчивает крышку-стопочку, наливает.) Прошу.

Татьяна. Без меня.

Лев. Ну, хорошо. За наш дом. Зачем куда-то ходить? Все лучшее – в своем доме. (Выпивает.)

Татьяна. В какой парадной жили?

Лев. А в той, из которой вы появились. Вон мои окна. (Встает, прохаживается.) И с того момента, как вы возникли в дверях, я вам мысленно задал сотню вопросов.

Татьяна отходит к скамье и садится.

Татьяна. О чем?

Лев (широко улыбаясь). Ну, как там… вообще?

Татьяна. Что?

Лев. В нашей парадной.

Татьяна. А что в нашей парадной?

Лев. Ну, как вам сказать… Жизнь идет?

Татьяна. Вопрос, прямо скажем, детский.

Лев. Да, пожалуй… Но, знаете, как-то странно…

Татьяна. Что странно?

Лев. Все почти вымерли, а жизнь идет.

Татьяна. А вы хотели, чтобы остановилась?

Лев. Да нет, что вы… (Пауза.) Собачка ваша что-то роет.

Татьяна. Пусть роет. Так ваши окна… которые?

Лев. На самом верху. Квартира двадцать девятая.

Татьяна (после паузы). Да?.. А, ну, конечно, давно. Там Боженковы сто лет живут. (Пауза.) Ладно, налейте мне.

Лев (возвращаясь на место). С удовольствием.

Татьяна. И охота вам?.. Ну, жили. Все где-нибудь жили… И чего вы пришли?

Лев. Выпейте. (Отдает стопочку.) Сам не знаю. Тянет. А Виктор Потапыч жив?

Татьяна. Виктор Потапыч?.. (Выпивает.) Жив. По утрам посиживает там, где вы сейчас… Палкой постукивает… А что?

Лев. Да ничего…

Татьяна. Значит, вы до войны.

Лев. И в блокаду. Как вас зовут?

Татьяна. Татьяна. А вы?..

Лев. Лев.

Татьяна. А с отчеством?

Лев. Дважды.

Татьяна. Ого! Лев Львович. Как дразнили?

Лев. Кошкин.

Татьяна. Понятно… То-то вы такой робкий.

Лев. Не доказано.

Татьяна. Господи!.. Неужели и я так приду?

Лев. Не советую. Ничего хорошего.

Татьяна. Слушайте, а что-то вы путаете… Боженковы тоже с блокады.

Лев. Ну и что?

Татьяна. В двадцать девятой.

Лев. Ну да.

Татьяна. А вы?

Лев. И мы. Нас было четверо. Двое взрослых и двое детей. Потапыча в начале сорок второго к нам подселили. Соседка у нас умерла, освободилась комната. Давайте выпьем. (Отвинчивает стопочку.) Он был милиционером. Ракетчиков ловил.

Татьяна. Да это я знаю… У него медали. Он рассказывал.

Лев. Вы пейте, пейте!..

Татьяна. Ой, господи!.. Это я собачку выгуливаю. (Пьет.)

Лев. На самом верху было опасно. Но, как ни странно, удобно. Ведро свежего снега с крыши – это большое благо – кастрюлька воды. А иначе надо было идти на Неву, к проруби. Одна беда – выходить на чердак и крышу строжайше запрещалось. Считалось, что ракетчики посылают свои сигналы вражеским самолетам с крыш. Поэтому висел замок.

Татьяна. Понятно. А у вашего отца был ключ.

Лев. Был. Отец в начале войны возглавлял домовую команду, называлась – МПВО. Местная противовоздушная оборона. Ну, а когда в команде никого не осталось, ключ у него отобрали. А после он обнаружил у себя дубликат. Боженков его выследил. Ну и…

Татьяна. Ну и… принял его за ракетчика?.. Вы что, серьезно?

Лев. Да полно вам. Начитались. Какого ракетчика – отец еле двигался. Боженков узнал и сказал: «Это, сосед, хорошо, давай я тоже буду туда ходить».

Татьяна. Понятно.

Лев. А что, милиционеры не люди? (Встает, прохаживается, поглядывая на окна.) Нас было четверо – двое взрослых, двое детей.

Татьяна. Да, вы говорили.

Лев. Собачка ваша стоит у парадной, соскучилась с нами.

Татьяна. Ничего, подождет.

Лев. Вот и я так же стоял, скулил.

Татьяна. Она-то хоть открыть не может, а вы?

Лев. Открывал.

Татьяна. И что?

Лев. Вдыхал запах. Подымал голову. Там наверху пролета вместо крыши – стеклянная призма. Да?

Татьяна. Да. А потом?

Лев. Брался за перила… по которым когда-то так хорошо было съезжать на пузе.

Татьяна. Ужас какой. Ну?..

Лев. Подымался на десять-пятнадцать ступеней…

Татьяна. Ну, так какого черта!..

Внезапно раздается чистый, отчаянный голос мальчика.

Голос. Кто скачет, кто мчится под хладною мглой?.. Ездок запоздалый, с ним сын молодой. К отцу, весь иззябнув, малютка приник. Обняв его, держит и крестит старик…

Пауза.

Лев. Он что, больше ничего не знает?

Татьяна. Нет… Ну, так почему только на десять ступеней?

Лев. Я все боялся, что приду, а все дома: и отец, и мать, и братишка… Сидят за столом, ужинают. Спрашивают: а ты где так долго был? (Пауза.) А где ты так долго… (Пауза.) А может, боялся встречи с Потапычем.

Пауза. Слышно, как за окнами работают телевизоры.

Татьяна. Вы не опоздаете на поезд?

Лев. Нет.

Татьяна. Откуда вы?

Лев. Из Самары.

Татьяна. А почему не самолетом?

Лев. Люблю в дороге поговорить. В принципе – не тороплюсь.

Татьяна. Я вижу. Патологически. На пятый этаж подымаетесь сколько?..

Лев. Полстолетия.

Татьяна. Вот именно! Вы что, с ума сошли? (Подходит, берет его за руку.) Пойдемте!

Лев. Нет, что вы!..

Татьяна. Пошли, говорю!

Лев. Нет-нет… Нас было четверо…

Татьяна. Пойдемте, вам полегчает…

Лев (упирается). Нет.

Татьяна. Послушайте…

Лев. Отпустите… (Садится.)

Татьяна. Послушайте, что я скажу… Это не болезнь, но… это не очень здорово. (Садится рядом.) Поверьте!.. Я не врач, всего лишь медсестра, но я читала… Это навязчивое состояние, психоз… От него очень легко избавиться! Пойдемте, Лев Львович, вы убедитесь. Давайте выпьем для храбрости и пойдем.

Лев. Да вы что, там Потапыч.

Татьяна. А что Потапыч? Он тоже выпить не дурак. Узнает – обрадуется. Хотите, я поднимусь сначала одна, предупрежу?..

Лев (хватает ее за руку). Не вздумайте!

Татьяна. Вы – трус.

Лев. Как вам сказать…

Татьяна. Трус! Трус!

Лев. Много раз…

Татьяна. Трус!

Лев. …доказывал обратное.

Татьяна. Ну, не трус… Малодушный человек. Что меняется?.. Вот и сидите здесь! (Встает.) И скулите! Еще хоть целых полстолетия. Мальва! Пошли!.. (Уходит.)

Затемнение.

Двор живет, как огромная раковина, в которой хранятся шумы времени: шёпоты, стоны, возгласы удивления исчезнувших людей. Они иногда выходят на первый план, овладевают пространством и подавляют реальные звуки.

Лев сидит на том же месте, ничто не изменилось, лишь стало темнее.

Из парадной выходит Татьяна, садится рядом. В руках у нее полиэтиленовая сумка.

Татьяна. Он ждет вас.

Лев (вздрогнув). Ждет? Нет-нет!.. Лучше не надо!..

Татьяна. Все еще трусите?

Лев. Я вас не просил.

Татьяна. Что хочу, то и делаю. Я у себя дома.

Лев. Вот и занимались бы своими делами.

Татьяна. Ну, и не лезли бы с откровениями.

Пауза.

Лев. Простите… Кто у него?

Татьяна. Семья.

Лев. Я понимаю.

Татьяна. Сын, дочь, внуки.

Лев. А Люся? Или как ее…

Татьяна. Людмила Маркеловна. Она умерла.

Лев. Давно?

Татьяна. Пять лет назад.

Лев. Все ж пожила.

Татьяна. Есть хотите?

Лев. Надо подумать.

Татьяна. Чего тут думать. Ешьте. (Кладет ему на колени сверток.)

Лев. Спасибо. (Ест бутерброд.) Что он сказал?

Татьяна. Пусть придет.

Лев. И все?

Татьяна. И все.

Лев. Идти?

Татьяна. Вы знаете.

Лев (кивает). Доем. (Жует.) С нее все и началось.

Татьяна. С кого?

Лев. С Люси. Сидим при коптилке. Двое детей, двое взрослых. В пальто. Все равно холодно. Два стекла выбито воздушной волной, вместо них фанера. Хлеба нет. Болтанка из обойного клея. В августе родители должны были делать ремонт. Купили обоев. Пачки сухого клея. Ну вот… Появляется Потапыч, с ним миловидная блондинка. В кудрях, с яркой помадой. В белых бурках. Были такие. В основном, в системе снабжения. Потапыч говорит: знакомьтесь, невеста. Женимся. Отец говорит: очень приятно. А мы умираем. Она говорит: Да что вы, мы женимся. – Очень приятно. А мы умираем. – А мы женимся. Приходите на свадьбу. – Очень приятно. А вы на похороны. – Очень приятно. – И вам того же.

Татьяна сидит, нахохлившись, отвернувшись от него.

Татьяна (вполголоса). Врете, я думаю.

Лев. Да нет. Это я помню дословно.

Пауза.

Татьяна. Ну, и что?

Лев. Ничего. Вселился. Попросил вторую комнату. Все равно, говорит, вам и одной-то не натопить. Отец отказал. Говорит: вот и хорошо, что холодная, хоть положить будет где, когда кто-то помрет. Потапыч говорит: а не много ли тебе будет – и две комнаты, и чердак?..

Татьяна. Господи!.. О чем вы…

Лев. Потом я у них хлеб украл. Вынул из сумки на кухонном столе и съел в коридоре. Граммов двести. Мать просила простить, унижалась. Отдала им брошь, подарок отца.

Татьяна. Какую брошь?

Лев. А!.. Ничего особенного Красный камушек в позолоченной оправе. Просто мы умирали. А когда падаешь в пропасть – цепляешься… Вам приходилось висеть над пропастью?

Пауза.

Или смотреть сверху, как кто-то висит?..

Татьяна. Оставьте меня в покое.

Пауза.

Лев. Короче говоря, за отцом пришли. Судили как ракетчика. Вещественным доказательством был ключ. Потапыч был свидетелем обвинения.

Пауза.

Татьяна. Что дальше?

Лев. Ну, а что могло быть дальше? Семья погибла. Сначала умер брат… Потом с улицы не вернулась мама. Пошла за хлебом… упала в очереди. Дворничиха позже рассказывала. Я почему-то выжил. Люся подкармливала, когда я остался один. Она была добрая. И веселая, все смеялась. Попал в детский дом. С ним – в Куйбышев. Нынче – Самара. Заболтал я вас. Пошли. (Встает.)

Татьяна не двигается.

Ну, идем?

Татьяна. Вы теперь чего от него хотите?

Лев. Не знаю. (Пауза.) Когда я здесь, у меня всегда с собой вот эта штука (Распахивает дипломат.)

Татьяна (после паузы). Вы что, серьезно?

Лев. Как видите. (Достает из дипломата пистолет и кладет в карман.)

Татьяна. Но… вы же взрослый человек. Неглупый. Судя по всему, образованный. Думаю даже, порядочный. Вы что… можете застрелить старика?

Лев. Как вам сказать…

Татьяна. Жалкого, полуживого.

Лев. Но я же дал ему большую отсрочку. На целых пятьдесят лет. Согласитесь, это не мало. Ведь я же мог исполнить приговор…

Татьяна. Какой приговор?

Лев. То есть, как…

Татьяна. Кто его вынес? Вы?

Лев. Да, тот юнец. Ну, а кто еще? Больше некому.

Татьяна. Ах, вот оно что… Вот зачем вы сюда приходили. Вы сидели и предвкушали убийство.

Пауза.

Лев. Нет. Я думал: должна же быть на свете справедливость.

Татьяна. Послушайте, а вам не странно, что вы, немолодой уже человек, и, судя по всему, не бесплодно проживший жизнь, все еще находитесь в плену у того несчастного, ожесточившегося юнца, каким вы тогда были? И вам не кажется, что ваше детство и ваша юность несколько затянулись?

Пауза.

Лев. Кажется.

Татьяна. И что на самом деле пришли вы сюда, чтобы не казнить, а простить. (Пауза.) Но очень боитесь этого своего поступка и потому оттягиваете.

Лев. Конечно. Боюсь, что заговорю с ним, как ни в чем не бывало. Да еще руку подам. (Пауза.) А может, и не подам! А может, выхвачу эту штуку и сразу, без раздумий!..

Татьяна. Что? Договаривайте.

Лев. Что-что… Откуда я знаю. Мы ленивые и отходчивые. Потому и расплодили зло… Скажите, сколько можно прощать? Сколько еще нужно выпустить из нас крови, чтобы мы оцепенели от ужаса, чтобы сердце наше закаменело, и рука стала твердой? Ну, что мы за люди? Ах, какие мы подлые – податливые, сговорчивые. И вы, сестра милосердия, со своим дилетантским психоанализом…

Татьяна. Я не сестра. Я – дочь.

Лев. Чья дочь?

Татьяна. Моя фамилия – Боженкова.

Пауза. Она пересаживается на скамью напротив. Лев в шоке, он непроизвольно поднимается на ноги.

Оцениваете пикантность момента? Я только сейчас обнаружила, что жизнью обязана вам. Подымись тот юноша выше второго этажа… Благодарю вас за вашу благородную победу над жаждой мести, окончившуюся чудом моего рождения.

Лев. Ну, что ж… мне остается капитулировать. (Поднимает руки.) Сдаюсь. Разоружаюсь. (Достает пистолет из кармана, кладет его в дипломат.)

Татьяна. Принимаю.

Лев (доставая флягу). И даже с угрызениями совести.

Татьяна, Ну, это слишком большая роскошь.

Лев. Да нет…

Татьяна. Да, да!

Лев. Пусть все, кто пережил эти годы, остаются героями. (Наливает.) Время всех уравняет. Никто не будет забыт. И ничто не будет забыто. Кроме жестокости и малодушия. Зачем это помнить? Это худо, когда детям бывает стыдно за своих отцов. Память должна быть светлой. Выпьем за светлую память! Прошу вас!.. (Отдает стопочку Татьяне и садится рядом с ней.) У героя и внуки имеются?

Татьяна. Трое. Два от брата один от меня.

Лев. И все Боженковы?

Татьяна. Да.

Смотрят друг на друга, молчат. Она вынимает из сумки небольшую модель планера.

Это ваше?

Лев (вскакивая). Да!.. Откуда?.. Боже… (Обеими руками принимает модель.)

Татьяна. Висела в чулане. Хотели выбросить, я взяла к себе… Повесила над столом. Была младше, думала: вот объявится владелец… Вроде Сани Григорьева вас представляла. Помните, «Два капитана»?

Лев. Не то слово… Спасибо.

Татьяна. Так что в некотором роде… я вас ждала.

Пауза.

Я была романтической девочкой.

Пауза.

Лев. И ведь самое интересное, что я приходил.

Татьяна. Я ждала. Вы приходили. А мы так и не встретились.

Лев. Не судьба… (Пауза.) Так, может, поднимемся? Вы говорите, он ждет.

Татьяна (коснувшись его руки, мягко). Не надо, Лев Львович. Всё. Отрезано. Там у вас больше никого нет.

Лев. Вы уверены?

Татьяна. Да. И больше вы сюда не придете. Слышите?

Лев (после паузы). Да.

Татьяна. Вы здоровы. Вы отомстили. Вы простили. Вы удовлетворены. Компенсированы. Понимаете?

Лев (не сразу). Да.

Татьяна. Вам надо ехать домой, где бы он ни был. У вас семья. Вас ждут дети. Да?

Лев. Да-да.

Татьяна. А те, кто здесь жил до нас, они останутся… Поверьте, останутся… Прислушайтесь…

Двор оглашается звуками.

В шёпотах… В стонах… В возгласах удивления… Узнаете?

Лев. Да!..

Татьяна. Пусть так и будет. Не беспокойте их.

Лев. Да. Хорошо.

Татьяна. Вы кому-нибудь рассказывали?

Лев. Нет.

Татьяна. Некому?

Лев. Есть.

Татьяна. Плохо слушают?

Лев. Да. Отвлеченно.

Татьяна. С этим беда.

Лев. Вечное одиночество.

Татьяна. Да. Слова бессильны.

Лев. Только интуиция.

Татьяна. Редкое качество.

Лев. Редкое.

Татьяна. Чтобы на той же волне…

Лев. Или хотя бы в том же диапазоне.

Татьяна. Расскажите мне.

Лев (после паузы). Хорошо… Квадрат неба… Молочное облако… Трио Рахманинова, – едва, едва из чьей-то квартиры. Звон посуды. Запах жареной рыбы… С улицы – автомобильный клаксон… И визг затормозившего трамвая… Это возле «Астории».

Татьяна. Да. Я прожила. Запомню. Сейчас трамваи не ходят. Но я представила. (Встает.) Сидите здесь. Сейчас я принесу вам брошку.

Лев. Зачем?

Татьяна. Как зачем. Это брошь вашей мамы. Будет вам память.

Лев. Да? Она у вас?.. (Что-то отвлекает его.)

У ворот появляются трое военных в камуфляжной форме. Двое с автоматами остаются у ворот, офицер приближается.

Офицер. Вы из этого дома?

Татьяна. Да.

Офицер. Двадцать девятая в какой парадной?

Татьяна. А вам кого?

Офицер. Вы не ответили.

Татьяна. Я живу в двадцать девятой. Что вы хотите?

Офицер. Ваша фамилия?

Татьяна. Боженкова.

Офицер. Ну, правильно. Это кто-то от вас звонил? Мужской голос. Отец? Брат? Сват?

Татьяна. Это отец! Слушайте, он больной человек. Что он сказал?

Офицер. Что в доме будто бы террорист. Что он пришел ему отомстить.

Татьяна. Что за чушь! Я пойду!.. Я дочь… Я медсестра.

Офицер. Оставайтесь на месте.

Татьяна. У него не в порядке с психикой. Не верьте ни одному слову.

Офицер (Льву). А вы кто?

Татьяна. Мой знакомый. Лев Львович.

Офицер. Тоже здесь проживаете?

Лев. Нет, я приезжий.

Татьяна. И у него поезд! Идите, вы опоздаете.

Лев прячет флягу. Застегивается. Берет дипломат.

Офицер. Одну минуту. Документы у вас имеются?

Лев. Да. (Протягивает документ.) Пожалуйста.

Офицер (возвращает). Все понятно. Извините, еще одна формальность. Для порядка. (Профессионально обшаривает одежду, карманы.) Откройте дипломат.

Лев открывает. Пауза. Офицер отворачивается, закуривает.

Разрешение есть?

Татьяна. Послушайте! Товарищ офицер!..

Офицер. Я не вас спрашиваю.

Татьяна. Я объясню!..

Офицер. Есть или нет?

Лев. Нет.

Татьяна. Ну, что же это!.. Вы не должны!.. Постойте! (Рыдает.) Его нельзя!.. Я столько ждала его!.. Невозможно!..

Офицер (Льву, взяв пистолет). Так… Ждали, говорите?.. А старик не ждал… (Пауза. Покачав пистолет на руке.) Почему не сказали, что он игрушечный?.. Купили сыну?.. Так бы и сказали. (Швыряет пистолет обратно в дипломат.) Террорист, видишь ли… (Уходит.)

Татьяна (после паузы). Ну, теперь наигрались?.. (Утерев слезы, усаживает Льва на скамью.)

Лев. Нет еще. (Берет со стола планер, что-то проверяет в нем, поправляет и запускает в воздух.)

Радиоуправляемый планер (или простой бумажный голубь!) в лучах прожекторов делает круги по двору, едва не касаясь стен. Окна одно за другим зажигаются – во дворе полная иллюминация. Гул жизни – голоса, вздохи, обрывки музыки – наполняет его. И – взволнованный голос мальчика.

Голос. Кто скачет, кто мчится под хладною мглой?.. Ездок запоздалый, с ним сын молодой. К отцу, весь иззябнув, малютка приник. Обняв его, держит и крестит старик…

Планер делает виражи, снижается. И, наконец, приземляется. Прожектора гаснут.

Лев. Вот теперь всё!

Татьяна, завороженная зрелищем, стоит рядом со Львом без движения. И вдруг обнимает его, приникает к нему, как к близкому существу после долгой разлуки. Лев прижимает ее голову к себе, гладит, целует.

Татьяна. Ты посиди. Я сейчас… Я быстро! Только не уходи!.. Умоляю тебя, дождись меня!.. Милый, родной мой… (целует его)…только не уходи!.. (Пятясь к парадной.) Не исчезай!.. Останься…

Лев садится на скамью и сидит в одиночестве, как в начале, откинувшись на спинку, глядя на окна. Они гаснут, одно за другим. Он встает и уходит.

Лишь одно окно освещено – на верхнем этаже.

Затемнение