Читать книгу “Смотрите, кто пришел!” и другие пьесы - Владимир Константинович Арро - Страница 5

Действующие лица:

Первый

Второй

Женщина с мальчиком

Двор-колодец. Утренний час, когда в доме остаются только домохозяйки и пенсионеры. Солнечные лучи падают лишь на верхние ряды окон одной стены, ниже по стеклам гуляют много раз отраженные солнечные блики.

Два пожилых бродячих музыканта, Первый и Второй, каждый – человек-оркестр с чудовищным набором инструментов, в ярких шутовских одеждах стоят посреди двора, подняв головы, как бы к чему-то прислушиваясь.

Первый. Третье слева.

Второй. На каком?

Первый. На четвертом.

Второй. Не вижу.

Первый. За занавеской.

Второй. Скотина.

Первый. Пацан, должно быть.

Второй. Уши надрать.

Первый (вздохнув). Поехали.

Вместе (в сопровождении скрипки, гитары, барабана, бубна, каких-то трещоток и еще черт знает чего). С бою взяли город Брянск! Город весь прошли! На последней улице название прочли! А название такое, прямо слово, боевое, Минская улица на Запад нас ведет! Значит, нам туда дорога, значит нам туда дорога! Минская улица! На Запад нас ведет.

(Выбор песен – как примету времени – автор всецело передает на усмотрение постановщика).

В середине куплета сильная струя воды, пущенная из какого-то пневматического устройства, зигзагом падает на певцов. Пока Первый допевает куплет, Второй отряхивается.

Второй. Слушай, дебил, ты кончай эти прятки, покажи морду свою дебильную! (Вытряхивает воду из гитары.) Рахит недоделанный.

Первый (не переставая играть). Давай, давай!..

Вместе. С бою взяли город Минск! Город весь прошли! На последней улице название прочли! А название такое, прямо слово, боевое – Брестская улица! На Запад нас ведет!..

Гнилой помидор шлепается рядом со Вторым, он потрясает кулаком, но поет.

Значит, нам туда дорога, значит, нам туда дорога! Брестская улица!

Другой помидор попадает в шляпу.

Второй. Скотина!

Первый. На Запад нас ведет!

Звучит музыкальный проигрыш, хотя он и не предусмотрен.

Второй. Не даст работать.

Первый. Кочумай.

Падает сверток.

А это что?..

Второй. Засранец. (Брезгливо поднимает.) Четвертной.

Первый. Вот видишь? Поехали!

Вместе. С бою взяли город Брест! Город весь прошли! На последней улице название прочли. А название такое, прямо слово, боевое. Берлинская улица!..

Струя воды заставляет их судорожно дернуться.

На Запад нас ведет! Значит, нам туда дорога, значит, нам туда дорога! Берлинская улица! На Запад нас ведет. На Берли-иин!..

Они заканчивают под целой серией водяных зарядов.

Второй. Не, я не буду здесь. (Снимает шляпу, уходит, отряхиваясь.) Пошли.

Первый. Постой!..

Второй. Молокосос!.. (Трясет кулаком.)

Первый. Отойдем.

Второй. Козел вонючий. (Громко.) Козел!.. Понял?..

Первый. Не ори.

Второй (тихо). Вонючий. Понял?..

Первый. Будем ходить по двору.

Сверху падает сверток.

Второй. Опять какая-нибудь пакость.

Первый (развернув бумагу, взглянув удивленно вверх). Однако.

Второй. Что?

Первый. Полсотни.

Второй. Иди ты.

Первый. Понравилось.

Второй. Не, это не пацан. Кто-то другой.

Первый. Оттуда же. Поклон.

Второй. Пошел к черту.

Первый. Поклон, говорю!

Картинно кланяются.

(Прячет деньги.) Будем башлять. Третий номер.

Второй. Может, не надо?

Первый. Надо. Поехали.

Притоптывая, исполняют проигрыш.

Вместе. С Одесского кичмана шагали два уркана. Шагали два уркана налегке. Раз-два!

Далее история повторяется: из того же окна в них летит то гнилье, то какие-то ошметья, то струи воды, то свертки с деньгами. Они бодро заканчивают номер и, смиренно утираясь, отряхиваясь, идут по двору собирать добычу.

Первый (разворачивая бумагу). Помереть-уснуть.

Второй. Сколько?

Первый. Сотня.

Второй. У меня тоже.

Первый. Меценат хренов.

Второй. Идиот. Костюм-то испорчен.

Первый разворачивает сверток, роняет его и с омерзением смотрит на свои руки.

Что там?

Первый. То самое.

Второй. Что самое?

Первый. Что-что… Говно!

Второй. Он издевается.

Первый. Дрянь какая…

Второй. Фу, мерзость!

Первый. Достань термос.

Второй. Засранец! (Поливает на руки Первому.)

Первый. Думает, если бабки, ему все позволено.

Второй. Ненавижу!

Первый. Я пойду, швырну ему его деньги! (Лезет в карман, но достает платок, утирает руки.) Сволочь.

Второй. Пойдем отсюда. Такого унижения… (С пафосом.) Ни-ког-да!..

Первый. Что за харя такая? (Смотрит вверх.)

Второй. …еще не испытывал.

Первый. Ну, покажи, покажи свою толстую харю!

Второй. Меценат долбанный.

Первый. Прячется.

Второй. Шизофреник.

Первый. За яйца повесить.

Второй. Вот именно.

Первый. Давай.

Второй. Чего?

Первый. Работать.

Второй. Чего работать-то?..

Первый. Чего-чего, пятый номер!

Расходятся, чертыхаясь. Второй посылает кверху проклятия, потрясает кулаком. Понемногу успокаиваются, сходятся. Нежные звуки мандолины с гитарой. Певцы исполняют «Санта-Лючию». Лица их светлы, покойны, даже слащавы, но свет и покой порою сменяются тревожным ожиданием и короткими взглядами наверх. Здесь автор полностью доверяет мимическому искусству актеров и оставляет лишь пожелание не сбиваться на клоунаду, а следовать в русле трагифарсового существования.

(В середине номера во дворе появляется низкорослый, крепко сбитый мужичок и останавливается поодаль, с интересом слушая певцов. А в конце последнего куплета, когда дело идет к последней фразе, он вдруг приподымается на цыпочки и поет ее чуть ли не контртенором. Пока он тянет верхнюю ноту, певцы успевают несколько раз нервно переглянуться. Наверху аплодируют. Оба слащаво улыбаются, раскланиваются.

Первый. Пошел вон! (Кланяется.)

Второй. Убирайся! (Кланяется.)

Первый. Так и рыщут, так и подкарауливают!..

Мужичок исчезает. Сцена необязательна).

Звучат шумные аплодисменты, и сверху на артистов вдруг сыплется золотой дождь: это ассигнации, звонкие монеты вперемежку с золотыми нитями, золотой и серебряной елочной мишурой. Счастливые артисты вздымают руки навстречу золотому потоку.

Затемнение.

Тот же двор. Первый накрывает ужин на столике в середине сквера. Второй стирает в тазике в сторонке. Возле каждого банка с пивом.

Первый. А ты представь себе военно-полевые условия, Петров!

Второй. Ага. По защите отечества.

Первый. Окопы. Передовая…

Второй. От негодяев.

Первый. И что вместо кульков сыплются мины. Осколки… Вот так, знаешь… (Показывает.) У-у-у!.. Бах-ба-бах!..

Второй. Говорят, после затяжной обороны все окопы были в говне. (Вдруг замирает. Подозрительно принюхивается к рукавам. Это теперь у обоих певцов станет манией и будет сопровождать их до конца.)

Первый. Вот именно. А ведь концертные бригады куда только не попадали.

Второй. Э-э, по мне, лучше уж мины…

Первый. Ну-ну, не дури… Живой ходишь. Да еще и деньги платят.

Второй. Да пошли они!.. (Достает из кармана скомканные купюры, смотрит на них испепеляющим взглядом, но, помедлив секунду, снова прячет в карман.)

Первый. Да ты садись… Давай, перекусим. И заодно перетрём… Тут ведь спокойно надо… Разберемся… Проанализируем… За и против… Это туда, то сюда…

Садятся за стол.

Второй. Ты вот скажи мне, что это?.. (Глазами обводит двор, как будто видит впервые.)

Первый. Фортуна! (Нюхает свои руки, ненадолго замирает, но потом ест куриную ножку, вынутую из фольги.)

Второй. Ну да, я понимаю… (Тоже нюхает руки и принимается за еду.) Счастливый жребий…

Из окна сверху летит тухлый помидор, шлепается о стол.

А это?..

Первый смахивает его, продолжает есть.

Первый. Не бери в голову. В самочувствии актера… (грызет косточку) самое главное… (обгладывает) холодный нос… (вытирает салфеткой губы) голубой глаз… (нюхает руки) и пустой мочевой пузырь.

Второй. Это тебя так в институте культуры учили?

Первый. Вовсе даже наоборот! Кроме пузыря, разумеется…

На стол падают картофельные очистки, объедки и прочее содержимое помойного ведра. Первый спокойно и даже как-то величественно их сметает, помахивая рукой.

Запомни, сердце твое молчит.

Второй. Кипит!

Первый. Напрасно.

Второй. Кровью обливается!

Первый. Сразу видно, ты – дилетант.

Второй. Да, я из художественной самодеятельности. И что? Из бывшего драмколлектива! Несуществующего Дома культуры. Теперь там вещевая ярмарка.

Первый. Там ей и место. Любительского искусства не существует. Есть только любительская колбаса!

Второй. Кстати, неплохая.

Первый. А я профессионал. И когда меня забрасывают тухлыми яйцами, я знаю, что таковы правила игры. В другой раз будут кошельки с золотом.

Второй. А когда меня обливают… (уклоняясь от летящего помидора) помоями!.. Мое сердце плачет!

Первый. А мое – ликует! (Швыряет деньги на стол.)

Второй. А мое – рвется на волю! (Тоже швыряет деньги.) Все-таки я заслуженный деятель культуры.

Первый. А мое… (Похлопывает по карманам.) Всё.

Второй. А моё… (Выворачивает карманы.) Тоже всё.

Первый. А в общем – порядок в танковых войсках.

Шепча губами, закатывая глаза, считают деньги.

Второй. Не слабо.

Первый. Много?

Второй. Много. Больше тыщи. А у тебя?

Первый. Меньше тыщи.

Второй. На!..

Первый. Оставь себе. У тебя семья, Петров.

Второй. Не-не!.. Поровну, Савельев.

Сидят, курят.

Первый. На золотую жилу напали. Трехмесячный заработок.

Второй. Не нравится мне это.

Первый. Клондайк.

Второй. Я бы ушел. Кидает и кидает. Поди знай, что там.

Первый. Мы выше этого.

Второй. Вот залепит он в тебя еще раз говном.

Первый. Увернусь.

Второй. Брызги долетят.

Первый. Слушай, а ваше звание как называется?

Второй. Какое?

Первый. Ну вот – заслуженный деятель культуры.

Второй. Так и называется.

Первый. Нет, в обиходе.

Второй. Ну, знаешь…

Первый. По-простому!.. По-нашему, а?.. Ну?..

Второй. Как-то это… Засраку. К чему это?..

Первый. Засраку!.. (Смеется).

Хохочут оба.

Первый (серьёзно). Ну, так а ты чего ждал?

Второй. Не надо мне ничего… Не ждал и не жду…

Первый. Ладно, ладно… Еще немного и уйдем!

Второй. Бодал я эту демократию.

Первый. Мы будем сами себе хозяева.

Второй. Проживу без свободы. Была бы воля. Мне и воли хватит…

Первый. У нас все впереди. И небо в алмазах, и нос в табаке. А воли столько – хоть солИ.

Второй. Костюмы, как из помойки.

Первый. Вычистим.

Второй. Рубашки, как… половые тряпки!

Первый. Постираем.

Второй. Нам и до дому в них не дойти – воняет.

Первый. А мы и не пойдем.

Второй. То есть, как это?

Первый. В баньке решил помыться? Ишь ты, какой чистоплотный. А место – займут.

Второй. Кто?

Первый. Да мало ли артистов шатается. На вокзалах – поют. В электричках – поют. В пивных – поют. А куда им деться? Ленконцерт, говорят, разогнали. Эстраду – к чертовой матери. Нет, за место надо держаться.

Второй. Так что нам теперь – здесь ночевать?

Первый. А что ж, раз напали на золотую жилу.

Второй. Хороши старатели. Золотари!

Первый. Нас здесь приняли. Мы востребованы.

Второй. А в говне?

Первый. Боже ты мой!.. Ну, называй это по-другому. Социально ангажированы. То же самое.

О стол шмякается тухлое яйцо.

Второй. Сволочь какая.

Первый. Не огорчайся. За нами духовность. Культура-а!.. (Зевает.)

Певцы зевают, потягиваются. Роняют головы на стол. Темнеет.

Раннее утро. Артисты просыпаются, вылезают из подвала. Во дворе чирикают воробьи, курлычат голуби, шаркает метла дворника. А также скворчит яичница.

Второй. Слышишь, Савельев?.. (Принюхивается, жмуря глаза).

Первый. Что?

Второй. Скворчит! Яичница на сковородке.

Первый. Где?

Второй. Там же.

Первый (подумав). С беконом?

Второй. Пожалуй, с беконом.

Первый. Значит, свежие – себе, а протухшие – нам?

Второй. Ты думаешь, он сам себе ее жарит?

Первый. Ну, что ты, кухарка. Он – барин. (Показывает, как сидит барин в ожидании завтрака.)

Второй. Он – говно.

Первый. Нехорошо так о своем меценате. (Громко, подобострастно.) Доброе утро!.. Нет ответа… Доброе утречко!.. (Молчание.) Ну что ж, приятного аппетита…

Настраивают инструменты. Сверху выливают ночной горшок.

Второй. Моча?

Первый (удовлетворенно). Во всяком случае, не говно. (Равнодушно.) Ночной горшок, должно быть.

Второй. С утра издевается.

Первый. А мы ему – бодренькое! Седьмой номер! (Отбивает такт.) Начали!

Вместе. По улице ходила

большая крокодила.

Она, она —

голодная была!..

Сыплются деньги.

Второй (на музыке). Что-то сегодня одни четвертаки.

Первый. Зато много.

Второй. Что я, ишак ему – десять раз наклоняться.

Первый. Считай, что выходишь на поклоны.

Второй. Иди сам кланяйся.

Первый. Новенькие купюры.

Второй. Слушай, а это не фальшак?

Сверху летит всякий хлам.

Второй. Не могу! Не могу! (Швыряет деньги, топчет их.) Не могу больше! Пойдем отсюда, Петров! Уйдем, не оглядываясь! А?.. Да чтобы я… Да я же… (Плачет, размазывает слезы.)

Летят струи воды, с треском ложатся вблизи артистов

Ты что же, ублюдок! Пожилого трудящегося человека… Пенсионера!.. Да я всю жизнь на заводе… на ниве культуры!.. Массовиком всю жизнь проработал, никто мне слова худого не сказал… За что же ты меня так унизил?

Первый (собрав деньги, усаживает коллегу и садится рядом с ним). Ранимый ты мой… Успокойся…

Второй. Да!.. (Всхлипывает.) За что?..

Первый. Тонкий…

Второй. Вот именно…

Первый. Чувствительный.

Второй. Мы и так, знаешь, не в лучшем виде. Вроде шутов… Наряды дурацкие…

Первый. Это жанр.

Второй. Я понимаю… Башмаки каши просят…

Первый. Это маска.

Второй. Да-да…

Первый. Артистический образ.

Второй. Но я же не возражаю. Но говно-то зачем?

Первый. Это прием.

Второй. Ох!..

Первый. Это метафора. Надо терпеть, Петров.

Второй. Доколе, Савельев?

Первый. Пока будем востребованы.

Второй. Гнусный репертуар…

Первый. Поставим вопрос…

Второй. Очень противно.

Первый. Это временно.

Второй. А говно?

Первый. Не всегда, бывает моча.

Второй. Как унижают!..

Первый. Но и ценят. А вот когда убедимся, что мы не нужны…

Второй. Пойдем со двора, Савельев, да?

Первый. Возможно… А возможно, поработаем над репертуаром. Ты знаешь, мы могли бы петь песни народов СНГ.

Второй (подумав). А почему не ОДКАБ?

Первый. Разумно.

Второй. Скажи, а чем хуже трофейные песни?

Первый. Что ты имеешь в виду?

Второй. Грузинские, украинские.

Первый. Ничем не хуже! Это неплохая идея. Вот видишь, еще немного и уйдем! У нас все впереди!

Второй. Мы будем сами себе хозяева, да, Савельев?

Первый. Да, Петров! А пока надо терпеть. Верь, настанет день! Мы займемся искусством! Знаешь, Лев Толстой, когда попадал в сложную ситуацию, успокаивал себя так. Но ведь это, рассуждал он, могло кончиться еще хуже. Разумно?

Второй. Разумно.

Первый. Далее. Я всегда должен помнить, говорил он, что есть люди, которым хуже, чем мне. Правильно?

Второй (пожимает плечами). Наверное…

Первый. И третье! Это когда-нибудь кончится… Да-да, кончится.

Пауза. Смотрят друг на друга.

Второй. Это когда-нибудь кончится… (Посреди двора, задрав голову к окнам, громогласно.) Это когда-нибудь кончится?..

Первый. Нет, ты не Лев Толстой…

Пауза.

Второй (задрав голову к небу, потрясая руками). Это когда-нибудь кончится?!.

Пауза.

Первый. Это когда-нибудь кончится?!.

Пауза.

Вместе. Это когда-нибудь кончится?!!

Далее звук выключается. Певцы, вздымая руки к небу, продолжают что-то выкрикивать, но их не слышно. Свет меркнет.

Здесь можно закончить спектакль. Но если будет желание, на финал можно сыграть пантомиму.

Они стерпят все, утрутся, умоются, поселятся в подвале – что называется, обустроятся. Костюмы их превратятся в грязные лохмотья. Струны порвутся, инструменты расстроятся. Они простужено захрипят, засипят, но петь будут: под бубен и губную гармонику. Всякую дребедень. То ли золотой дождь, то ли елочная мишура в разноцветных огнях, будет летать и кружиться над ними как символ надежды, как обещание грядущего праздника.

Однажды утром во двор придут другие, слепые певцы – мать и сын. Держась друг за друга, обогнув двор, чисто и свято споют псалом.

Падшие артисты подстроятся к ним. Так, не переставая петь, положив руки друг другу на плечи, они и уйдут вчетвером.

1997, 2016