Читать книгу Гафур. Роман. Книга 2. Фантастика - Владимир Муляров - Страница 9

«Страх – это вера в плохое! Никогда не поддавайся ему!» Эти слова, сказанные одним плененным христианином своему товарищу, так же навечно обрученному с медными кандалами и прикованному к стене камеры пыток в одном из ходов подземелья, в стороне от арены Колизея… Эти слова были мною подслушаны в тот момент, когда я на минутку выходила первести дух. Из ортовремени в системное. Прямо у них в камере. Потому что мой костюм для перемещений в ортовремени герметичен. И на тот момент в нем закончился автономный кислород. Весь. Мне приходилось, как мы говорим, «выныривать» в системное время просто для того, чтобы хватить ртом побольше воздуха, отдышаться, и снова уйти в ортовремя. Вот и сейчас я уже во второй раз выходила к ним в камеру. Но они меня не видели. Да и не могли видеть. К этому моменту у них уже давным-давно отсутствовали их глаза. Второй узник почувствовал мое внезапное присутствие рядом и настороженно произнес «Кто здесь? Это опять ты, нечестивый Савл?» А я тогда, переведя дух, опять нырнула в ортовремя. Просто они не должны были общаться со мной вживую ни при каких обстоятельствах в том времени, которое пронизывает Историю. Я была там, у них в камере, с миссией по коррекции. И моей задачей было сказать именно этому пленнику некие слова. Не допустить пагубной хулы и не дать ему предать по слабости свою веру. Сразу скажу. Делала я это абсолютно незаконно. Согласно Эдикта о Конфессиональном Невмешательстве, существующем у нас в Конторе, никто не мог напрямую вмешиваться ни в какие религиозные вопросы. Это правило существовало задолго до того как я пришла туда на службу. Но христианка во мне говорила иное и всякий раз подвизала делать глупости и совершать ошибки. Вот и сейчас я сказала – «Не ругай Савла!» Я шепнула ему это в… в остатки его ушной раковины. Шепнула максимально тихо, ибо даже легчайшее дуновение в ортовремени могло отразиться ураганным ветром во времени системном, в том, в котором пребывали эти двое, и в том, в котором и созидается История Мира. «Не ругай его!» – Повторила я снова. – «Савл призван Господом Иисусом на служение Ему! Сейчас он, как и ты слеп, ибо потерял свои глаза от невыносимого сияния Славы Божьей, когда узрел воочию Христа! И сейчас Савла больше нет. Есть Павел. Он родился в руках Господних из той человеческой глины, что раньше именовалась Савлом. Теперь он Павел. Так его зовут. И ты вскоре встретишься с ним здесь, в столице. Как со своим братом!»

Я заглянула в его внезапно расширившиеся зрачки и поняла, что моя работа выполнена. Можно было уходить домой, в Оффтайм. Я приготовилась открыть лаз в «рукав», протянутый во времени и пространстве прямо из нашей Конторы внутрь этого жуткого места, но вместо этого внезапно остолбенела. Потому что меня саму ослепило сияние настолько мощное, что у меня самопроизвольно закрылись глаза. Однако, тот образ, который успел отразиться в моих глазных яблоках, был… он соответствовал… в общем, это был Ангел. Именно такой, какими мы их видим на изображениях. С той лишь разницей, что он вселял в меня одновременно неимоверный страх и трепет, парализуя меня целиком. Я не в силах была пошевелиться и даже дышать! И тогда я услышала некий язык, не похожий ни на один из тех, на которых говорят люди, но при этом очень понятный. Мне было сказано несколько кратких слов, но тот смысл, которые они в себе несли, мог бы быть вполне выражен только средствами небольшого рассказа! Настолько емкими были понятия, которые я услышала и которые мне почему-то были абсолютно доступны к пониманию. Если кратко, то смысл сказанного этим Посланником сводился к следующему.

– Христианские мученики – это вспаханное и засеянное поле Господа. Возделанное Им Самим. Это та Его пшеница, которую ни взращивать, ни тем более убирать вам, смертным, не дано! Никогда больше не вмешивайтесь в Промысел по вашей прихоти и исходя из ваших благих намерений. Поскольку ваши благие намерения по сути, не благи. Ибо вы не видите картину мира целиком. Ваши благие намерения не благи даже в вашем родном периоде истории, не говоря уже о прошлом, в котором вы не живете и которое вы не понимаете. Уходи и обо всем расскажи другим. Все ваши попытки по вмешательству в судьбы Свидетелей Христовых в дальнейшем будут мною безусловно пресекаться! – Голос Его умолк, но картинки, которые еще несколько мгновений посылались напрямую мне в мой мозг, они, эти картинки, не оставляли ни малейших сомнений в отношении истинности сказанного Посланником! И это было жутко. Потом исчез и сам Светлоликий Ангел, но напоследок я услышала еще. Эти слова были сказаны им на русском языке и совершенно без какого-либо акцента!

– Да. Страх – это вера в плохое. Вера в неизбежность наступления чего-то крайне для тебя нежелательного, неприятного или губительного. Как и сказал наш брат. Никогда не поддавайся страху! – И клянусь, в последнем предложении, сказанным мне Посланником, содержались нотки иронии! Я представила себя, беспомощную и перепуганную насмерть, стоящую в этом нелепом костюме для работы в ортовремени, в камере пыток, в Древнем Риме. За две тысячи лет до моего рождения и в пяти тысячах километров от моего родного дома… Немая сцена в театре абсурда! …Тогда мне стала понятна вся безнадежность того, что мы делали! Да, вероятно можно как-то влиять на Историю мира. Но… Но… Существовали силы, которые вершат все по своему. А ты… как раб у господина, довольствуешься лишь крохами той мощи и… той власти, которую тебе никогда не позволят иметь в объемах чуть больших наперстка!

Через час я была с подробным и очень покаянным докладом у Арти. Побывав до этого с отчетом у своего босса – Ниэтель Футон. Нити, вопреки моим ожиданиям, тогда не устроила мне разнос. Но лишь сказала, чтобы я начала думать головой, а не… Да. А вот шеф…

Меня отстранили от Коррекции и сослали в средневековую Европу наблюдателем. Должность, прямо скажем, самая ссыльная! Тогда мы вовсю искали некоего субъекта по имени Тессей. Тщательно затерявшегося во времени и идеально заметающего следы. Для командира «семерки» такое положение означало крах всякой карьеры, граничащий с изгнанием. И почти на тысячу лет собственного времени я выпала из активной работы нашей организации. Вот так… Пока случайно не обнаружила… этого Тессея… И тот случай помимо крайне негативных последствий для моей карьеры, имел так же и положительное значение. Я поняла две вещи. Во-первых, я поняла то, что мы ничем не управляем. А во-вторых, то, что я… я грубо нарушаю Устав нашей конторы, который прямо запрещает человеку быть верующим. Вот так. Я, в отличие от моего отца, который всегда прямо отрицал существование Бога, в Бога верила и верю. Но набожностью никогда не отличалась. В то же время… если бы на моих глазах стали рушить храм, я, всего скорее… Впрочем, нет. Та Присяга, которую я давала, вступая в ряды защитников Истории, она во мне всегда побеждала человека, готового за веру пойти на смерть. Ответственный и дисциплинированный сотрудник всякий раз брал во мне верх над христианкой.

«Не поддаваться страху? А что происходит сейчас со мной? Что Произошло с Алессандро? И каким таким образом не поддаваться страху, если страх это одна из функций души?» – С такой мыслью, анализируя свои внутренние ощущения, я проследовала в сторону группы людей, сидящих под навесом в этом дивном заснеженном, летнем саду. Выглянуло солнце и стало заметно теплее. Однако, снег по прежнему еще не собирался таять. Солнце, такое же яркое, как и на Лазурном Берегу, откуда мы только что вышли, оно неистово искрилось на снегу, и это создавало нереально правдивое ощущение того, что ты ступаешь по россыпям алмазов. Зелень листвы на деревьях сада, цветение розовых черешен, чьи ветви были сплошь покрыты цветами вкупе с сугробами совершенно не холодного снега под ногами, это все… создавало нереально правдоподобное ощущения твоего присутствия в сказке! Откуда-то налетела стайка мелких пичуг, с гомоном и свистом носящихся возле нас. Это было так сказочно-прекрасно! Но меня не радовало. Тот ушат дерьма, который вылил на меня Алессандро в своей записке, не позволял моим эмоциям настраиваться на позитивный лад. Нити вообще осталась с резко затосковавшим Игносио. Они вдвоем поднялись на веранду этого загородного дома с другой стороны от нас и там уселись в кресла-качалки. «Они с Алессандро были близки!» – шепнула мне Нити на русском. Мне было не понятно, что означает слово «близки» применительно к отношениям двух молодых мужиков, но в принципе, и мне, и Нити сейчас было не до этого. Они просто решали сейчас свои проблемы. А я? А мне необходимо было решать свои. Вот и все. Очень много всего возникло нового и очень много всего обнаружилось из прошлого. Нерешенного. И еще очень для меня неясного! И по всей видимости, это только лишь вершина айсберга. Все эти вопросы, все их великое сонмище предстояло распутать оперативно и… правильно! «Это хорошо – подумала я, – что Нити меня вытащила сейчас от Тео, пока я еще окончательно не увязла в делах его Империи. И это паки хорошо, что мы переместились сюда, в этот очаровательный лентий садик, скрытый от глаз в одном из Смежных Миров и заваленный прекрасным не тающим снегом. Здесь намного приятнее!» В конце-концов, в отношении меня Алессандро был прав. И обижаться на правду о себе даже если ты привыкла к постоянной сладости лести и вранья, … эти детские обиды… они только еще более все усугубляют. Как и всегда! Он и сам поддался этой «вере в плохое». Хоть это в нем жило не как страх, а как… как неверие людям. Потому что вера в плохое, это вера в то, что веры нет. Как нет и доверия между людьми. Вера в то, что тебя неправильно поймут и не помогут, расскажи ты все честно… друзьям. «Вера в плохое» – она так многогранна! А еще она называется унынием. Алессандро просто самоустранился от всякого участия в решении проблем, которые внезапно перед ним образовались, обвинив во всех бедах нас с бабушкой Ниэтель. «Что ж? Это его выбор!» – Сказала я самой себе, подходя вплотную к тому столу, за которым уже сидел Эльми в обществе Тали, какого-то маленького мальчишки-подростка и, что было весьма для меня ожидаемо, моего отца. Присутствовал так же за столом немолодой и очень по мужски красивый человек, среднего роста, с сединой в висках, орлиным взглядом и в таком же комбинезоне, как и у папы. Он был мне отдаленно знаком, но я никак не могла припомнить где я его видела?

Я подошла к папе и чмокнула его в щеку. На нем был темно-серый армейский комбинезон со множеством нашивок и карманов. И на том человеке, который был мне не знаком тоже был такой же армейский комбез. Но с другим набором нашивок. И внезапно я вспомнила, на кого он так похож. И кого он мне до боли напоминает! Я посмотрела ему в глаза и с нескрываемой надеждой спросила.

– Вы Сарфат? —

Мужчина явно не понял моих слов. А Эльми издевательски, еле слышно произнес – «Салам оглы!»

Но зато мои слова поняла Тали и тут же схватила меня за рукав моего шелкового халата.

– Саврик, это Павел Петрович Параскевин! – Сказала она мне. – Друг и соратник твоего отца. – Она еще что-то хотела сказать, но папа взял слово.

– И замечательный боевой офицер! А так же… дворянин и, конечно, мой друг. —

«Мы тут все теперь дворяне!» – Опять проворчал Эльми.

При этих словах незнакомец встал и откланялся. Он приложился губами к моей руке, которую я протянула ему через стол. Это было с моей стороны весьма неучтиво и выглядело, скорее, комично, нежели правильно. Но с меня сегодня взять было нечего. Сегодня я где-то отсутствовала…

Следующим гостем за столом был какой-то подросток лет четырнадцати. Он даже не привстал при виде меня, и когда я посмотрела в его сторону, просто махнул мне рукой с вяло промямлил «Привет!»

«Нахальство и подростковый максимализм!» – Подумала я. И поэтому вообще не стала с ним здороваться. Дети за столом вместе со взрослыми и их участие во… в обсуждении вопросов, явно выходящих за полномочия их возраста, это было мне не понятно. Хоть Нити что-то там говорила про то, что он-де может мне рассказать о физике смежных миров? Весьма сомнительно!

На мальчишке был белоснежный костюм свободного покроя, отдаленно напомнивший мне одежду падавана Аникена в то время, когда он был в учениках у Оби-Вана Кеноби. Расшитый золотым шитьем и инкрустированный россыпью мелких изумрудов на манжетах его накидки. На груди его, на тонкой цепочке красовался круглый знак, сделанный тоже из золота. И на нем все из тех же изумрудов выложена свернувшаяся кольцами змея. Очень похожая на татуировку у меня на левом предплечьи. Работа весьма тонкая! На пальцах этого зазнайки красовались аккуратные костяные перстни с какими-то непонятными для меня знаками. Все в прожилках золота, создававших в костной ткани перстней невероятно сложный и невероятно тонкий, сияющий узор. Этим можно было бы любоваться веками, но я не собиралась обращать внимания ни на зазнайку, ни на его… путевые талисманы? А! Хотя, нет, они называдись Портальными Амулетами! Да! Внезапно я вспомнила, что такие же перстни видела давным-давно. Но к чему они? Я не помнила. И в целом этот персонаж совершенно серьезно напоминал мне молодого Принца каких-нибудь знатных кровей! К тому же этот мальчишка оказался жгучим брюнетом, и я, глядя на него, невольно вспомнила своего восьмилетнего сына, каким он был на тот момент, когда я призвалась на службу в Оффтайм. В целом этот персонаж мне напоминал именно принца, разодетого подобающе своему статусу, и приглашенного куда-то, за чей-то стол, в качестве «свадебного генерала». И вел он себя так же нахально, как… как некто, понимающий про себя, что он-то уж тут, конечно, самый главный!

Все это раздражало неимоверно. Поэтому я просто плюхнулась на свободное место за нашим столом. Напротив Павла Петровича и по левую руку от папы. Еще напротив меня остался Эльми. А Тали с этим прыщом восседали слева от меня. Причем, мальчишка восседал напротив папы, с противоположной, торцевой стороны стола и судя по нему, ничуть не был этим смущен! Перед ним стоял огромный кусок торта на тарелке и чашка с неким напитком, от которого валил пар. Детский сад, одним словом!

Я не хотела ни с кем говорить ни на какие темы. Пока… Да, пока снова не напьюсь. Вместе с Эльми. До потери пульса… У меня сегодня есть причина – меня отравили. И оскорбили! А все вопросы и их надлежащие решения… пусть сегодня этим занимаются другие!

– Эльми, – сказала я, обращаясь к обрюзгшему гению в трениках, – плесни-ка мне тоже… Чего-нибудь! —

– Саврик, ты бы воздержалась. Сегодня. Хотя бы потому, что … – Тали недоговорила свою фразу, видя в моих словах неудержимую решимость поступить по своему. Села и сникла.

Эльмуальд взял в руки бутыль без этикетки и просто набулькал мне целый фужер.

– Если раскуришь для меня свой табачок! – Проронил он тоном больного на приеме у врача. Он сегодня тоже был хмур.

– Осторожнее с этим! – Сказал папа, наблюдая за нами. – Хлебный самогон высокой очистки. —

Я пригубила это пойло и сразу же потянулась за какой-то снедью.

– Ракетный окислитель! – Выдохнула я после маленького глотка и как только сумела перевести дух. Это развеселило Эльмуальда. Папа и Павел Петрович улыбались. Лишь Тали смотрела на меня с осуждением и жалостью во взгляде.

Тощий принц в это время крутил в своих руках какую-то головоломку типа Кубика Рубика и на меня вообще не смотрел. Ну и ладно. Я собралась с духом, и опорожнила весь фужер залпом. А через минуту, как только у меня в глазах перестали плясать разноцветные световые пятна, я поняла, что, похоже, жизнь снова налаживается!

– Ты привез? – Спросила я отца, разумно предположив то, что в винных погребах аристократки Ниэтель Футон обнаружить хлебный самогон не было никакой вероятности.

– Да. – Ответил он. – У нас делают. Рядом с нашей Ставкой. Не перевелись еще умельцы! —

– Это далеко отсюда? – Спросила я.

– Очень. – Сказал отец. – Мы добирались сюда сквозь такие дикие пространства и покинутые миры, что я сбился со счету! Но наш проводник свое дело знает отменно! —

Я подумала, что Нити откомандировала к папе Игносио, и спросила.

– Как давно Игносио вас привел сюда? —

– Кто? – Переспросил отец.

– Вон тот человек, который… которого успокаивает бабуля Нити. – Я кивнула головой в сторону Ниэтель и Игносио, располагавшихся в десяти метрах от нас.

– А! Нет, это не он. – Сказал папа. – Наш проводник сидит за нашим столом. Прямо напротив меня! – Он кивнул в сторону Прыща, по прежнему что-то сосредоточенно крутившего в своих руках. И хотя я видела, что Прыщ совершенно точно слышал то, что сказали про него, но виду не подал. Как будто его это совсем не касалось! И мне еще больше захотелось его проучить. Стереть с этой курносой мордашки это… самодовольство!

– И как зовут это чудо природы? – Обратилась я к отцу. Но ответил подросток.

– Елиссей. – Сказал он обиженным тоном, не отрывая взгляда от того, что продолжал вертеть в руках. – А для тебя просто Лис! —

От наглости такой у меня упала челюсть. Со мной «на ты» могли говорить только родственники и близкие друзья. В принципе, я достаточно демократично к этому относилась. Но в отношении неких молодых Зазнаек, … Никакие молодые Зазнайки не имели такого права! Эльмуальд опять прыснул со смеху, а у папы опять на устах заиграла улыбка. Впрочем, я не собиралась реагировать на провокации Прыща и обнаруживать свое неравнодушие к оскорблениям. «Я выше этого.» – Сказала я сама себе.

– Ниэтель сказала мне, что ты можешь рассказать… э-э… прояснить мне вопрос о том, что такое смежные миры и как это все функционирует? – Сказала я малышу. Но нахал на мои слова никак не прореагировал. Я выдержала паузу и продолжила.

– И еще я хотела бы узнать о том, что такое «порталы» и как человеку возможно этим всем управлять? —

Мальчишка молча продолжал крутить в своих руках головоломку и на меня даже не взглянул. Это был вызов. Я это прекрасно понимала, но связываться с этой мелкотой было ниже моего достоинства. И тогда я решила прибегнуть к волшебству.

– Пожалуйста! – Сказала я.

И тут молодой наглец задает мне вопрос.

– Является ли число сто двадцать девять миллионов девятьсот пятнадцать тысяч сто четыре простым? —

– Нет. – Мгновенно отвечаю я. – Четное число простым быть не может.-

– А число один восемь семь один пять? —

– Нет. – Не задумываясь отвечаю я. – Оно делится на пять. —

Он, конечно, понимает, что это все слишком просто и продолжает.

– А как насчет числа один два три четыре пять шесть семь? —

Я смотрю ему в глаза. Эта старая-престарая игра в гляделки. Кто кого вперед сломает. Но Лис не таков! Его наглость не имеет границ. И тогда я говорю.

– Это число является простым с вероятностью одна сотая. —

– Откуда тебе это известно? – Говорит он.

– Оттуда, – отвечаю я, – что средняя плотность простых чисел среди всех семиразрядных примерно одна сотая. То есть, тыча пальцем в этот числовой интервал, ты попадешь в простое число именно с такой вероятностью! —

Он смотрит на меня теперь уже с интересом, и тут я не выдерживаю.

– Мы так и будем исследовать признаки делимости чисел, или мне из тебя придется информацию выколачивать? Поверь мне, я могу! —

Он мнговенно меняется в лице. Красавица Тали улыбается, обнажив клыки, вероятно, в предвкушении работы по уборке территории от трупов. Эльми ест. А папа сидит, скрестив руки на груди.

– Ты и впрямь не безнадежна! – Резюмирует в отношении меня молодой наглец. И будь моя воля, я бы его… Ухх! Но что-то меня удерживает. Даже не знаю. Совсем себя не узнаю!…

– Ладно, слушай! – Говорит мне Елиссей. – Но я буду краток. Так как если подробно, то это доступно только в математическом изложении! —

– Я справлюсь! – Отвечаю я. – Если можно, давай подробно! —

Папа, все же, не может сдержать улыбку. Тали скисла. Так как жертв не будет. Эльми пьет. Нити с Игносио беседуют о чем-то своем рядом с нами.

Тогда этот молодой прыщавый подросток встает и говорит.

– Мне понадобится доска. Аудиторная. Большая. И мел. —

– Откуда ее тут взять? – Спрашиваю я его. – Может быть на бумаге напишешь? —

– Я не привык на бумаге. – Говорит мне Елиссей. – Там, где я преподаю, бумаги уже нет и в помине. А вот доски в аудиториях по прежнему как и во все века! —

Это интересно! Резюме о «всех веках» из уст малыша звучит как-то особенно клёво! И я говорю.

– А где ты преподаешь? —

– В Объединенной Академии Истории. В моей альмаматер. И альмаматер бабушки Ниэтель тоже. —

– И что там у тебя за должность? – Не унимаюсь я.

– Я преподаю. Тензорную динамику Исторической Среды. Так же явления спонтанного переноса материи и энергии в анизотропных Исторических процессах. И… так… по мелочам … —

– А ученая степень, звания? —

– Я чрезмерно скромен! – Отвечает мне наглец, задрав вверх свой курносый нос.

– Итак, что нам делать без академической доски? – Спрашиваю я его.

– Полагаю, с доской я мог бы помочь. Меня папа многому научил. Но мне нужно спросить разрешения у бабушки Нити. – Говорит малыш. – Потому что мы у нее в гостях! —

С этими словами он, долговязый и тонкий, идет в сторону Нити, которая по прежнему что-то говорит внимательно слушающему ее Игносио. И пока Лис отсутствует, я говорю отцу.

– Папка, что это за прыщ такой на ровном месте? —

– Меня он просто веселит! – Говорит папа. – Но ты не должна удивляться тому, что можешь увидеть! Потому что его родной папаша… он… не с Земли. – И при этих словах все они почему-то начинают отвратительно и ехидно хихикать!

Хмель от хлебного самогона начинает во мне свое благотворное влияние, и это сглаживает раздражение от наглого хихиканья надо мной всей этой камарильи!

– Инопланетянин он, что ли? – Задаю я вопрос отцу, и тут в наш разговор вмешивается эмпат.

– Саврик, – говорит мне Тали с нежностью в голосе, – пожалуйста, не вскакивай в боевую стойку, когда услышишь нечто для тебя новое и неожиданное! —

– Кончайте говорить загадками! – Я начинаю расстраиваться. – Я столько всего в жизни уже видела нового и неожиданного, что … —

– И представителя Нижнего Мира тоже? – Спрашивает меня отец. – Прыщавого и курносого? —

Я так и замерла с открытым ртом. Потому что мою речь прервали. Я что-то хотела сказать, но отец перебил. И от сказанного им у меня отнялась речь. А рот так и остался открыт. Мой рот сейчас, как открытое горлышко большой канистры, из которой уже все вылилось, но все еще ждут продолжения! … Тали мне что-то хочет сказать, но отец делает ей знак, и она молчит.

– Его отец, – продолжил папа, – прямой и единственный оставшийся в живых наследник так называемых Владыки и Матери. Тех именно существ, кто сидит на самой вершине самого Нижнего Мира. И руководит всеми Нижними. Были наследники еще, но одного из них ты убила… Давно по твоим часам и недавно по часам Нижних. Поэтому Лис является так же прямым наследником Темного Престола! Я недавно оттуда. И познакомился с ними. —

– И ты жив? – Спрашиваю я папу. – Учитывая то, что ты командуешь армией, с которой… которая с ними воюет? Или вы не в состоянии войны? —

– Уже не в состоянии! – Говорит отец. – В силу определенных родственных причин они не хотели бы меня трогать. Соответственно и тебя тоже. Как мою дочь. Не говоря уже о их внуке Елиссее. —

Я поворачиваю голову к Эльми, который уже изрядно захмелел и, похоже, до отказа набил себе брюхо. И я спрашиваю у Эльми. Потому что только в таком, «доверху набитом» состоянии Эльми наиболее умственно эффективен. Как, впрочем, и я!

– Эльми, я по-прежнему туплю? —

– Оч-чень сильно! – Говорит мне Эльмуальд и икает. – Я такого цирка давно не в-видел! Стареешь, мать! Я тебя сегодня совсем не уз-знаю! Ты должна сформулировать главный воп-прос! —

– Я… Что я должна спросить? – Какая-то догадка ломится в мое сознание, но каждый раз натыкается на непреодолимую стену той химии, которой меня опоил Алессандро и которая из меня еще не вышла. Наконец, со мной что-то происходит, и я начинаю рассуждать.

– Папка, скажи-ка, в какой степени родства ты с нижними? Скажем … —

– Молот-ток! – Орет икающий Эльми и хлопает в ладоши. – Я знал, что ты не безнад-дежна! —

– Они мои сватевья! – Спокойно говорит отец. И вся компания почему-то начинает дико ржать. Они смеются все, включая Эльмуальда. И я окончательно теряю появившуюся-было нить логики!

– Но это значит, что отец этого прыща является твоим зятем, так? —

– Конечно! – Говорит папа сквозь смех и смотрит на меня абсолютно счастливыми глазами. – Не мучайся ты так! – Говорит он. – Мой любимый зять это твой муж! Ну, именно поэтому он мне и зять! – И тут они просто впадают в истерику от смеха! – Просто прими как факт то, – говорит мне отец, – что Лис твой сын! —

Они продолжают истерично ржать, покатываясь со смеху. Их смех настолько заразителен, что за соседним столиком Нити и Игносио тоже начинают улыбаться, прервав свою беседу. А рядом с ними стоит Лис и тоже смотрит на нас. Мне же требуется полминуты на то, чтобы, наконец, у меня все срослось. Насмеявшись отец говорит.

– Ты сегодня явно не в форме! —

– Какого… х-хрена? – Говорю я сама себе. Потом говорю отцу.

– Скажи-ка мне, как такое может быть, что я не помню что вышла замуж за наследника Темного Престола, родила от него… этого подростка… и… И даже не помню ни внешности, ни имени мужа? —

Папа кивает в сторону Тали, и эмпат говорит мне.

– Это я стерла подчистую всю твою память. Все, кроме безусловных рефлексов и первичных навыков. Перед тем как вернуть тебя в семью. Ты настаивала на этом. И это ты согласилась на то, что вместе с потерей своей памяти… ты потеряешь и свой уникальный дар. – Она молчит и продолжает. – Прости меня! Но это именно… Ты просто меня заставила! У меня не оставалось выбора. Я ведь не могу тебя убить, Саврик! Я слишком тебя люблю. А дело к тому шло. После… После того как… ты побывала внизу, в плену, твоя психика просто могла не выдержать. Ты видела врагов везде и в… даже в каждом из нас. Мы опасались и за тебя, и за себя. Потому что с твоими боевыми навыками… И мы так с тобой решили! Ты просто не могла никак вспомнить своего мужа. Деспила. Когда встретила его в миру, став обычной женщиной. В Вашем Университете, на первом курсе. —

– Но моего мужа зовут не Деспил! – Говорю я.

– Конечно! – Отвечает Тали. – На земле он… носит обычное имя. Имя, не вызывающее вопросов. И обычную человеческую внешность! Которая является его второй родной ипостасью. —

– А Лис? – Спрашиваю я. – Почему я его не могла сразу вспомнить сейчас? —

Тали только пожимает плечами, но вместо нее говорит папа.

– Возможно, потому, что ему уже не восемь лет, а твоим воспоминаниям о нем вообще более м… слишком много лет? —

Это резонно. Я это понимаю. И я понимаю так же то, что разница в возрасе в несколько лет так сильно меняет внешность быстро взрослеющего ребенка, его характер и его интересы, что если ты его в эти годы взросления не видишь, то вполне можно и не узнать. В моем случае моя разлука с сыном длилась для меня нескончаемые века и тысячелетия. А для него – всего лишь шесть или семь лет! И поэтому он меня помнит, а я его… забыла! Наконец-то мой мозг включился на полную мощность. Но внутренне я еще так и не проснулась! Мои эмоции по прежнему спят.

– Кем я была? – Растерянно спрашиваю я, обращаясь к Тали, но поглядывая при этом в сторону сына.

– Ты всегда, с того момента как ребенком попала в Обитель, ты была Видящей. – Сказала Тали. – Ты видела все проявления Темной Энергии и Темной Материи не где-то далеко в космосе, в телескоп, а ее наличие в живых существах. И ты так же видела все, что скрыто от обычного зрения. —

– И поэтому я «мыслю не как человек?» – Прерываю я ее речь, размышляя сама в себе.

– Вероятно. – Говорит она. – И еще ты была совершенно уникальным бойцом! Только Сарфат мог с тобой спаринговать… Я тебе больше скажу. Магия, которую ты так рьяно ненавидишь и боишься, ты ей владела в совершенстве. И, думаю, если бы вспомнила, то и сейчас тебе бы не было равных. —

– И думать забудь! – Говорю я. Потом говорю, обращаясь ко всем. – Я не ненавижу магию. Она мне… отвратительна! Но других я не осуждаю. Поскольку в этих вопросах каждый отвечает лишь за себя! … Не говорите Лису о том, что сейчас открыли мне. Он знает, что я его мать? —

– Конечно! – Говорит мне отец. – Ты же внешне почти не изменилась. Просто… Ему еще трудно ориентироваться в событиях, находящихся в очень разных временных потоках. Для этого нужна привычка и опыт, которых у него еще нет. Мы не можем ему сказать о твоем возрасте. Потому что он еще ребенок. Детям вредно давать понятия со сломанной логикой, такие как временные петли, противоречащие их наивному восприятию мира! Несмотря на весь его интеллект. И… Это не в укор, а просто как факт! Дети не должны знать о том, что их родитель, мама, покинула их более чем на миллион собственных лет! Не обижайся! —

Я проглатываю эту горькую пилюлю правды о себе, поскольку я и сама мучилась этими угрызениями все свои годы, что прожила вне системного времени. Но меня всегда держала моя Присяга! Хоть это, конечно, и не было оправданием…

– А как же его исключительные способности? – Спрашиваю я отца.

– Математика, физика… это другое. Это как сказка, в которой все возможно. Путь… Точнее, дорога для фантазии, проложенная… э-э… в дремучем лесу Неизвестного по жестким правилам логики, которую ты сам же и определяешь. Вот. А про тебя мы ему сказали только то, что ты его можешь не узнать! Что у тебя временная амнезия. И это, кстати, совершенно так и есть! Нам даже не пришлось обманывать малыша! —

– Это какой-то кошмар! – Выдыхаю я с облегчением, поскольку в голове у меня все встает на свои места. И только теперь во мне просыпаются чувства. Я смотрю на Елиссея, разговаривающего с Нити, и ловлю себя на том, что до невозможности сильно хочу прижать его к себе. Конечно, он сильно вырос! И изменился. Повзрослел! И сейчас мне так странно… почему я не узнала его сразу? Когда-то давно я читала, что если между людьми нет так называемых «обнимашек», если близкие люди в них не нуждаются, то между ними… угасла любовь. Любовь предполагает именно физический, тактильный контакт! И сейчас я готова вскочить со стула и сама броситься к моему Лисенку! «Обнимашки» потихоньку возвращаются ко мне! Они стучатся в ворота моей души, такие большие и добрые, как коровы, идущие к хозяйке на вечернюю дойку, и я впускаю их во внутренний свой дворик. Я слышу их глубокое и шумное дыхание. «Обнимашки» … вздыхают во мне. Наверное, от сожаления, что в их прекрасных услугах я еще не нуждаюсь. А может и от радости! … Но физически я по прежнему все еще сижу за столом, находясь в какой-то неестественной для меня каталепсии… Потому что, как правильно заметил папа, я сегодня " … удивительно не в форме!»

– А Амелия? – Спрашиваю я, вспоминая свою любимую дочь.

– С ней все в порядке. – Отвечает отец. Она сейчас на воспитании у своих… у других дедов и прадедов. И… вне зоны доступа! —

Тогда я поворачиваюсь всем корпусом в сторону Лиса, который стоит ко мне спиной и слушает Ниэтель, и я ему говорю.

– Ты по прежнему считаешь, что нечетные числа намного холоднее четных? – Он удивленно поворачивается ко мне, вспомнив один из наших с ним разговоров, и я, наконец-то, вижу на его лице улыбку. Он просто сияет! Потому что кем бы он ни был по происхождению, а я все равно его мама! И его мама его вспомнила!

И тогда я встаю и иду к нему навстречу.