Читать книгу Долина каменных трав - Владимир Прягин - Страница 4

Дом наш стоит слегка на отшибе, почти за городской чертой, но числится по Бобровой улице. Только не спрашивайте меня, при чём тут бобры, – я их поблизости вообще ни разу не видел. Подозреваю, что тот чиновник, который утверждает названия, просто открыл книжку про зверушек и списал оттуда, чтобы не мучиться. Или, может, охоту очень любил. Потому как у нас тут по соседству есть и Кунья, и Беличья, и Лосиная, и даже, представьте себе, Кабанья.

Хотя я его, чиновника, понимаю – город большой, красивых названий не напасёшься. Имена всяких знаменитых правителей и героев вроде Лавра Объединителя или Ореста Хмурого – это для улиц, где живут богачи и аристократы, а мы тут, на окраине, перетопчемся, обойдёмся и кабанами.

Короче, ушёл я с поля, обогнул наш дом и поплёлся по улице вдоль заборов. Утро уже не то чтобы раннее, народ шастает по своим делам. Тётка бидон с керосином тащит, малышня щенка дразнит, таратайка проехала с какой-то парочкой незнакомой – господинчик и барышня в соломенной шляпке. На пикник, похоже, намылились, чтобы пыль в городе не глотать.

Ну а я добрался до хаты, где живёт мой одногодок Тимоха, приятель с самого детства. Калитку толкнул – открыто. Пёс из конуры выглянул, гавкнул для приличия и обратно заполз. Тут же во дворе Тимохина сестра крутится – пигалица конопатая, Устя. Увидела меня и говорит с важным видом:

– Здравствуй, Митяй. Чего бродишь? Заняться нечем?

– Тебя забыл спросить, – говорю. – Брательник где, мелюзга?

Она хихикает:

– Его мать припахала на огороде. Тяпает, злой как бобик.

Отец у Тимохи с Устей – подёнщик-чернорабочий, пьянь. Что заработал, то и пропил. Мать – прачка, стирает с утра до вечера. Ну и с огорода кормятся кое-как, он у них здоровенный, позади дома. Хотя «дом» – это громко сказано, если честно. Халупа саманная с маленькими окошками, штукатурка со стен осыпается потихоньку. Бедно люди живут, чего уж там, мы по сравнению с ними – баре.

Конопатая спрашивает:

– А зачем тебе Тимоха, Митяй? Куда это вы собрались?

– Много будешь знать, – отвечаю, – мозги из ушей полезут.

– Мозги? Они у меня хотя бы имеются, не то что у некоторых.

И смотрит нахально, лыбится. Я только рукой махнул – не хватало ещё мне с ней препираться. Протопал на огород. Там приятель мой тяпкой машет и всякие слова нехорошие бормочет себе под нос. Я ему:

– Здорово, труженик. Тебе ещё долго?

– Только начал, ёшки-говёшки. Матери обещал, что все грядки с бураками пройду. А чего ты хотел?

– Да так. Ледышку не потерял ещё?

– Нет, конечно. Но проку с неё – как с мухи мёду, сам знаешь.

– Знаю, но всё равно ещё раз попробую. Одолжишь?

– Чего тебя так припёрло?

Я уже рот открыл, чтобы рассказать про сегодняшних незваных гостей, но почему-то вдруг передумал. Будто в голову тюкнуло – помолчи, придержи язык. Чем меньше народу знает, тем лучше…

Отбрехался:

– Хочу кое-что проверить. Если получится, расскажу.

– Ладно, погодь минуту.

Бросил он тяпку и пошёл в хату, а вернулся с маленьким свёртком.

– Держи, – говорит, – развлекайся. Как надоест – отдашь.

Разворачиваю тряпицу, достаю прозрачный камень вроде слюды. Занятная штука – пластина с ладонь размером, чуть голубоватая, гладкая, только по краям сколы. Мы её с Тимохой с месяц назад нашли, когда с рыбалки возвращались мимо буковой рощи. Он первый заметил, поэтому хранит у себя.

Такие камешки попадаются редко. Есть легенда, что они – кусочки реки, только застывшие, как будто замёрзшие. Поэтому и название такое – ледышки. И если, сидя на берегу, посмотреть сквозь эту пластину, то река может открыть свою подлинную, колдовскую натуру.

Мы тогда, помню, полдня возле воды проторчали – таращились, пока не зарябило в глазах. Так и не увидели ничего. Решили – легенда врёт, и больше не заморачивались. А сегодня я вот подумал – может, попытаться ещё раз? Вдруг на этот раз повезёт?

Тут, понимаете, дело вот в чём. Река, по преданию, открывает свои секреты только тому, кто в них позарез нуждается. Тому, для кого волшба – последнее средство, и надеяться больше не на что. А мы в тот раз просто от любопытства маялись, развлекались. То есть Тимоха мечтал, конечно, что ему денег привалит на новый дом и вообще на жизнь, чтобы мать больше не надрывалась. Но, видно, сам до конца не верил. Или, может, река решила, что не всё у него так плохо, сам как-нибудь разберётся. Про меня и говорить нечего – я тогда, по большому счёту, забот не знал.

Сегодня – дело другое.

Нет, я понимаю, конечно, что не настолько у меня всё хреново. Пусть даже отец перестанет быть хозяином пасеки, без хлеба мы не останемся, просто будем работать не на себя, а на чужого дядю. Что здесь такого страшного? Большинство всю жизнь так живёт и ни о чём больше не помышляет.

Но очень уж скверно у меня на душе после сегодняшнего знакомства с гадом-телохранителем. Бьюсь об заклад, ему только повод дай, и он нас всех прирежет с улыбочкой, не поморщившись. Да и отец, похоже, всерьёз напуган – не зря же обмолвился, хоть и в шутку, что нам поможет только сильное колдовство.

В общем, надо попробовать. Что я теряю, в конце концов? Не получится – буду дальше соображать.

Вот с такими мыслями я вышел к Медвянке. Есть у меня любимое место на берегу – бугорок, поросший травой, и старая ива рядом, которая ветки почти окунает в воду. Чужих тут не встретишь – городские пижоны, которые на пикник приезжают, останавливаются дальше, напротив замка. А с моего бугорка замок толком не разглядишь, потому что ива мешает, загораживает обзор.

Сел на траву, посидел минут пять, расслабился. Река катится мягко, степенно, а на воде золотые блики играют. Ветерок появился слабенький, еле-еле ветки колышет. В зарослях птицы цвиркают иногда, но негромко – имеют совесть. Да, хорошее место, тихое.

Ладно, думаю, хватит сидеть как пень.

И достаю ледышку.

Припомнил ещё раз, что в легендах на этот счёт говорится. Надо, мол, все мысли к реке направить, вроде как раствориться в ней, а о прочих вещах забыть, отгородиться напрочь. Чтобы река почувствовала, что ты тут не просто так, а пришёл по делу.

Ледышку к глазам поднёс – она мутноватая, но всё-таки видно сквозь неё и волны, и берег. Вытаращился, стараюсь не шевелиться, дышу через раз. Шепчу про себя: «Откройся, река, откройся…»

Хрен там.

Никак не идёт из головы разговор, который я сегодня подслушал. Отвлекает, а в результате получается пшик.

Отложил пластину, потёр глаза. Говорю себе – хватит дёргаться, успокойся. Как отец в таких случаях выражается: «Сосредоточься на текущей задаче». Он со мной давно уже не сюсюкает, общается как со взрослым.

Ладно, сосредоточился. Льдинку – в руки.

И тут, как назло, пароход припёрся, от порта вверх по течению. Шлёпает колёсами, воду пенит, небо коптит из обеих труб – они у него тонкие, длинные, стоят рядышком ближе к носу. На прогулочной палубе зеваки толпятся, какая-то дама с зонтиком даже мне помахала. Издеваются, одним словом.

Угрёб наконец, вода опять успокоилась, дым немного рассеялся.

Не успел я порадоваться – сзади ветка хрустнула. Идёт кто-то.

Блин горелый! Да сколько ж можно?

Оборачиваюсь – из-за кустов выходит девчонка. На вид – примерно моего возраста или, может, чуть-чуть постарше. Тонкая, светловолосая, косу не заплела. Платье короткое, белое, взгляд прямой – барынька, а то и аристократка.

– Ой, – говорит, – моё место занято?

Думаю про себя: «С каких это пор оно твоим стало?», а вслух говорю:

– Угу.

– Очень жаль, – вздыхает, – а я надеялась тут посидеть немного. Или, может, ты мне позволишь составить тебе компанию?

В общем, даёт понять, что хочет общаться запросто, без всяких там: «Не соблаговолите ли сдрыснуть отсюда нахрен?» Я решил пока что не удивляться, а посмотреть, что дальше будет. Отвечаю:

– Садись, чего уж. Место не куплено.

– Благодарю.

У неё на плече висел холщовый мешочек с лямкой – так вот она его сняла и достала оттуда тонкое покрывальце. Расстелила и поясняет:

– Это чтобы платье не запачкать.

– Я понял.

– А ты тут часто бываешь? Я тебя ни разу не видела.

– Прихожу иногда. Живу недалеко.

– Правда? Ну и я тоже.

Я на неё с сомнением посмотрел. Говорить ничего не стал, но она заметила.

– Что тебя, – спрашивает, – смутило?

– Я всех соседей, которые поблизости, знаю. Да и не похожа ты на здешнюю – у нас тут народ попроще. Разве что в деревню приехала, к помещику Загуляеву в гости.

– Быстро соображаешь. Но я вообще-то с другого берега.

– Да? А что ты здесь…

– Хотел спросить, что я здесь забыла? Да так. Хочется иногда сменить обстановку.

– И не лень было перевозчика нанимать, через реку плыть? Просто ради того, чтобы посидеть с другой стороны?

Она плечиком дёрнула – долго, мол, объяснять. Я, само собой, допытываться не стал. Оно мне надо, в её проблемах копаться? Своих хватает. Вспомнил, кстати, что до сих пор сижу с ледышкой в ладони. Повернулся, чтобы её обратно в карман засунуть, а девчонка мне:

– Ух ты, надо же! У тебя стынь-капля?

– Вроде того.

– Завидую! Всегда о такой мечтала. Жаль, купить нельзя.

Это да. Ледышку, если верить легендам, за деньги покупать бесполезно – сразу теряет всю колдовскую силу. Действует, если только сам случайно найдёшь или кто-нибудь вдруг подарит в припадке щедрости, без всякого принуждения. Хотя, опять же, мы с Тимохой нашли по-честному, а толку всё равно нет.

Барышня тем временем жадно на меня смотрит:

– Тебе открылась истинная река?

– Нет, – отвечаю с досадой, – не открылось мне ничего. Отвлекают всё время.

– Прости, – говорит она, но, по-моему, не особо раскаивается. – Слушай, а можно мне посмотреть хоть одним глазком? А? Ну пожалуйста, пожалуйста! Буквально на полминутки!

Смешная. Ей-то чего не хватает в жизни, интересно узнать? Серёжек каких-нибудь с бриллиантами или жениха-принца, который специально за ней приедет с материка? Что она хочет за «полминутки» наколдовать?

– Держи, – и ледышку ей протянул.

Она на меня недоверчиво поглядела – думала, наверно, что я зажилю или буду кочевряжиться до обеда. Ледышку приняла осторожненько, а сама всё косится, подвоха ждёт. Потом поняла, что я ничего такого не замышляю, и выдала эдак с чувством:

– Спасибо тебе огромное! Я этого не забуду!

Тут я уже заржал в голос:

– Пользуйся на здоровье! Но не забывай, что река капризы не исполняет. Только настоящие желания, от которых вся жизнь зависит.

Она нахмурилась:

– То есть ты полагаешь, что я – взбалмошная дурочка, у которой не может быть серьёзных желаний? Что я использую колдовскую стынь-каплю ради исполнения неких, как ты говоришь, капризов?

Вижу – проняло красотулю, причём не в шутку. Сейчас ещё, чего доброго, развопится. А если рядом, к примеру, бродят её подружки, а то и слуги-охранники? Сбегутся – и кто окажется виноват, угадайте с одного раза? В общем, ничего я ей не стал отвечать, только пожал плечами. Мне, дескать, побоку, дура ты или умная, а с рекой сама разбирайся.

К счастью, до крика у неё не дошло. Посопела обиженно, помолчала, а потом, вы не поверите, выдаёт:

– Извини. Ты проявил доверие, дал мне каплю, а я на тебя набросилась. Понимаю – ты не хотел меня оскорбить. Ты совершенно меня не знаешь, поэтому и судишь предвзято, по первому впечатлению. Это вполне понятно и объяснимо.

«Ого», – думаю, а она продолжает:

– Предлагаю забыть этот эпизод, как будто его и не было. И давай уже, кстати, познакомимся толком. Тебя как зовут?

– Митяй.

– Очень приятно, я – Елизавета. Для тебя – Лиза.

– Ага, – говорю. Поддерживаю, значит, беседу.

– И поверь, пожалуйста, Митяй. Дело, ради которого я взяла у тебя стынь-каплю, – очень-очень серьёзное! Мне прекрасно известно, что пустое желание река не исполнит. И я точно знаю, о чём её попросить.

– Да мне-то что? Просто заранее губу не… э-э-э… в смысле, не надейся на многое. У меня, как видишь, не получилось.

– Помню, помню, я тебе помешала, – говорит Лиза и улыбается. – Можешь теперь меня поругать, если тебе от этого легче.

– Тут дело не в тебе. Меня, пока на реку смотрю, мысли всякие отвлекают, не могу их из башки выбросить. Ну и вот.

– На этот счёт не волнуйся. Я владею приёмами концентрации, меня обучали.

Я про себя прикидываю – забавно, это что ж у неё за уроки были? Таких девиц, насколько я представляю, должны учить манерам и танцам. Ну, ещё, может, игре на пианино и рисованию, чтобы женихов очаровывать. А «концентрация» – как-то вроде не с того бока…

Лиза уже ледышку держит перед собой и смотрит через неё. И лицо при этом такое… Даже слов не подберу с ходу… Как будто она повзрослела разом на десять лет, и у неё за все эти годы никаких радостей в жизни не было. Даже морщины, кажется, легли вокруг глаз.

Минута проходит, другая, третья. Она сидит, не шевелится.

А потом я замечаю – ледышка уже не такая мутная. Как будто слегка очистилась, чтобы через неё можно было увидеть больше.