Читать книгу Кирза и лира - Владислав Вишневский - Страница 10
Часть I. Кирза
8. Р-раз, так пальцами, и всё…
ОглавлениеКотлеты котлетами, а нас, оказывается, оторвали от несостоявшегося завтрака не просто так, а на очень важное мероприятие. А мы-то, глупые, ещё расстраивались – ох, завтрак, наш завтрак… Строем, повзводно – всё диковинно так! – повели на экскурсию по учебному полку. Да, на экскурсию! Вот что, оказывается, нам нужно было в первую очередь, а не завтрак.
В начале показали ленинскую комнату части. Пожилой подполковник в парадном мундире, замполит учебного полка, долго рассказывал о Владимире Ильиче Ленине. Как он создавал нашу многонациональную Красную Армию. Как лично стоял у истоков создания именно наших мотострелковых войск. Как он все это утверждал разными декретами, постановлениями и т. д. Плохо ел, мало спал, о народе заботился. Еще больше думал, и много писал… Как Коммунистическая партия страны, во главе с ее Генеральным секретарем и другими её верными сыновьями-ленинцами, трудным, но верным путем, от съезда к съезду, ведут наш славный народ дорогой великих побед, назло проискам всяких империалистов-капиталистов, к главной своей цели – победе коммунизма. Мы должны знать и всегда помнить, как наша родная Коммунистическая партия и весь советский народ всемерно и неустанно заботятся о своих доблестных защитниках, своих вооруженных силах, день ото дня укрепляя, усиливая мощь нашей армии и, в частности, наших войск…
В ленкомнате было тесно. Мы стояли, сидели, всё там собой заполнив. Прилежно слушали, следя за тонкой указкой, послушно поворачивая глаза и головы направо-налево, налево-направо. С интересом, как в первый раз, разглядывали портреты с умными, благообразными лицами членов Политбюро, разных кандидатов и просто еще секретарей.
– Итак, – закончил свою речь замполит, – вопросы есть?
Вопросов не было, какие вопросы? Вот пожрать бы сейчас, это да. Но это не здесь, это из другой оперы.
Аккуратно повесив на гвоздь указку, подполковник предоставил слово: «Ветерану Великой Отечественной войны, ветерану части, орденоносцу, бывшему разведчику полка, гвардии старшине сверхсрочной службы Александру Петровичу Вовченко, который доблестно прошел всю войну, имеет несколько ранений, множество наград и до сих пор с честью служит в родной части, передавая свой славный опыт офицерам, прапорщикам и молодым бойцам».
Мы дружно аплодируем. Ну-ка, ну-ка… Давайте ветерана. Интересно!
Из-за спин офицеров вперед протиснулся седой, с бледным лицом в глубоких морщинах пожилой старшина. Парадный мундир его – вся грудь! – почти от погон, и слева и справа, до ремня – украшен многочисленными яркими орденами и медалями – штук сто, наверное, или двести. Много. Очень много. Разные такие, красивые!
– В-во!.. Это да-а!.. – восхищенно прошелестело по рядам.
О войне он рассказывал, как и замполит, обыденно, скучно, как пописанному. Но всё равно его слушали с большим интересом: он, как никак, с настоящей войны, настоящий разведчик!.. Потом засыпали вопросами. И о его ранениях: как, куда, где получил; о его наградах: какие, сколько их, какая самая для него ценная; сколько он немцев лично убил, а сколько взял в плен; а видел ли он Сталина, а Жукова. Кто-то спросил: а Ленина? Офицеры тревожно закрутили головами: почему этот вопрос, с какой целью, кто задал? Торжественность обстановки совсем случайно, неосторожно была нарушена. Старшина вроде как споткнулся, стушевался, начал оправдываться:
– Нет, я никого не видел, потому что мы, разведчики, работали обычно ночью, а днем спали. И я был, то в тылу у немцев, то лежал в госпитале. Так что не довелось, можно сказать, не повезло. А Ленина видел! Да, видел, но в Мавзолее. А Сталина – и на параде – один раз! – и в Мавзолее несколько раз. Вот…
Мы, желая сгладить неловкость от простодушного вопроса, энергично потребовали рассказать какую-нибудь боевую историю. Он вроде не хотел, немного мялся… Но, мы настояли.
– Ну, значит, прошли мы переднюю линию. Прошли, как обычно, незаметно. Но на второй линии пришлось снять двух часовых – мешали. Как? – старшина оживился. – А просто, ножом – р-раз, так, по горлу. А второй немец возьми да и завизжи от страха, как поросёнок, которого режут. Может кто слыхал, нет? Точь-в-точь, короче. А тут же блиндаж рядом, понимаете, немцы же кругом. Что делать? Я дверь открываю и н-на им – туда гранату. Там сразу – ба-бах! Влетаю вслед – всё в дыму, в пыли. Смотрю, ёп-тыть!.. – Подполковник укоризненно кашлянул в кулак. Старшина осекся и поправился, – в смысле, значит, я удивился, – напротив меня стоит какой-то фриц, офицер в смысле. Молоденький весь такой, как и вы вот сейчас… да!.. Мы все ж тогда молодые были… Так вот, я и говорю, стоит этот фриц, живой и невредимый, и целит, гад, вижу, в меня из пистолета. Прямо вот так, в лоб… Ах, ты ж, думаю, пи… – Старший прапорщик вновь осёкся, виновато глянул на замполита, но не стал уточнять, продолжил. – Я, раз, вот так вот по нему из ППШа, с плеча, тр-р-р, стволом, поперек… А он, бац, мой ППШа, и – осечка! Представляете? Никогда с ним такого не было!.. Сколько помню – всегда как часы, как швейная машинка, а тут, понимаете, на тебе, подвёл, осечка! Никогда с ним такого… – То ли восхитился, то ли удивился разведчик. – И у него, главное, тоже слышу, у фрица этого, щелк – боёк, – тоже дупель пусто! Стоим, смотрим друг на друга. Что делать? Ну, я шустрый тогда шибко был, не растерялся, раз так, двумя пальцами, как вилкой ему в глаза, вот по сих пор, вот – показывает на основание пальцев. – И все.
Мы, ошалев, на выдохе:
– И?..
– А и все. Вытер пальцы о штаны, вот так – раз, раз – и все!
Мы опять:
– А немец?
Старшина, чуть рассеянно, переспрашивает:
– Немец? А чёрт его знает, что там немец, не знаю. Он же немец, фриц… да и без глаз уже. – Показывает два корявых пальца рогатулиной. – Все.
Мы растерянно аплодируем. Ну, дед! Ну, орёл!..
Потом нам долго и скучно рассказывают «…о славной боевой истории родной части. Об офицерах, сверхсрочнослужащих, солдатах, которыми по праву гордится часть, полк, дивизия и наши войска в целом. Что служить на Дальнем Востоке – это очень почётно, а служить в нашей части вдвойне почётней…» О, а мы уж подумали… Нет, оказывается, повезло нам.
Но мы устали уже стоять.
Тем, кто сидит, хорошо, лафа, а мы-то стоим. Мест не хватило. Устали. Невнимательно слушаем. Мнёмся, переступаем с ноги на ногу, топчемся, переговариваемся. Лопоухие, стриженые головы, тонкие ещё шеи, чисто пестики в ступе, свободно болтаются в широком пространстве воротничка гимнастерок. Устали долго стоять и слушать. Не привыкли ещё. Отвлекаемся… Побегать бы, иль покурить…
«…заботливые офицеры – командиры рот, взводов, старшины будут вам всегда как родные!.. – Мы ищем глазами нашего старшину. На его каменном, невозмутимом – родном! – лице написана готовность немедленно, сейчас вот, прямо вот тут сделать из нас…»
– Котле-еты!.. – шепчет в ухо Мишка. Мы прыскаем в кулак. Я незаметно достаю из кармана свою кружку и показываю ему. Мишка, видя этот несуразный торжественности момента серый столовский предмет закатывается, хватается за живот, приседает от сдавленного хохота. Давясь от смеха, протягивает мне руку. А… в ней – тоже кружка! Не выдерживая, мы хохочем почти в открытую. Старшина тут же вычисляет нас своим прищуренным стальным взглядом… Вполне натурально давясь, глотаем смех. Окончательно успокаиваемся, получив от своих товарищей по нескольку хороших тумаков в бока и спины. Спасибо, друзья, спасибо!..
«…и младший сержантский состав с их опытом и мастерством быстро заменят вам ваших матерей и отцов. Помогут вам стать настоящими солдатами, доблестными защитниками нашей великой Родины – Союза Советских Социалистических Республик! Всё».
– Р-рота-а-а, вста-ать. Сми-ир-р-на! – зычно кричит наш ротный. Мы встали, что дальше? У нас это получилось вяло, как в школе. Вернее, нам-то что, мы как стояли, так и стоим. А вот эти, которые за партами, пока проснулись, да пока свои зады оторвали – полчаса прошло. Подполковнику это вроде не понравилось. Он кисло отвернулся к группе других офицеров и о чем-то с ними заговорил, – обиделся видать.
– Товарищ подполковник, разрешите выводить? – почти в спину ему спрашивает капитан.
– Да, выводите, – едва повернув голову, разрешает замполит.
Ага, «дядя» обиделся, – понятно. А чего обижаться – накорми, потом и рассказывай…
– Р-рота-а, вых-ходи на улицу стр-р-роиться! – Громко кричит ротный, даже не кричит, а поёт, и мы, давясь в дверях и коридоре, дробно топочем на выход. На улице, снова разобравшись по взводам и отделениям – с трудом, правда, – выровняв носки сапог по линейке (там эти желтые линейки везде предусмотрительно нарисованы), стоим, ждём. Офицеры и старшина-штангист в сторонке что-то обсуждают.