Читать книгу Кирза и лира - Владислав Вишневский - Страница 15

В нашем распорядке, кажется, одни только построения. То и дело слышится: «Взво-од, строиться!..» «Второе (1-е, 3-е, 4-е) отделение 2-го (1-го, 3-го) взвода, строиться!..» Первая (2-я, 3-я, 4-я) рота, строиться!» Кошмар просто! Заман-нали!

Вот опять. Слышите? Наверное, снова нас пересчитывать будут… или что? Ну, понятно! На этот раз посвящено вечернему осмотру. Старшина, все младшие командиры осматривают наш внешний вид, попутно содержимое наших карманов, рюкзаков, тумбочек. Немедленно (совсем категорично!) указывают на наши недостатки, делают замечания, показывают. Мы внимательно слушаем, смотрим. Это особенно важно потому, что старшина отметил: «Показываю, бойцы, только один раз. – Внушительная грозная пауза дополняется демонстрацией внушительного кулака. – Смотрим сюда, и навечно запоминаем. Та-ак, – обходит строй, внимательно осматривая каждого новобранца. – По внешнему виду проблемы у всех одинаковые, – замечает он, – пилотки сидят неверно, подворотнички пришиты плохо. Младшие командиры, – указывает им старшина, – задача понятна?

– Так точно! – Разноголосо, с готовностью выстреливают они.

– Внимание всем! – Зычно кричит старшина. – Подтянуть ремни вот так – показываю! – чтобы только большие пальцы рук могли войти. Понятно? – Неспешно движется вдоль строя, поучает. – Все смотрят и делают вместе со мной! Делаем так… Потом расправляем гимнастерку назад прямо до позвоночника. – Идет вдоль строя, смотрит. – Хорошо. Теперь смотрим сюда. Сжали кулаки, большие пальцы вот так, – широко отведя свои кулачищи в стороны, показывает, как у всех должно получиться. – Затем руки прижимаем к бёдрам. – Демонстрирует стойку оловянного солдатика. – Запоминаем: в строю, по команде «смирно-вольно», стоять только вот так! Не иначе! Всем ясно?

– Так точно! – кричим почти дружно.

– Хор-рошо! Теперь, товарищи бойцы, обращаю ваше особое внимание: руки должны быть – ни спереди на яйцах, ни сзади на жопе, ни, тем более, в карманах… Всегда, и только вот так! – Показывает. – Понятно?

– Так точно!

Твердим, как попугаи.

– Увижу, у кого руки будут в карманах в строю или вне строя, – наряд вне очереди, в сортир или на кухню, причем надолго, вам будет обеспечен. Гарантирую! – Для усиления важности сказанного, добавляет. – До конца учебки, короче! И, к этому, еще карманы зашью. Всем ясно?

– Та-ак точно! – Вполне сносно отвечаем. Хотя, недовольны почти все. Карманы он видите ли нам зашьет, а куда потом хлеб складывать? Кстати, вспоминаю, какой хлеб вкусный был! Ничего вкуснее в жизни не ел. Это что-то! Жаль, мало досталось. А вода, какая бывает вкусная! Вода… Ооо!

Кстати, о воде.

У нас в роте на табурете стоит эмалированный бак темно-зеленого цвета с крышкой и надписью «2-я уч. рота. Для питья». В гигиенических целях пить воду нам категорически разрешено только из этого бака, и только из краника. Из-под крышки, ни-ни… За этим, говорят, строго следит санинструктор учебной роты.

Мятая (замятая, помятая, но не битая…) алюминиевая кружка надежно привязана к баку длинной, на вытянутую руку, железной цепочкой. Краником никто, конечно, не пользуется. Очень редко. Это уж, если только гурманы какие от гигиены! Так долго стоять и ждать, пока набежит из краника вода, могут, пожалуй, только они. Или которые садисты. Потому как, я замечал, стоит только тебе брякнуть цепочкой от кружки, даже если тихонечко, если чуть-чуть, как за твоей спиной уже кто-то сопит, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, как в туалете, и уже дергает тебя за рукав, торопит: «Ну, ты, кончай, давай, быстрее пей, ты чё!..»

Бак непрерывно в работе.

В такой же непрерывной карусели звенит и цепочка. Гремит и крышка. Бухается в воду кружка… естественно, вместе со всеми «стерильными» пальцами… Зачастую, аж до манжета гимнастерки (А он, этот манжет… не к столу будет сказано!..). За этим, стыдясь своей никчёмности, глухо шлёпает мятая эмалированная крышка. Топчется в ожидании нетерпеливая очередь… Через короткую паузу, – пока там: глыть, глыть… – либо кружка, звеня цепочкой, хлопает об крышку, либо кружка, зависнув при передаче, снова булькает в воду.

Обычно кружку воды пьют долго. Очень долго. Отставив мизинец и локоть в сторону, чуть согнувшись, чтоб на себя не капнуть, вытянув губы трубочкой, прикрыв глаза от видимого удовольствия, пьют, смакуя и причмокивая, одобрительно при этом качая головой: «Ох, хороша! Хорош-ша-а!» Выстроившаяся, не очень большая, но очень нервная очередь ждёт. Страждущие с боков и сзади нетерпеливо заглядывают в лицо пьющего счастливчика, гнусавя, поторапливают: «Ну, ты чё…», «Чё присосался-то…», «Чё так долго…», «Давай быстрее… Один ты тут, что ли…», «Ну… ну!..» Остатки, кто не осилил, сливают в ведро, стоящее тут же, под баком. Напившийся, секунду размышляет: поставить кружку на бак, повторить или передать следующему!.. Осмысленное решение реализовать обычно не успевает, его руки уже пусты. После этого он мгновенно, и уже бесцеремонно (кружки же у него уже нет, чего ему здесь торчать?!) выдавливается с передней водопойной позиции, быстрее, кажется, стреляной гильзы из патронника. С устным угрюмым сопровождением в спину: «Хорошего помаленьку. Не верблюд. Вал-ли отсюда!» На его месте, долгожданную воду, томно закатив глазки, уже смакует следующий, который очередной…

Время от времени дежурный по роте, случайно заметив – или ему сообщают – посылает своих шустрых помощников наполнить быстро пустеющий источник жизни. Свободные дневальные энергично подхватывают бак «под белы ручки» – краном вперед, краном назад – и топочут в умывальник, – наполнять. Недолго поплескавшись там, с трудом наполнив… Кстати, не пробовали набрать полный бак воды, если он не входит в раковину под кран? Нет? А мы уже можем. Как-как!.. Как говорится: сходи в солдаты – сам узнаешь! Шутка! Это у нас армейский юмор такой, не обижайтесь. Если вам рассказать – как! – вы вовек воду из бачков пить не будете… Короче, и мы можем не очень полный принести, это даже легче. Но ведь и быстрее выпьют же, понимаете?

…Дневальные, вихляя бедрами, щедро при этом обливая случайно подвернувшихся, главным образом свои широченные штаны-галифе и сапоги в придачу, не в ногу возвращаясь, тащат бак, расплескивая за собой воду по всему полу. Страждущие в это время, вытянувшись извилистой цепочкой уже стоят у пустой табуретки, в нетерпеливом ожидании посадки заполненного бака на его законное место… Нервничают!

– Ну, че они там, блин?..

– Только за смертью их, падла, посылать…

– Ну! Ну…

– О, несут!

Бухнув на табурет на четверть уже пустой бак, дневальные подхватывают большие влажные тряпки и быстро растирают воду по всему коридору. Порядок такой! Влажная уборка вроде прошла: санитария с гигиеной, в общем.

Гремит крышка… Звенит цепочка…

Шлёпает кружка…

Беспрерывно, с утра, до самого отбоя. И потом ещё…

Вкусная водичка! Очень вкусная! Главное – хол-лодная! Попить бы сейчас!.. Но, нельзя, – мы в строю. Опять или снова – без разницы. Главное – стоим!

– Та-ак, кто там засыпает в стр-рою? – рокочет старшина, пружинистой походкой обходя строй. Внимательнейшим образом вглядывается в наши лица.

Мы таращим глаза, демонстрируем абсолютное отсутствие сна, гля, мол, ни в одном глазу! Но старшину это, видимо, не убеждает.

– Так, бойцы…

Вот, гад, что-то придумал. Не дай бог, опять пробежка. За окном вовсю льет дождь.

– Давайте-ка мы с вами перед отбоем разомнёмся. Чтоб, значит, сон лучше был. – Хитро улыбается старшина. – Кто ещё не заметил в роте турник?

Ха! Как же, как же, старый знакомый! Мы еще в школе, на уроках физкультуры не знали как от него отделаться. На всякий случай дружно киваем головами – а как же, только ради него сюда и приехали!

– Очень хорошо! – радуется вместе с нами старшина. – Слушай вводную: в висе пять подъемов до подбородка – тройка; восемь подъемов – четверка; десять – отлично. Если меньше пяти – будем всю ночь тренироваться. Вопросы?

Мы молчим. Ни хрена себе вводная!.. Перед казнью бы покурить.

– Вот и хорошо, – удовлетворенно заявляет старшина. – Молчание – знак согласия.

Он еще хохмит! Кто тут вообще нашего согласия спрашивал? Я перед отбоем, лучше бы что-нибудь поел или спокойно книжку почитал.

Пять подъемов до подбородка… Ха! Ну даёт! Кошмар! А почему не пятнадцать? А если, например, четыре с половиной? Засчитывается как пять или нет? У нас, например, в школе засчитывали.

– Показываю один раз. – Старшина подходит к турнику. Чуть присев, легко взлетает вверх к перекладине и повисает на вытянутых руках. Ага, фиксирует, – скептически отмечаем про себя. От нагрузки, в нём же сто… или сколько там килограммов, железная перекладина резко провисла, растяжки от неожиданности тревожно пискнули – сейчас лопнут. Стало очень интересно! Весьма даже! Старшина – без напряжения, с удовольствием подтянулся – раз за разом, целых пятнадцать раз! И на шестнадцатый свободно вышел наверх обеими руками подъемом силой. Затем, ловко перекувыркнувшись вокруг перекладины (растяжки опять, тонко-тонко звеня, опасно завибрировали на последнем, кажется, издыхании… Сейчас!.. Лопнут!.. Ну… Ну!), старшина мощно, но пружинисто обеими ногами делает красивый соскок, – хоп! Как ласточка крыльями, взмахнув руками, ставит точку. Мы дружно выдыхаем: Ф-фу, гадство, не лопнули! А, жаль! Получилось бы ещё эффектнее.

В общем-то, и ничего особенного. И наш физрук тоже так иногда мог сделать. Но этого допроситься могли только девчонки. У него так же красиво получалось, даже лучше, хотя наш физрук против этого бугая, если посмотреть – ягненок против коня. Но тоже сначала был такой же резвый, шустрый… Тоже за неполный месяц атлетов из нас когда-то грозился сделать. Ха, ха!

Расправив гимнастерку, старшина уступает место под перекладиной.

– Так, начали, – делает приглашающий жест.

Желающих, в смысле добровольцев, не оказалось.

– Спр-рава, по одному, впер-рёд марш! – не дождавшись радостного ответного порыва, грозно командует старшина. – Н-ну!

Это другое дело, так бы сразу и сказал. А то, «начали», «начали»…

Вяло, по одному, враскачку, скромно подходим, прицеливаемся на перекладину. Кое-кто из ребят, даже профессионально поплёвывает на ладони. Ух, ты, это, наверное, которые на «десятку» идут! Орлы, значит. А по виду и не скажешь вовсе – цыплята и те бодрей выглядят. А, догадываемся, это у них понт такой, на руки плевать! Так это и мы можем.

Несколько раз вначале приседаем под перекладиной, как бы разминая, подкачивая ноги. И, после дружеского рыка старшины: «Заснул там, что ли, ёп… пона мать?» – резко набрасываемся на железяку. Зацепившись за нее, свободно уже и непринужденно раскачиваемся в висе.

Нет, раскачиваться бы не нужно, не нужно… это ослабляет. Нужно сразу бы так – раз, раз!.. Эх!.. По школьной привычке, глядя со стороны, про себя, оцениваем ошибки товарищей. Ребята, как мокрое бельё на ветру по виду, извиваясь всем телом, делают под перекладиной судорожные рывки вверх и вниз. Тянутся из последних сил вверх, и подбородком, и выпученными от натуги глазами, лишний раз пытаясь дотянуться до перекладины. Привычно, в ускоренном темпе, считая один подъем за два.

А старшина в это время, дежурный по роте, все дневальные, наши соседи солдаты из первой учебной роты, все кто был в это время, глядя на наше «представление», весело ржут, покатываясь со смеху. Нет, были и среди нас орлы, конечно, были. Они взлетали вверх, подтягиваясь аж до… шести раз. Но они не в счет, их были единицы.

А вот и моя очередь… Тц-ц!.. Бляха муха!

Я удачно – как и планировал! – легко выполнил четыре с половиной подъема. Вовремя отцепившись, почти на две ноги, красиво так, с неглубоким креном носом вперед и соскочил. Оп, ля!

Таким вот образом, под всеобщие хохот и аплодисменты, вся наша рота успешно прошла по одному кругу. Не столько на ночь размялись, сколько окружающих повеселили. Отсмеявшись, утерев слёзы, старшина торжественно, но с грустью, поставил нам всем твердую двойку. Правда сказал, что это ещё хорошо – мы его порадовали. Он-то как раз думал, что будет единица. Вот даже как! Но с уверенностью пообещал, что через две недели каждый из нас будет подтягиваться не менее десяти раз. Он – это уже видит!

Ха, точь-в-точь, как наш школьный физрук. Они, взрослые, видать, все оптимисты… Да это в форме, в одежде, мы такие большие, даже огромные. А посмотрите на нас в бане или на пляже… Колбаса колбасой! Не мышцы, а жир, а в лучшем случае – просто костлявые ребра. Нас нужно кормить, кормить, и снова кормить. И правда, скажите, какие у нас могут быть физические показатели, если мы сегодня не в «закладке»? Чего доброго, нас и завтра нечаянно забудут, а там, глядишь, и вообще… допрыгаемся до Шопеновского марша.

– Ро-ота-а, приготовиться к построению на вечернюю прове-ерку-у! – голосом, срывающимся на петушиный, громко кричит дневальный. Ну наконец-то время подошло к отбою. Это одна из лучших армейских команд. Это значит, у нас, у меня, у всей роты есть свободных пятнадцать минут на туалетно-курительные дела. Нужно обязательно осмотреть свой внешний вид, не забыть почистить пятки сапог. О-о! Носки и пятки сапог – это не фити мити! Это первое дело на вечерней проверке. И только потом, после проверки, звучит эта долгожданная команда: «Рота, отбой!»

Эту сладостную команду солдат только и ждет невзирая ни на какие времена года, ни на какие погодные условия, ни на какие внутренние и внешние катаклизмы. Ждет её изо дня в день, час за часом. Целых пятнадцать часов в сутки, начиная с утреннего подъема. Одну единственную команду, ну, может после команды «построения в столовую», или «в увольнение». Сюда еще можно добавить команду «в кино!» и «на дембель!» Стоп, о дембеле я сейчас зря сказал, об этом сейчас не надо, только душу травить, лишнее расстройство. А расстройств у солдата и так по…эти самые… гланды. Действительно, до дембеля нам сейчас, как до Луны… Пожалуй, что до Луны-то еще и поближе будет. В общем, спать! – это святое. Отдай – родина – солдату восемь часов сна и не греши!

Минут за пять до построения все уже с нетерпением поглядывают на часы, висящие над дневальным, и крутятся около места построения, чтобы быстрее и быть первыми. Чтоб быстро!

И вот дневальный открывает рот (Но перед этим он сначала полную грудь воздуха набирает… Мы это видим!.. Потому что ждём!), громко кричит (А в голосе – довольно приятные нотки вибрируют, радостные.):

– Рота-а, стро-оиться на вечернюю прове-ерку!

Слышишь музыку смысла, читатель?! Не слышишь?.. У-у! Значит, в армии не был, не повезло. Это бывает! Просто верь наслово. Читай дальше!

«Стро-оиться на вечернюю проверку-у…»

А вслед за дневальным замкомвзводы, из разных взводов разными голосами, раскатисто, как бы соревнуясь на звание «лучший командирский голос», перекрывая грохот и топот сапог несущихся в строй солдат, вразнобой громко подхватывают:

– Тр-ретий учебный взво-од…

– Пер-рвый учебный взво-о-д…

– Втор-рой учебный…

– Втор-рая учебная р-рота (Пер-рвая…), ста-анови-ись!

– Р-рота-а, р-равня-яйсь. Отста-авить. Р-равня-яйсь, о-отставить. Попр-равили головные уборы-ы. Носки подр-ровняли. Животы убрали…

А вот с животами-то у нас и нет проблем. Они у нас и так всегда к хребту подтянуты.

– …Смотрим гр-рудь четвертого человека-а. Р-руки где? Где р-руки, я спр-рашиваю? Почему на яйцах? Из кармана руки… Я сказал, носки подр-ровня-ять… Р-рота, р-равня-яйсь… Ща кто-то у меня точно пиздюлей получит, кто русского языка не понимает… Шаламов, Ахметов, бля!.. Кому сказано? Ну!

Стоящие в строю, приводят себя в бодрое состояние, выравнивают нужные параметры.

Внимание! Только для молодого солдата.

Вечерняя проверка – это серьезный армейский ритуал. После удачной – именно для тебя! – проверки ты можешь без пересадки попасть в так долго ожидающую тебя кровать, а можешь и прямиком пойти отрабатывать тут же заработанный наряд.

Какой наряд? За что? А за всё, и за просто так. На первом году службы, пожалуй, проще сказать, за что ты не можешь попасть в наряд, и то нужно сильно напрячься. А уж в учебке-то и подавно. Ну, посуди сам: полы – тебе, солдату, нужно учиться мыть? Нужно. А где, спрашивается, этому учиться? Естественно в армии! А в туалете нужно наводить порядок (а там ведь извините, нужно отмыть всё и везде, кроме потолка)? Нужно. А краны в умывальнике кто за тебя драить будет, чтоб блестели, как котовые яйца?..

Стоп! Кстати, о яйцах.

Интересный вопрос.

В армии эталоном армейской чистоты всегда почему-то считаются котовые яйца. По крайней мере, почему-то только их всегда и приводят в пример: «Чтоб всё у меня блестело тут… как котовые яйца!» Смачно так, со знанием дела требуют командиры. Причем, требуют командиры любого уровня, все, без исключения (наверное, все в одной военной школе учились!). А я и не знал раньше, там, на гражданке, о таком эталоне чистоты, и никогда прежде не слыхал. Нет, я серьезно, товарищи-граждане, у кота что, действительно яйца такие блестящие, да? Кто видел? Я никогда не замечал этого, и не присматривался к ним, к котам этим. Надо бы выяснить. В смысле восполнения пробела… Только, где здесь выяснишь, когда никакой другой живности, кроме нас, солдат, тут и нет.

Так вот, продолжим перечень основных солдатских проблем в армии…

Нужно солдату долбанные эти краны в умывальнике драить? Конечно, нужно. А в канцелярии роты пол мыть? А в классах? А в бытовке? А в коридорах? А на лестницах?.. Да мало ли где. К примеру, в той же столовой, если нужно тонну картошки там, машину лука, капусты, моркови почистить за десять минут – пожалуйста! За милую душу! Тысяча солдат справа, три тысячи солдат слева, и через пять минут всё готово – с перевыполнением. Что-то помыть, где-то перенести, переставить… Да нет проблем! А когда, скажи, солдату эту науку можно осваивать? Правильно, конечно же, ночью, день для другого! Ночь-то – она длинная, работай себе, солдат, да работай, никто не мешает. Спрашивается, а суточный наряд для чего? Он-то что делает? Какой же ты, читатель, однако… Не «умничай», пожалуйста. В армии, это неуместно! Отвечаю. Суточный наряд тоже пашет. Но – вместе с тобой, солдат, и после тебя. Когда тебя отпустят, уже совсем сонного, уже ничего не соображающего спать. Вы-то, молодые ещё, неопытные, быстро засыпаете. Суточный наряд, правда, тоже. Но вместе… Вместе вы, до того как заснёте, успеваете кучу самых разных, самых важных и самых необходимых заданий на пользу Родине выполнить. Это безусловно! Это конечно! Абсолютно… Дневальные уже могут, как бы это сказать, за твой счёт – «молодой» – чуть-чуть расслабиться, передохнуть, сил набраться. Да и вообще, когда людей в наряде много… Стоп! Неправильно сказал. Не – людей, – людей в армии нет, надо говорить – солдат. Вот сейчас правильно – солдат!.. Когда, значит, солдат в наряде много, они не только друг другу… мешают, но и, вроде бы, как бы и… Или нет?.. Или да?.. Или… А чёрт его в этой армии поймет, зачем это всё, и кому надо. Короче… Вы, поняли теперь, да? Вот и хорошо. В общем, не зевай там, парень… эээ, солдат!

О, вернёмся к нашему построению, командир роты из канцелярии вышел…

– …Сми-ир-рна! Р-равнение на-пр-раво. – Старшина печатает шаг в сторону командира роты. – Товарищ старший лейтенант, третья учебная…

Мы, вытянув подбородки, заломив шеи, демонстрируем солдатскую выправку. Командиры уже вдвоем, дружно печатают сапогами к центру строя. Чётко повернувшись к нам, старший лейтенант громко здоровается, это на ночь-то глядя: «Здравствуйте, товарищи!» Мы радостно, от всего сердца, кто в лес, кто по дрова, но громко, рубим что-то бодро-ответное. Старшина морщится, но командир – молодец, мужик! – взглядом успокаивает старшину, ничего, мол, ничего, для начала сойдет. Пройдясь вдоль строя, поздравил с первым нашим учебным днем, оглядел нас, и разрешил проводить проверку – перекличкой это называется. Мы, слыша, как отвечают соседи по казарме, так же громко и коротко гаркаем: «Я! Я! Я!..» Потом нам зачитывают распорядок на завтра с сильным акцентами на занятия. Политзанятия – это очень важно! Уставы – это жизненно необходимо! Строевая – вопросов нет…

– Вопр-росы?

Ага, дураки мы что ли, на ночь глядя вопросы задавать? Нет, конечно. Молчим в тряпочку, ждем команду «отбой». Уже с ног валимся. Скорее, скорее спать…

– Хорошо. – Отмечает старший лейтенант и поворачивается к старшине. – Ваши хозяйственные дела. – Уступает ему своё место.

– Так, – прокашливается в кулак старшина. – Нарядчиков у нас сегодня нет, – чуть усмехнувшись, многозначительно добавляет, – ещё! Но на усиление наряда… – делает многозначительную паузу, – пер-рвая шеренга, на первый – второй, рассчитайсь.

Эту сложную команду, в приемлемом для старшины варианте, мы смогли выполнить где-то с третьего раза. Я четвертый по счету, но во второй шеренге, значит, будь я в первой шеренге, попал бы во вторые номера. Старшина командует:

– Пер-рвые номера, ша-аг вперё-од, марш. – Первые номера делают несмелый, скорее осторожный шаг вперед. – Напр-ра-аво. – Продолжает тренировать свои голосовые связки старшина. – В распоряжение дежурного по роте шаго-ом… марш!

Наши первые номера, с недоуменно-обиженными лицами – за что? – невесело потопали к ожидающему их с театрально распростертыми объятиями дежурному по роте. Во, «повезло» первым номерам!.. Сочувственными взглядами провожаем их, «залетевших»,… Может, конечно, и нужно где-то, что-то прибирать, но не унижая, не через наказание, я думаю… Нечестно это. Подло. Жалко ребят, отмечаем про себя, жалко.

– Вторые номера-а, со-омкни-ись. – Старшина руками показывает, чтобы мы ужались. – Рота, равня-йсь, смир-рна. Одна минута – отбой.

Мы бодро затрусили к своим койкам. Но… Вот, чёрт!..

Мне, например, одной минуты хватило только подойти к кровати, снять гимнастерку, и расстегнуть брюки… Как прогремело:

– Р-рота, подъём. Ста-анови-ись! – Рокочет старшина. Мы, удивляясь старшине, свихнулся что ли, сундук, надеваем всё в обратном порядке.

В узких проходах межкоечного пространства мешаем друг другу, суетимся, толкаемся, безнадежно путаясь кто в портянках, кто в рукавах, кто в штанинах… Кое-как потом выстраиваемся. Конечно, расстроились от всего этого! Даже оскорбились многие… На лицах откровенное удивление, полнейшее непонимание: «Чего это такое старшина себе позволяет? Сам же сказал отбой… Отбой есть отбой! И нечего тут выдрючиваться-выпендрючиваться… Раскомандовался, понимаешь»…

Так мы в этот вечер тренировались где-то…дцать раз… Я и со счёта сбился. Тренировались.

Кое-какого успеха начали достигать уже после четвёртого, или пятого раза. После очередной команды «рота отбой» почти научились резко, с места, как на короткую дистанцию, стартовать к своим койкам. Уже на ходу, как бешенные, срывая с себя всё что можно снять. Со злым рычанием, как стадо львов или бизонов, ломимся, тренируясь, то к койке, то от койки… То – «становись»! То – «отбой»!.. «Становись»!.. «Отб…» Ко-шмар! И главное, что безмерно нас поражало, всё равно не укладываемся в установленное старшиной время. Представляете? Даже в последний раз мы, ещё не веря, минут пятнадцать – в состоянии готовности резкого старта из положения лёжа – ждём от старшины продолжения этого тренинга.

Вздрюченные, лежим… А старшина спокойно обходит наши стартовые площадки. Внимательно изучает, оценивает состояние и готовность отдельных его элементов, и всего комплекса в целом. Задумчиво качает головой – есть над чем работать, есть!

Лежим, тяжело, шумно дыша, в любую секунду готовые сорвать с себя одеяло, рвануть с коек в строй. Затаившись, ждём… Сейчас… Сейчас!..

Обойдя все кровати, старшина уходит к дневальному. Тот вытягивается, отдаёт честь. Они о чем-то коротко переговариваются… Старшина развалистой походкой удаляется к гремящим, кто пустыми, кто полными ведрами нарядчикам – нашим товарищам. Неужели можно расслабиться! Ещё не веря, крутим головами: «Всё, что ли? Ушёл или хитрит, гад, притворяется? Кажется, ушёл… бугай… гад, козёл, сундук, надсмотрщик, инквизитор… Наконец-то!..» Медленно, на всякий случай очень осторожно, расслабляемся.

Спа-ать…

Пять-десять минут назад тело такое сильное, такое легкое, послушное, в кровати становится тяжелым, как бы отдельно от сознания существующим, никакими силами уже не подъёмное… В койке уже не солдат, а глыба костей и мышц, расслабленных, приятно стонущих от наступившего отдыха. Ещё минуту солдаты крутятся, вертятся, умащиваясь в своих скрипучих кроватях-колыбелях, принимают привычные, с детства любимые позы для сна. Тело, меж тем, становится всё легче, легче, легче… невесомей. Оно меньше, меньше… оно шар… шарик… зернышко… Его совсем уже нет.

Глаза у мальчишек закрыты, дыхание становится замедленным… уже ровным… А вот уже и… глубоким.

Спят солдаты.

Спят солдаты! Кто вытянувшись во весь рост на спине, разметав во сне руки. Кто свернувшись клубком, кто на животе, кто на боку… Кто – как привык. Сладостно сопят во сне мальчишки. Кое-где, изредка, надрывно, как старики, кашляют курильщики, многие всхрапывают… Лица у всех совсем детские, чистые, совсем ещё наивные, бесхитростные. Без привычных, днём, защитных «пофиговых» масок… Тени снов, наплывая, отражаются на их лицах то в неожиданной улыбке, то в мгновенно нахмурившихся бровях… То вдруг дёрнется рука… То всё тело пробьет тревожная судорога. И опять улыбка… И у того, и и у этого улыбка… И там тоже… И тут… Пока улыбок больше… Это хорошо.

Спят солдаты… Спят.

Но не спит казарма.