Читать книгу Театры Тольятти. Том 1 - Вячеслав Смирнов - Страница 24

В новом театральном сезоне у актрисы театра «Колесо» Елены Осташковой грядут яркие, интересные роли. Наш разговор, как водится, зашел не только о работе.

В «Колесе» Елена не так давно, но уже успела сыграть заметные роли в знаковых для театра спектаклях: «Кин IV», «Дорогая Памела», «Ящерица» («Уйти, чтобы вернуться»), «Зайчики на стене» и других. Невидимая зрителю жизнь вне сцены и стала предметом нашего разговора.

Основы ремесла

Корр.: Елена, в каких театрах вам довелось работать и какие роли вам обычно доставались?

Осташкова: Я окончила Оренбургское музыкальное училище, факультет «артист театра драмы», и осталась работать в Оренбургском драматическом театре. Моя самая большая роль была в спектакле «Король Матиуш Первый» – я играла короля Матиуша, мальчика-короля. Потом – «Сверчок за очагом», там у меня были три роли, я менялась по ходу спектакля. Были и маленькие роли, которые я сейчас, если честно, плохо помню. Мне кажется, это было так давно. Потом я приехала в Тольятти, работала в ТЮЗе, были хорошие роли – девочек опять же. Про ТЮЗ ты знаешь: сейчас врать начну, а ты меня потом подловишь, что я вру. Но самая моя глобальная роль в ТЮЗе, через которую я перешагнула – это в спектакле «Разбивая стекло», моя самая сильная роль. И вот теперь я тут. Мой дом – театр «Колесо». Началась новая, интересная работа. Много приходится думать. К новому театральному сезону репетирую в спектакле «Лес» роль Аксюши. Мне всегда было интересно работать с разными режиссерами, когда есть не просто как бы один подход, который надоедает и приедается, даже угадываешь, что может режиссер в данный момент сделать, уже есть какие-то одинаковые ходы.

Корр.: Вы уже второй сезон в «Колесе»??

Осташкова: Да, я пришла в феврале в прошлом сезоне. Я посмотрела список ролей, там были какие-то вводные роли, но потом уже пошли более-менее центральные роли в спектаклях, где есть что поиграть, например в спектакле «Дорогая Памела».

Корр.: Как вам режиссер Анатолий Афанасьевич Морозов? Что вы о нем можете сказать?

Осташкова: Для меня Анатолий Афанасьевич – это режиссер-педагог. Педагог не в том смысле, что он учит, как освоить основы ремесла, а в том смысле, что я очень много от него беру, он очень много для меня открывает. Мне с этим режиссером очень интересно. Когда хорошо – много не скажешь, да? Я благодарю судьбу, что у меня есть возможность поработать с таким режиссером. Когда я пришла в «Колесо», то была очень сильно зажата, закрепощена, не давала воли своим чувствам. А он как-то умеет раскрепостить, как-то у него получается. Может быть, он сам об этом не думает, но это вот получается так. Мне очень интересно с ним работать. И для меня наш новый спектакль «Городок» – это тоже новая подъемная ступень.

Корр.: А что за роль будет у вас в этом спектакле?

Осташкова: Роль Ребекки. По всему спектаклю роль небольшая, но очень сильная. Весь финал первого акта практически отдан ей. Она показывает те человеческие чувства, которые мы скрываем, потому что время не то, времени всегда на что-то не хватает – на то, что чувствуешь, на то, что тебя заботит. «А, да, подожди, мне же еще надо вот это, это и это сделать!» Это подождет, чувства всегда где-то на втором, на третьем плане, а тут именно что человек чувствует, это выносится на первый план. Наверное, о том и весь «Городок» – о наших чувствах, о том, что это первостепенно.

Папа был не прав

Корр.: Какие мотивы заставляют человека идти в артисты?

Осташкова: Все начинается с детской мечты. У нас половина девочек в классе мечтали стать актрисами. Я единственная, кто довела эту мечту даже до поступления в училище. То есть в десятом-одиннадцатом классе это уже как-то смешно, глупо. У меня папа, например, до четвертого курса не считал это за профессию, он мечтал, что я стану экономистом: «Ну иди на экономиста, я тебе все оплачу, только уйди из театра!»

Корр.: А может, папа был прав? Быть может, жизнь бы по-другому повернулась?

Осташкова: Вот когдая из ТЮЗа ушла, я подумала, что папа прав. Сейчас я в театре, и я опять думаю, что он не прав. Но он смирился с этим и простил меня, мое «предательство». Для него это на самом деле было как предательство: как это, доченька ослушалась?!

Корр.: И все-таки мотивация. Вы говорите – «мечтали». Почему мечтали? Что там такого медом намазано? Или просто мечтали – и все? Мальчики хотели стать космонавтами, а девочки – актрисами. Так, что ли?

Осташкова: Когда смотришь спектакль, это красиво, это костюмы, это грим, это парики. Все это кажется очень здорово и легко. А когда уже окунаешься в работу, все оказывается по-другому. У нас на первом курсе было двадцать семь человек, а к последнему осталось семеро. Все остальные просто ушли, потому что это невыносимый режим: с десяти утра до десяти вечера. Если ты в институте, в училище этого не пройдешь, то тебе в театре будет тяжело. Закалка такая. Я смотрела на наших нынешних студентов: устают, но они все равно это делают, потому что это здорово, это интересно. Какая-то искра, что ли, должна быть. Непросто выучиться на экономиста или на медика и работать… а тут постоянно надо желать. На медика выучился – и работаешь медиком. Уже все опостылело, а никуда не денешься, потому что ты медик. А актером быть – это надо постоянно жить этим.

Мужчинам сложнее

Корр.: Как соотнести, с одной стороны, моральное удовлетворение от проделанной работы, а с другой стороны – не самое лучшее финансовое положение в этой профессии? Что ощущает человек в моральном плане, колеблясь между этими двумя вещами?

Осташкова: Ну, это, наверное, для мужчин сложнее, да? Потому что мужчина – это добытчик денег. И мужчина-актер с низким бюджетом – это что-то печальное. Нам как бы проще, потому что у нас друзья, мужья, мамы, папы – кто-то поддерживает. А мужчинам я не знаю как быть. Где-то работают, где-то подрабатывают, не знаю. Для меня никогда не стояло такой проблемы. Я в ТЮЗе работала и получала мизерную зарплату, и никогда не стоял вопрос: я мало получаю, значит, мне надо уходить из театра. Нет такого колебания, что меня задевает финансовый вопрос. Ну, задевает, естественно, денег не хватает. Нужно растягивать что-то, где-то подрабатывать. У меня был интересный опыт, причем опыт режиссера. Я работала в английской школе «Интер-лингва», ставила спектакль с детьми. Причем они разговаривали на английском, а я с ними – на русском. Я думаю: «Как же их понимать-то, что они говорят?» И я им говорю: «Ты сказал фразу, теперь эту же фразу скажи не на английском, а на русском». И я научилась с ними репетировать таким способом. Я говорю: «С такой же интонацией, так же произнеси эту фразу на английском». Это был хороший опыт. Я поверила в свои силы.

Арзамас-16

Корр.: Пока еще в вашей жизни было не так много театров…

Осташкова: Да, всего три (смеется).

Корр.: Некоторые уже по десятку сменили.

Осташкова: Ну, у меня еще все впереди…

Корр.: Так вот, вы сейчас уже определились с пониманием своего театра – что такое «Колесо»? Можно ли сейчас рассуждать о том, что какие-то роли удались, какие-то не удались, что режиссер мог бы дать роли и получше, или пока еще присутствует эйфория от новой работы, от нового коллектива?

Осташкова: Для меня понимание театра состоит в том, кто стоит во главе театра. Если во главе такой режиссер, как Морозов Анатолий Афанасьевич, то театр хороший. И у меня нет ни грамма разочарования. Он тебе дает направление деятельности, а там – двигайся, как хочешь, делай, что хочешь. Вот это мне нравится. И если я что-то там в «Памеле» недоработала – это моя беда, это я недорабатываю, а не режиссер недоделал. Есть такие режиссеры – я тоже столкнулась, – которые как тираны. «Я сказал – вот так вот». И все, никак, не вылезешь за рамки нисколько. А здесь – огромное непочатое поле: он тебя направляет, а ты иди, только смелей шагай.

Корр.: Повторю начало вопроса: ваше восприятие «Колеса? – когда вы были вне этого театра, и потом, когда вы уже стали частью коллектива.

Осташкова: Мне казалось, это такой закрытый театр, как Арзамас-16, который никого к себе не пускает. Делает, выдает спектакли – и все, и достаточно, и больше нам сюда никого и никак не надо. Мне первое время было тяжеловато, но я сошлась со студентами, потому что с ними было легче общаться. Ну и Анатолий Афанасьевич поддерживал. Это хорошо. Коллектив тут сильно изменился, потому что, когда идет новое вливание, обязательно что-то меняется, возникают какие-то новые течения. Когда ты со старым понятием, то либо ты меняешь понятия, либо ты начинаешь сопротивляться, и из тебя лезет все нехорошее. Мне очень неприятны скандалы, потому что это тоже уже часть моего дома.

Корр.: Мне интересен один аспект с психологической, может быть, даже с психиатрической точки зрения. Актер проигрывает массу ролей, типажей, характеров. А где он сам? Где его личность? Когда человек весь в работе, играет совершенно других людей, куда он сам при этом девается?

Осташкова: Он там же. Все изначально кроется в самом человеке. Люди в жизни тоже наигрывают: где-то он с начальником такой смирный, где-то он сам начальник, приходит домой и начинает колотить жену, детей. Человек разный, и все это в одном человеке, все, абсолютно. В «Памеле» я такая, и в то же время я могу мальчиком быть. Играешь Офелию – это же Офелия в тебе живет, находишь какие-то интонации, какие-то слова, которые именно тебе присущи, а не другому человеку. Я сейчас на репетиции выхожу – я Аксюша. Что я, придумываю, какая она – вот такая?! Да это я. Она же моим голосом разговаривает и чувства затрагиваются мои, а не какой-то там ирреальной Аксюши. Это все мое, чисто мое – моя плоть, моя кровь, моя интонация, мой голос, мои чувства, все мое.

ТО №153 (1058) 19.08.2004