Читать книгу Ника. Реально, как во сне - Юлия Александровна Фомина - Страница 8

VII. У человека всегда есть выбор

Оглавление

Бабушка говорила, что у человека всегда есть как минимум два выхода в любой ситуации. Даже в случае, если тебя съели.

На этой неделе Ника совсем не работала. Как‑то не до того ей было. Она судорожно, уже по третьему кругу перебирала все свои возможности избежать невеселой весьма участи. Пришла повестка по почте, и мама все узнала. Она почти слегла, похудела, как‑то даже постарела что ли, и была много молчаливее обычного. Ника, и до того прибывающая в состоянии полного душевного смятения, совсем сбилась с ног, т.к. теперь боялась, что и так немолодая уже мама на нервной почве совсем сдаст.

Ночь перед допросом, или разбором – черт его знает, как называется куда там ее вызывают, Ника почти не спала. Она сто раз засыпала и просыпалась, бормоча какие‑то оправдания себе под нос. Помаявшись так до четырех утра, встала окончательно. Открыв социальные сети и почту, поняла, что даже не воспринимает, что она там смотрит. Выключила компьютер.

Кофе был горьким до жути. Насыпав сахар, Ника с трудом провернула в чашке ложку: насыпала сахар она уже в третий раз, а размешивать стала в первый. Видимо растворимого кофе она тоже положила три ложки. С горкой. Так кофе и остался почти не тронутым.

Когда волнуешься, косметика ложится совсем не ровно. Ника поняла, что один глаз выглядит гораздо больше и веселее другого. Попыталась что‑то исправить смоченной в жидкости для снятия макияжа ватной палочке, но поняв тщетность усилий, стерла все.

Намного раньше нужного Ника уже ожидала в холле ГИБДД. Увалень в окошке мирно прихлебывал ароматный сублимированный, конечно же, кофе. Он был вполне умиротворен – незаметно прошедшая его смена подходила к концу. Стульев возле означенного в повестке кабинета почему‑то не было. Был большой, видимо чертежный, стол. Ника, ели державшаяся на ногах от возбуждения и недосыпа взгромоздилась на него, впрочем, тут же поспешно переместилась из центра на край из‑за угрожающего скрипа прогнувшейся, под ее весом, столешницей. Все вокруг какое‑то казенное, разворованное до полного безобразия и жутко ненадежное… Неприятное заведение. Никогда раньше Нике не доводилось бывать в таких местах.

Наконец, она дождалась молодого, почти мальчика, юркого лейтенанта, худого до нельзя, загнанного вконец службой и собственной добросовестностью. Он взглянул на нее с явным сочувствием, отпер захватанную до черноты дверь с болтающейся на честном слове ручкой и предложил присесть на один из длинной череды стульев у стены кабинета. Стулья были шаткими, жутко потертыми и внушали опасения, что можно напороться на торчащий в неожиданном месте гвоздь. Ника осторожно присела на крайний, наиболее внушающий доверие с виду стул и оглядела кабинет.

Узкий, длинный. Не больше 12 квадратных метров навскидку. Только и умещалось, что два стола, два шкафа, оргтехника и стулья вдоль стены, оставляя крохотные проходы между этим нагромождением. Несуразной планировки помещение. Везде были папки, бумаги и какие‑то схемы. Одинокий, выживающий неведомо как в таких условиях фикус о шести листьях ютился у стены напротив стульев на деревянном длинном и довольно ненадежном чурбачке. Вероятно, цель его обитания в этом кабинете была создать в интерьере хоть немного уюта и расположить посетителей на благожелательный лад. Вот он и держался. Интересно, сколько раз его роняли со столь неустойчивой подставки, пока не привыкли рефлекторно огибать, не глядя? Пахло пылью. А еще… Кабинет был просто пропитан эмоциями. Черно‑желтой полосатой прожигающей кислотной ненавистью, алчной жадностью, имевшей прокисший горьковатый привкус пропавших яблок опять же желтого цвета. Радостью простой и честной, а также, жадной радостью с луковым запахом, тем самым луком, припущенным слегка в нерафинированном подсолнечном масле. Радость цвета сизого дыма – с запахом нечестной наживы. И это еще не все. Не меньше, воздух был пронизан такими эмоциями, как покорность (или даже обреченность) и безразличие. Они отдавали пресным хлебом и содой. Отвратительный букет. Примерно такой же бывал во всех больницах. С небольшими вариациями, конечно. Даже обычной чувствительности человеку становится неуютно в обоих госучреждениях именно из‑за «букетов» этих эмоций, настолько насыщенных, если не сказать – плотных, почти материальных на ощупь. И это только самые сильные и ощутимые эмоции. Часами, наверное, можно распутывать клубки этих цветов и запахов чтобы догадаться в общих чертах об историях, происходящих в этих стенах.

Вернулся молодой юркий лейтенант, раскрыл папку и предложил на́чать. Удивительно, что он даже не спросил Никин паспорт. Ну или хотя бы не убедился, что Ника – это Ника в принципе. Ну да ладно. Не ошибся же – остальное просто детали. Не будем учить молодого сотрудника работать. На вопрос о том, что ей грозит, был дан уклончивый ответ, мол, суд решит, и вообще, он это дело не ведет, а просто подменяет сотрудника.

Ничего нового Ника, в общем и целом, не услышала. Ей предложено было написать объяснительную, но только лишь Ника примостила неловко на колене выданный ей фанерный планшет с ручкой и соответствующим бланком, как дверь без стука отворилась, и на пороге появился средних лет мужчина в обычном гражданском недурном весьма костюме, с плотно повязанным широким узлом под самое горло галстуком. Ника никогда не могла понять, как они, галстучные, не задыхаются, если широченный и явно очень жесткий узел буквально упирается в кадык. От мужчины исходила целая смесь запахов – лосьона для бритья, дезодоранта, одеколона и чего‑то еще. Вероятно, весьма, что запахи сочетались и даже были приятны в умеренном весьма количестве, но в таком маленьком непроветриваемом помещении они тут же назойливо весьма заполнили собой все пространство.



Лейтенант, увидев «галстучного», встретился кратко с ним взглядом, встал из-за стола и ни слова не говоря покинул тесное помещение.

– НикА, – незнакомец поздоровался кивком, назвав ее по имени, странно его исковеркав. По этому одному ударению Ника сразу поняла, что он иностранец. Прибалт? Эстонец?

– НикА, – повторил тем временем галстучный – Ника только кивнула слегка удивленно на его приветствие, – если я правильно понимаю назначение бланка на ВашьИх коленЯх – сейчас Вы собирайтесь чистосердечноу во всем призньяться, чтобы в совокупнОсти за садействые, за первое нарУшение и за то, что Вы явлайтесь матерью‑одиночкой получить снисхОжденье от сУда?

«Ой как он говорит коряво! Будто нарочно коверкает, да не знает как правильно это делать!» – подумала Ника.

Она часто работала с иностранцами. С Китайцами точнее. Но они вообще по-русски не говорили. Поэтому и не раздражали своим коверканием Никины уши.

Галстучный протиснулся, наконец, в помещение целиком, широкими своими плечами полностью закрыв узкий проход. В комнате стало гораздо темнее и теснее, а от этого еще более неуютно. Хотя, куда уж больше…

Пройдя ловко мимо Ники, он нестерпимо обдал ее удушающей волной парфюма, удобно расположившись за столом ретировавшегося в какой‑то момент лейтенанта.

– А, какой у меня есть выход? – безнадежно повела плечом Ника.

– ВихОд… Выход, – поправился он, – Есть всегда. И не один. Даже если тебя съели – у тебя как минимум два выхода.

Никина щека дернулась. Только сегодня она вспоминала эту бабушкину присказку, бесцельно убивая медленные минуты до начала экзекуции.

Сквозь запах терпкого одеколона, крема после бритья, дезодоранта и еще черти чего Ника никак не могла уловить суть намерений галстучного. Какая‑то адская смесь, думала она рассеянно – совершенно невозможно даже думать в таком благоухании!

– Вы хотите предложить мне выход? – на всякий случай поинтересовалась Ника. Разговор был как минимум странным. Но вдруг попросят взятку? Она конечно же согласится на любые условия.

– Я мОгу. И надеюсь, что Вы примете мое предложьение. Вы жье мать. У Вас на иждьивение несовершеннолетньяя дочь. Пожьилая мамаА, которая сейчас наверньяка за Вас сыльнО переживает.

– А, откуда Вы вообще все это… Как Вы сказали Вас зовут?

– Я не говорьил. Зачем Вам лишняя информасия? – галстучный серьезно посмотрел на Нику, и она осеклась под его строгим взглядом. Странный акцент. Никогда такой не слышала. Европеец, славянского типа. Может, прибалт? Глаза его не были матовыми. Он не лгал, действительно значит выход был?

– И что же Вы мне можете предложить? – стараясь сдержать предательскую дрожь в голосе, хрипло спросила Ника. Как всегда, в такие неудобные моменты кровь прилила к ушам, щекам и шее. Боже! Да они просто горели, выдавая ее с головой.

– Продолжение обычной нормальной привычной Вам жизни, – Ника отметила, что он сказал это совершенно не коверкая слов. Но удивляться было некогда.

– А… А что я должна буду? Деньги? Сколько? – спросила Ника и тут же в ужасе от сказанного прикрыла ладошкой рот, оглядев круглыми глазами кабинет – вдруг камера пишет, как она тут взятку должностному (?) лицу предлагает. Или не должностному? Кто он вообще? А может и не деньги ему нужны?! А что-тогда?

Мысли бешено крутились в ее голове. Кто это так за нее хлопочет?

Галстучный, глядя на Нику нетерпеливо поморщился. Будто, ему не нравилась подозрительность девушки, и он решил ускорить процесс.

– Я предлагаю Вам проехать со мной. Видите ли… Есть некоторые несостыковки в Вашем деле… Ваша машина не повреждена. Вы обратили на это свое внимание? Мы могли бы использовать эти вешши, чтобы избавить Вас от ненюшных собитий.

– Дааа… – ошарашенно протянула Ника действительно вспоминая, что не отойдя еще после шока она осматривала свою машину и не нашла практически никаких повреждений. А ведь по смыслу, повреждения должны были быть. И значительные!

– Но, – прервал Никины мысли галстучный, опять вдруг начав коверкать слова – Вы вместе с тем все же подписали чистосЕрдечное признаньие при составлении протокола… Это очьень плёхо. Вы должны понИмать, что Вам после суда придется покинуть семью для отбывания срока наказания в колонии посельении. А вашу дочь отправят в детский дом. Это очьень-очьень плёхо. Но как Вы уже поняли, есть вихоуд. Выход. Я предлагаю Вам пройти тести.

Ника непонимающе заморгала глазами, не сразу поняв, про какое тесто идет речь. Но, быстро сообразила, что «тести» означает «тестироваие».

– А, – обрадовалась Ника, – детектор лжи? Ну, это конечно. Я согласна. Достаточно детектора лжи?

Галстучный снова поморщился.

– НикА, я ничего не говорил Вам о детекторье лжи. Нужны другие тести.

Никин взгляд потух. Она знала, что существует несколько десятков способов обмануть полиграф. Начиная от медикаментозных средств, притупляющих реакцию наравне с выпитой накануне изрядной порции спиртного, с десяток различных химических средств, искажающих кожную реакцию до широко использующихся у зэков приемчиков физиологической блокировки обычной реакции, когда они, отвечая на вопросы ритмично сжимали и расслабляли сфинктер ануса, концентрируя все свое внимание на этом занятии.

Видимо галстучный знал откуда-то не только подробности ее личной жизни. Он был знаком с осведомленностью Ники и желал проверить ее как‑то по‑другому. Жаль.

– Я надеюсь, что Вы благоразьУмная жьенщина, – продолжал тем временем галстучный, – завтра суд, времени не так уж много.

Никина щека вновь болезненно дернулась – она жутко не любила, когда ее кто‑то называл «женщина». Как‑то сложилось в современности, что тех, кому не стукнул полтинник и в которых не набралось центнера живого веса автоматически причислялись в вежливом разговоре к категории «девушек». То есть «женщинами» обычно называли ту не определенную категорию лиц женского пола, а явно стареющих обрюзгших крупногабаритных особ, или совсем уж бабушек. А обращение «бабушка», звучало как-то совсем уж рудиментарно. Даже говоря о бабушках в третьем лице, о них говорили скорее, как о пожилых женщинах.

Ника все еще пыталась заглянуть в глаза галстучному иностранцу, чтобы найти истину в его взгляде. Но ее просто душил заполнивший собой все пространство тесной комнатенки удушливый смрад парфюма незнакомца. Казалось, он заполнил не только комнату, но и всю ее суть, от чего она вдруг стала рассеянной и сонной, не способной трезво мыслить и оценивать происходящее. Потом, она как‑то вдруг поняла, на сколько устала ото всей этой так нелепо свалившейся на нее истории.

– О каких тестах идет речь в таком случае – вяло как‑то спросила она у галстучного иностранца.

– Вы показали необычный результат не так давно в больнице имени Склифософский. Этот Ваш результат заинтересовал некоторие важние пэрсони. Так жэ, былО доложьено нашими сотрудниками о Ваших опытах над сотрудниками ДПС. Исходя из результатов Ваших опитов. Вы должны прОйти некоторые тести для начала Вашей слушби.

Ника застыла. Потом поняла, что нужно выдохнуть. Ну человеку же нужно не только вдыхать воздух? Он должен выдыхаться… И вдыхаться опять… Она шумно и судорожно выпустила воздух из груди. Затем подумала еще и сделала вдох. Легкие шершаво заполнил нещадно смердящий парфюмом воздух. Вся ее вялость как‑то улетучилась и мысли в голове замелькали как бешеные белки.

Теперь все проясняется. За мной следят. Но откуда?.. А кто за мной следит? И как давно? Стоп! Полный стоп! «Тесты для начала… службы…» О чем речь идет? Я не состою на военной службе и не собираюсь…

Галстучный, видя замешательство Ники и усом не повел. Он продолжал:

– Разумеется, у Вас есть ряд вопросов. Я догадиваюсь что беспокоит Вас болше всего и могу гарантировать то, что в случае, если тести пройдут удачно, то во‑первих Ваша дочь и мать будут обеспечены материално, за ними будут присматриват на время Вашего отсутствия и конечно же гарантируется медицинская и любая другая своевременная помош. Во‑вторьих я Вас могу успокоить в том, что, если Вы согласитесь на прохождение тестов, Вашей свободе ничего не грозит, Вы не будете подвергнуты суду с последующим отбиванием наказания в колонии‑поселении, что в свою очеред не приведет Вас к тому, что Ваша драгоценная дочь – это время должна находиться в детском доме. Я знаю, что-то, что я Вам рассказываю Вас смушает, или даже полностью переворачивает некоторие Ваши взгляды, но, моя донна, я сторонник быстрых и прямых решений. Я просто делаю свою работу. И тааак… Может мы не будем доводить дело до суда и решим все иначе? Ви уже приняли свое решьение?

Ника подняла угрюмый взгляд на галстучного:

– Вы из КГБ? Или из ЦРУ?

Галстучный откинулся на стуле и закачался на его шатких задних ножках. Потом стул вновь опустился шумно на все четыре «конечности» и галстучный, скривив рот ответил:

– Насколко это важный вопрос для Вас? Вы вдруг возобладали чувством патриотизьма и если уж контора – так пуст хоть отечествьенное Кэ‑Гэ‑Бе?

– Значит Вы меня вербуете в ЦРУ, – безапелляционно сделала вывод из сказанного Ника. Она уже поняла, что такой далекий от ее мелкой жизни мир большой политики ломится в ее дверь, угрожая раздавить ее привычный мирок в случае неподчинения.

– Я думаю, что для Вас слишком много информации будет губительно. Поэтому, если уж Вам непременно нужно определиться, какая контора Вас вербует – пусть она останется просто Конторой. Скажу единственное, что это намного болше, чем КэГэБе или СэРэУ. Но болше этого Вам информасия просто не нужна. Я так понимаю, что Вы согласны. Сегодня Вашей маме доложат, что дело удалось замять, но Вам для этого понадобилось уехать на некоторое врэмя. Немного позже Вам дадут возможность сделать один телефонный звонок к своим родным. На этом наш разговор окончен, – иностранец резко встал и вышел, не сказав более ни слова.

Ника не в силах была что‑то предпринимать самостоятельно. До последнего момента их разговора она пыталась вглядеться в глаза вербовщика и понять, о чем он думает. Но от удушающего парфюма она никак не могла сконцентрироваться, от чего, как она внезапно осознала, у нее в какой‑то момент неимоверно разболелась голова.

Молодой лейтенант, запыхавшись, доложил строго, как по уставу, что ее ожидает служебный транспорт с сопровождающим.

Ника, мучаясь от накатившей дурноты, с пылающими болью висками, бездумно побрела в указанном направлении к служебному выходу к весне за дверью, прочь от парфюмированного воздуха, которым она почти захлебнулась за последние полчаса.

За рулем насмерть тонированного черного БМВ кто‑то сидел. Стекло опустилось и оказалось, что это старый Никин знакомец – ПГ. Ника растерялась:

– Павел Геннадиевич?

– ПГ – коротко кивнул тот.

«Вот значит, как. И он из той же шайки. Что же будет?!», – подумала она, а в слух сказала:

– Здравствуйте… Вы меня куда‑то повезете?

– Здравствуйте, Ника. Да, у нас с Вами предстоит поездка.

– А можно сначала?.. – Ника не успела спросить про поездку домой. Ей как‑то нужно было успокоить мать и объясниться с малышкой.

– Домой нельзя, – отрицательно покачал головой ПГ, уловив ее начатый вопрос. – Это основное условие. Вам же все сказали – допустим один телефонный звонок после прохождения экзамена.

– Экзамена?! – в очередной раз брови Ники поползли вверх.

ПГ поморщился.

– Если угодно – тестирования. Я не люблю эти иностранные словечки. Время идет, мы выбиваемся из намеченного графика. Садитесь, поехали.

– Из какого графика?!

– Садитесь же! Или Вы передумали? – ПГ был чем‑то раздосадован.

Ника молча открыла дверцу машины, из которой пахнуло тем же мерзким запахом смеси мужского лосьона для бритья, дезодоранта, туалетной воды и чего‑то еще… Ника отшатнулась, подумав, что в ней, наверное, приехал тот – галстучный и помедлив, села все же, размышляя на тем, не совершает ли она сейчас самую большую ошибку в жизни.

Ее напугали. Она чувствовала себя совершенно беспомощной. Но видимо придется подчиниться, ибо другого выхода в этой ситуации за такой короткий период времени она попросту не смогла придумать.

Не успела Ника откинуться на удобном сидении, как сильная рука сидевшего сзади, совершенно не различимого в темноте человека, прижала ее голову к подголовнику и что‑то резко укололо Нику в шею. Темнота…

Ника. Реально, как во сне

Подняться наверх