Читать книгу Валерия. Роман о любви - Юлия Ершова - Страница 24

Тем временем профессорская трёхкомнатная квартира занемогла от тоски по настоящей хозяйке. То вырастет куча нестиранного белья и выползет из корзины, как дрожжевое тесто, то заржавеют в унитазах ручейки, то покроется загорелой коркой плита. А новая хозяйка, дочь прежней, и в ус не дует: каждое утро в детский сад опаздывает, а в выходные проснуться не может. Её муж покупает в кулинарии синие котлеты и тоскует по тёщиным борщам.

День ото дня молодая хозяйка теряет силы. На веки её легли серые тени, волосы потускнели, а белое тело тает, как снег на солнце. Трудности казались Лере невыносимыми, она плакала, не ела и не спала. Отец в больнице. Мама рядом с ним или на даче, строит рай. Папин институт застывает в истории: ещё немного – и в нём останется только археологическая ценность. Папины коллеги и друзья покидают альма-матер целыми отделами. Только последний, шестой этаж наполняется жизнью и людьми – каждый день, новыми и активными. Они бегают по лестницам с упакованными телевизорами, развивая отечественный капитализм. Вместе с ними бегает главный тренер – учёный секретарь. А в передышках он пересчитывает новые, уже не советские деньги, на ощупь тонкие, как туалетная бумага.

Молот судьбы крошит прежнюю стабильную жизнь и подбирается к дочери Дятловского. В одно мгновенье он отсекает её от родителей, от социализма и даже от родины. Лера живёт в другой семье и в другой, неизвестной стране. Теперь она понимает: перемены – вот самое ужасное, что происходит с человеком.

Из глубин депрессии её вытаскивала близкая подруга, у которой жизнь сложилась куда лучше. Алла ворвалась в капитализм хозяйкой турфирмы. Кажется, они с Костей нарыли бездонный колодец с деньгами и черпают оттуда, пока хватает сил. Дома у Задорожных царят гармония и уют. Хорошенькие, похожие на куколок девочки разбрасывают по комнатам игрушки и плачут по каждому глупому поводу, но бабушка настолько обожает своих «кровинушек, ласточек, рыбанек», что никогда не повышает голос и никого не ставит в угол. Она всю жизнь мечтала о дочери, но Бог не дал, и Костины девочки стали для неё отрадой и счастьем, на которое не надышишься.

Никифоровна, так звали свекровь Аллы, заботилась обо всех подряд: котах, голубях, цветах у подъезда, – и не обходила вниманием и подругу невестки. С тех пор как Николай Николаевич лёг в больницу, не проходит дня, чтобы Лера не получила от неё какого-нибудь совета – от кулинарного до теологического. Кладя трубку, Костина мама всегда говорит: «Сердце у меня болит за неё. Хорошая такая девка, добрая, а бесталанная».

И правда, с болезнью отца жизнь у Леры не ладилась. На работе Валерия Николаевна занималась тем, что математически описывала неудавшиеся эксперименты, фиксируя, по словам директора, «всякую чушь», а дома с трудом варила манку с комочками, чем повергала молодого мужа в состояние нервного напряжения.

Её супруг, Слава Кисель, корнями врос в роскошную трёхкомнатную квартиру рядом с метро. За четыре года удачного супружества профессорский зять, навещая родную деревню, самогона уж не пил, а мамкину стряпню после тёщиных изысков ел без аппетита. Слава под завязку наслаждался жизнью, даже не мечтал ни о чём, не успевал: только подумает – тесть ему на блюдечке преподносит, даже машину свою отдал, «девяточку» вишнёвую.

И надо же было тестю с ненормальным Верником связаться и работу бросить. Тёща теперь живёт только на даче и дома ничего не делает. В меню только бутерброды да каши, ещё и посуду мыть надо, когда при Катерине Аркадьевне и чашки не полоскал. Альку пришлось в сад оформить. О, как всё это омрачило внутренний мир учёного, с неимоверным трудом вписавшегося в столичную элиту. Муж дочери великого профессора только-только диссер защитил, только-только по карьерной лестнице взлетел – как всё оборвалось! В отсутствие Дятловского, тяжеловеса-толкателя, лестница закрыла путь наверх.

Последние дни профессор томится в больнице, его Катя готовится к выписке и переезду на дачу, поэтому в палате не ночует, а вчера приходила минут на пятнадцать и только с одной кастрюлькой.

Готовый к выписке пациент не отрывает взгляда от распахнутого окна, вглядываясь в страстное небо июня. Ветер срывает ароматы цветов и рассеивает их даже в одинокой одиночной палате кардиологии. Профессор наслаждается, но цветочная магия ослабевает, уступая власть духу медикаментов и хлорки, сгорая в поддельной синеве кварца.

Счастливый час выписки приближает встречу с печальными новостями, от которых его берегут жена и дочь. Профессор Верник погиб. Его сбил джип, эта новая свирепая реальность на старых советских дорогах. Сын профессора, Евгений, отбыл в США навсегда, и сын великого Верника тоже, и ещё плеяда молодых физиков, которые должны были нести на плечах, вернее в светлых головах, отечественную науку. На пенсию отправили и директора института, старого академика с репутацией божьего одуванчика, так освободив место для зятя одного из депутатов нового, независимого от совести созыва. Зять депутата до высокого назначения трудился заведующим лабораторией, плечом к плечу с зятем профессора Дятловского, и презирал его всей душой. Правда, самого профессора новый директор почитал.

Ни одна из этих вестей в больничную палату Николая Николаевича ещё не залетела. Вокруг опасной для его здоровья реальности возвели китайскую стену молчания, а так как физики вышли из моды, пресса тоже помалкивала: ни одной строчки о смерти великого Верника, ни намёка на массовый исход молодёжи на Запад. Поэтому профессор Дятловский просто мечтает увидеть сына и обнять внуков, ему просто хочется пожать руку неизвестно куда запропастившемуся профессору Вернику.

Но сегодня всё идёт не так. Катя не пришла, Лера не ответила на звонок, а супруга Верника плакала в трубку и просила её не беспокоить никогда. Профессор схватился за сердце и набрал телефон приёмной своего института, но там Дятловского никто не услышал.

Не успел он всё обмозговать, как в дверь без стука вломилась снегурочка-медсестра и плюхнула поднос с больничным обедом на заваленный бумагами стол. Стакан компота, получив скоростной импульс, опрокинулся и залил вместе с подносом и листки с набросками новой статьи. Снегурочка отпрянула и закрыла лицо руками, её коса подпрыгнула на спине. С досадой Николай Николаевич произнёс: «Не пугайся, это и так никому уже не надо».

Виновница происшествия схватила домашнее, канареечного цвета, канарейками же разрисованное полотенце и утопила его в луже компота. «Профессор, я случайно, нечаянно, вы простите, извините…» – затараторила Снегурочка, то краснея, то бледнея. Профессор не мог отвести масленых глаз от медсестры: она так похожа на его Катю из процедурной санатория. Выпуклая грудь Снегурочки манит его взгляд под тесный халат. Со спины Дятловского свалилось десятка два лет, и он до боли в пальцах сжал плечо неловкой сестры. Та прильнула спиной к груди больного, как будто ждала, что он вот-вот скатится в безрассудство…

Сцену сорвал стук каблуков за дверью. Снегурочка едва успела отскочить к умывальнику, как дверь распахнулась и две молоденькие женщины ворвались в палату. Одна из них, брюнетка в розовом шёлке, тут же повисла на шее профессора и защебетала весенней птичкой. Вторая, блондинка, одетая в простой сарафан из джинсы, обняла больного со спины и поглядывает на медсестру, которая дышит, высоко вздымая грудь, и теребит канареечное полотенце. Под взглядом блондинки Снегурочка-медсестра подтаяла, уши её покраснели, и пришлось бедняжке спасаться бегством. Дятловский бросил тоскливый взгляд ей вслед и обнял посетительниц. Теперь они щебечут обе, но больной не слышит их. Его мысли бегут вслед испуганной Снегурочки.

– Батарейки принесли? – спросил он, прерывая надоевший щебет.

Подруги переглянулись.

– Мы же к выписке готовимся, – произнесла блондинка тихим голосом.

– Кто-нибудь наконец скажет правду? – потребовал профессор, глаза его побелели от злости. – Невыносимо переварить эту вашу показную ложь. – Молчание повисло под больничным потолком. – Если опять начнёте лить воду, я разговор прекращаю, – спустя минуту сказал профессор и отвернулся к окну, скрещивая руки на груди и напрягая подбородок.

– Расскажи ему, Лера, – промямлила брюнетка и опустила глаза, чтобы не видеть, как бледнеет от злобы её подруга.

– Ты же обещала, маме обещала, – процедила сквозь зубы Лера и тут же оказалась под огнём кварцевого взгляда профессора. Фирменный взгляд Дятловского обычный человек не выносил. Лера почувствовала себя в ловушке и выдохнула: – Папа, он умер и уже похоронен… Прости, прости… – Она закрыла лицо ладонями.

– Недели две как, – добавила брюнетка и открыла глаза.

Профессор опять развернулся к больничному окну и замолчал. Казалось, он вглядывается в лазурь неба, чтобы найти там очертания почившего друга.

– Я предполагал, – произнёс он, вздыхая.

– Все смертны. – Алла прильнула к профессору шёлком своём наряда. – Это был несчастный случай. Просто переходил дорогу, совсем пустую, около собора. И вдруг! Выскочил джип, – поведала Алла сдавленным голосом. – Живым надо жить. Мы вас так любим.

– Я ненавижу джипы! – воскликнула Лера. – Мне кажется, на них ездят только убийцы и бандиты.

Она спряталась на груди отца, на которой всё ещё остался невидимый образ умчавшейся Снегурочки.

– В минувшее воскресенье я задремал после завтрака, и мне приснился Виктор, – сказал профессор, растягивая слова. Свалившиеся со спины десятка два лет опять присыхали к позвоночнику, и он потянулся в карман брюк за сигаретами.

– Николай Николаевич! – возмутилась Алла.

– Ах да, – хлопнул себя по лбу профессор. – Как жаль, забыл. Курить нельзя. – Его рука скользнула по пустому карману.

– Пап, ну забудь. Тебе давно было пора бросить, – тоном воспитательницы сказала дочь отцу.

– Так что там Виктор? – направила беседу в прежнее русло Алла.

– Да. Виктор, – кашлянул Дятловский. – Он. Он сказал… Удивительно, без слов, сказал, что пришёл проститься. Мы обнялись крепко. Вот до сих пор чувствую объятия, так реально. Тут влетела эта, – профессор поднял над головой руки, – неловкая сестра и уронила градусники. Виктор исчез. Я – в коридор. Зову: «Виктор», – никого. Я на пост – дурёха градусники клеит. Я к ней – где, говорю, посетитель? – Профессор вздохнул. – Но она только ресницами хлопать умеет. Я Вернику звонить. Никто не отвечает. А вечером, после обхода, трубку взяла незнакомая девчушка и сказала: «Виктор Иосифович в Москве». Я разумом успокоился, а сердцем нет. – Дятловский опустил голову. – Виктор, значит, прощался, возвращаясь в свою вечность.

Подруги уставились на него, как язычники на идола. А профессор обнял обеих и сказал:

– Видите, девочки, я пытаюсь не быть материалистом.

Подруги переглянулись, а Николай Николаевич продолжил:

– Теперь моя очередь удивлять. Мы с мамой переедем жить в нашу деревню, не откладывая. Только вот доболею. – Профессор с тоской посмотрел на дверь, отделявшую его от сбежавшей Снегурочки. – Из института уйду, нечего там делать.

– Папа!

– Да. Теперь я нужен только ей, твоей маме. Сбылась её мечта, – вздохнул он.

– Замечательно, Николай Николаич! – воскликнула Алла. – Считайте себя доболевшим. Лечащий врач позволил сегодня же забрать вас. Катерина Аркадьевна завтра сгоняет за выпиской. И я могу. Так что? Поехали?

– Отчего сразу не сказали? – насупился Дятловский.

– Так не велено было вашей что ни есть наследницей. Молчать на все темы приказала, – улыбнулась Алла и бросила насмешливый взгляд на лицо подруги.

Дятловский тоже посмотрел на дочь:

– Перспектива стать единственной хозяйкой большой квартиры что, тебя не прельщает?

– Па-ап, ну зачем всё это? Дача, переезд… Ну как я без вас? Потом, тебе медицина требуется.

– У меня личная медсестра, которая любому врачу фору даст. Другой медицине не доверяю.

– И у меня потрясающая новость! – хлопнула в ладоши Алла. – Мы с Костей офис открыли в Москве. Турист из столицы потечёт. Ух! Отметим на даче в Сосновке! – Алла прильнула к приёмному отцу, прижалась к плечу. – Николай Николаич, я не решалась попросить, думала, вы больной, а пришла – абсолютно здоровый человек! Да и цензура в горло вцепилась. – Алла кивнула в сторону подруги.

– Проси чего хошь, – улыбнулся абсолютно здоровый сердечник.

– Родной вы мой, помогите хороший кредит в России получить. Невозможно совсем. Не дают – и всё, никак. Или проценты дикие. Абсолютно дикие! Все планы рухнут.

Лера опять побелела от злости – ведь просила. Почему кругом одни эгоисты? Но Алла как будто не заметила реакцию Леры и сосредоточила взгляд на профессоре, у которого на лбу враз разгладились морщины.

– О чём речь, моя приёмная дочь! Кредит так кредит! Да будет так. Новое время пришло. Раньше меня просили только с физикой помочь, а нынче с золотым тельцом! Всё-таки вовремя я ухожу из науки!