Читать книгу Валерия. Роман о любви - Юлия Ершова - Страница 34

Лера улыбнулась и решила уже махнуть рукой счастливому водителю, но глаза её выкатились, а кишки словно полезли наружу. Нижнюю часть тела напрочь отняло, будто не было вовсе, будто и не ходила она по земле. «Господи!» – кричала несчастная, но слышала собственный голос только в голове. «Господи!» – она хрипела и колотила по чёрному железу. «Боже мой…» – она наконец выдохнула и вдруг ощутила каждой клеточкой невесомую свободу.

Вот бы подпрыгнуть, и взлететь к потолку, и врезать ногой по этим звенящим гвоздями баночкам, и улететь куда-нибудь, где во тьме светятся сосны. Быстрее из этого жуткого места. Нет больше боли, нет холода. Она всегда хотела стать птицей.

– Доня! – слышит над самым ухом.

Лера вздрогнула. На потолке распласталось живое облако, свет от которого растекался по стенам и углам.

– Мама, – воскликнула «доня» и устремилась наверх. – Ой! Ты знаешь, я знала, что ты жива. Не помню, кто сказал, что ты умерла. Не помню кто. Мамочка!

Мать обняла родное дитя. Есть ли во Вселенной большая радость?

– А я хотела тебя искать. Только что хотела. Где ты была? Мамочка.

– Донечка моя, девочка, я молюсь о тебе, – ответила мать.

Когда под ногами стелется небо, наступает абсолютное счастье. Не хочется даже думать, что счастье не бесконечно.

Но опять станет холодно и больно. Нет!..

– Тебе пора, – снова раздаётся над самым ухом.

– Нет! Меня выпустили, – взмолилась Лера. – Я с тобой!

– Не-ет. Я голодна. Принеси мне хлеба, – заупрямилась мама, отталкивая дочь.

Лера нахмурила лоб, вспоминая, где лежит хлеб, и, когда устремилась вниз, мама сорвала с неё облачный покров. В углах гаража опять сгустился мрак.

Галогеновый свет нервно мерцает. Человек в папином свитере подпрыгивает и колотит ногами передние колёса чёрной машины. Какой чудак. Слышимость как в аквариуме у рыбок, а он-то орёт, как бешенный:

– Лера! Ле-е-е-ер-ра-а! – он падает на колени и, подхватывая с пола человеческое тело, укутанное в чёрный плащ, трясёт его и плачет. Тело не шевелится, но почему-то давит на Леру, заставляя её одеться в прежнюю тяжесть.

«Ничего не выйдет, я свободна». Лера грозит обездвиженной фигуре. Но та упряма. Натянула невидимые нити и тянет Леру: одна нить, самая толстая, вросла в голову и свербит в мозгах, другая, шёлковая, пробила сердце, а третья расползлась паутинкой и впилась в кончики пальцев, вгрызлась под ногти. А мужчина голосит во всю мощь. Лера узнаёт его как будто, вспоминает, заглядывая в его глаза, и голос его становится чётче.

– Господи! Прости, прости, – слышит Лера и чувствует, как оживают её ниточки в чужом теле: самая толстая в голове, шёлковая в сердце и те, что впились в пальцы. – Верни её, Господи, я стану другим. Слышишь?! Стану другим! – не унимается голос, и Лера ненавидит его грубую настойчивость. Скрежещущий тембр нарушает её покой. Нет, она не смолчит! На этот раз не смолчит.

Пальцы сжимаются в кулаки, сердце наливается гневом и вот-вот ударит в набат, мгновение – и глубокий вздох раскрывает лёгкие.

– Ах, – выдохнула Лера и разлепила веки. Она хочет крикнуть: «Не ори!» – и стукнуть кулаком, но отяжелевшее тело не слушается.

– Господи! Лера! Ты здесь. Ты рядом. Господи, спасибо, она мне нужнее. Я другой, Господи, я – другой. Ты увидишь, – с придыханием повторяет мужчина в папином свитере. Он рыдает и мнёт в объятиях тряпичную Леру. Один за другим поцелуи опаляют её кожу и закрывают губы, воруя дыхание.

А на бетонном полу, около плаща, похожего на тень колдуна, борется за жизнь разбитый мобильник, подмигивая баночкам на потолке треснувшим сенсорным экраном.