Читать книгу Ценностный подход - Юлия Келлер - Страница 3

Я захожу в отдел главного металлурга – ежедневное действие, приобретшее статус ритуала. Здесь находится металловедческая лаборатория, где для меня в большую темную кружку с логотипом завода уже налит кофе, напоминающий по вкусу коктейль из желудей. Несмотря на то что этот напиток я обычно проглатываю с большим трудом, все же день ото дня с нетерпением предвкушаю наступление этих десяти-пятнадцати минут, ведь традиции создают ощущение тепла и уюта.

«Привет, красотка», – обращается ко мне Инесса, которую я встречаю, едва перешагнув порог.

Ей сильно за тридцать, и она человек крайностей: либо любезная до безупречности, либо вредная до невозможности. Сегодня, видимо, настроение у неё отличное, и она со своей подружкой-коллегой Милой спешит приняться за работу в другом помещении лаборатории, оставив нас с Никитой наедине. Они обе уверены, что у нас роман, иначе зачем мне каждый день приходить сюда, чтобы пообщаться с ним.

Никита – сын главного металлурга с выдающейся фамилией Курчатов. Светловолосый и худой, он курит прямо в лаборатории с таким видом, словно совершает что-то воистину грандиозное. У него пытливый ум, но знания обо всем довольно обрывочные. Впрочем, историю он изучил почти так же хорошо, как и металловедение, отсюда и берется большинство возникающих между нами разногласий.

Вот мы остаемся одни, и Никита протягивает мне папку с документами.

«Твои замеры готовы ещё со вчерашнего дня. Почему не зашла в конце смены?»

«Работы последнее время немерено, и я удивляюсь иногда, как не забываю свою голову здесь, уходя домой», – поясняю я.

Мой небритый вот уже несколько дней собеседник невесело улыбается и говорит:

«Я думал, ты зайдешь, и мы вместе прогуляемся, пока погода ещё ничего».

Ещё ничего? Вот опять он говорит совершенно невозможные вещи! Да осень – самое замечательное время года! Когда ещё воздух наполняется такой свежестью и прохладой? В какую ещё пору каждый листок даже на самом непримечательном деревце становится произведением искусства?

В этот раз я даже не спорю с Никитой, и переключаюсь на рабочие вопросы. Открывая папку, читаю длинное заключение, в самом конце которого говорится очень мягким и профессиональным языком, что новые металлические трубы – говно полнейшее.

Ох, уж этот Рахман – новый заместитель директора по закупкам! От его экономности даже у меня то и дело случается нервное расстройство. А о начальниках секторов, которые отвечают перед директором Прайсом за то, что получается из такого вот дешевого материала, нечего и говорить.

Со злостью я захлопываю папку и принимаюсь за кофе, который успел поостыть и сделаться ещё более невкусным. Затем перехожу к разговору на личную тему. Рассказываю, что на пути сюда встретила Данилу – одного из двух главных экономистов – и тот находился в совершенно подавленном настроении. Никита кивает, видимо, понимая, по какой причине наш общий приятель ведет себя так, а потом вдруг начинает смеяться.

«Для испытания твердости его убеждений выдалось не самое простое утро», – поясняет Никита, точнее, он только думает, что поясняет, потому как понятнее ничего не становится.

Есть люди, которые улыбаются одними губами. Это выглядит так, словно нижнюю часть лица растянули в разные стороны. К такой категории относится и Ники. Пусть все и говорят, что он славный малый, добросовестный работник и так далее, даже в том, как он улыбается, меня всегда что-то настораживает. Когда-нибудь, ей-богу, врачи диагностируют у меня паранойю.

«И какое из убеждений поставлено под сомнение? Что случилось?»

«Фарбер случился», – выдыхает Никита.

Фарбер… Фарбер… Мысленно прокручиваю у себя в голове эту фамилию, прикидывая, где могла её слышать раньше. Тем временем Никита продолжает свой рассказ:

«Наш Данечка услышал где-то, что у любителей тяжелой музыки более высокий уровень интеллекта, чем у остальных. Эта мысль так ему понравилась, что он два часа с пеной у рта доказывал мне её правдивость».

Замечаю, что слышала подобное о классической музыке, но Никита мотает головой из стороны в сторону:

«Классику, говорят, психи слушают. Но не суть. Дело в том, что если грести всех под одну гребенку, формируется стереотип. Ты же сама говорила».

Да, то, что стереотипное мышление – враг всего человечества – это мои слова, но социология и психология же тоже для чего-то нужны. На данное замечание мой собеседник только рукой машет:

«Короче, мы с Данилой оживленно спорили. Он предлагал даже по заводу пройтись, устроить опрос, но тут в лабу вошёл Фарбер и своим ответом уже на первых порах испортил всю статистику».

Начинаю усиленно соображать. Похоже, если я не вспомню, что такой этот Фарбер, то понять, в чем смысл поведанной истории, не смогу. Поэтому я осторожно спрашиваю:

«И какую же музыку он слушает?»

«Я так понял, что электронщину какую-то. Не сказать, чтобы он отвечал с большой охотой. Зашел человек за результатами замера сто первых внутренних „юшек“, а мы его тут о музыке спрашиваем».

Пока Никита с некоторым удовольствием ухмыляется собственной шутке, я пытаюсь сложить полученную информацию во что-то цельное. Не выходит. Приходится задать ещё один уточняющий вопрос:

«С какой стати, интересно, Фарбер относится к числу людей, чье интеллектуальное превосходство не вызывает сомнений?»

«Ну, если бы речь шла о воспитании, – рассуждает Ники, – то он последний человек на заводе, к которому стоило обратиться. Настолько высокомерен, что даже Тышлер покажется на его фоне вполне себе скромным парнишкой. Но вот в том, что он умен никто не сомневается».

Да твою ж мать! Ну, конечно… Фарбер… Как я могла забыть! Я вскакиваю из-за стола и устремляюсь к двери. Никита при всем желании не успевает спросить, отчего вдруг я сорвалась с места, как полоумная. Но он бы мог сам мне напомнить, что тот, про кого он мне рассказывает – новый начальник сектора, который только сегодня вступил в должность. Наверняка с минуты на минуту он придет знакомиться, а я тут распиваю кофе, что совсем не выглядит так, будто я работаю.

Чтобы добраться от лабы до моего кабинета, нужно пройти по длинному узкому коридору, отделяющему второй административный корпус от основного здания, в котором находятся все восемь секторов. Я почти бегу, на ходу пытаясь вытащить ключи из кармана рабочего халата, но один ключ застревает в небольшой дырочке, образовавшейся на ткани. После того как коридор заканчивается, я поворачиваю налево, огибаю промзону, прохожу мимо кабинетов руководителей нашего сектора. Вот я уже стою возле двери, а ключ никак не хочет извлекаться на волю. С силой дергаю вверх за брелок, и увеличиваю размеры дыры примерно в два раза.

«Вот дерьмо!», – выкрикиваю я достаточно громко для того, чтобы рабочие, стоящие за ближайшими станками, с интересом посмотрели в мою сторону.

Мне приходится повторить своё ругательство, поскольку дверь оказывается незапертой. Я посмотрела за свою жизнь кучу фильмов, и ни в одном из них открытая дверь не предвещала ничего хорошего. Протянув пальцы к дверной ручке, я замечаю, что сильно волнуюсь – даже руки дрожат. Позвонить бы в охрану, но если за дверью ничего не окажется, смеху не оберешься. Одним глазком посмотрю, и если там вдруг окажется труп, то тогда…

Как и в фильмах, ничем хорошим моё любопытство не оборачивается, так как на своем рабочем месте я обнаруживаю того самого Фарбера. Он хоть и не труп, но особой симпатии не вызывает. До этого момента людей, способных одним взглядом пригвоздить человека к месту, я не встречала, поэтому теперь стою в некоторой беспомощности и растерянности. Фарбер же восседает на моем любимом и таком удобном рабочем кресле, как на троне. Он прерывает процесс моего пригвождения и принимается рассматривать документы, которые ещё час назад вроде как принадлежали мне. Его беспардонность обескураживает и сбивает с толку. Все же я произношу:

«Здравствуйте, – стараюсь придать своему приветствию укоризненный тон, – меня зовут Ксения Малиновская, я руковожу отделом технического контроля сектора А. Ну, а Вы можете не представляться, я, разумеется, о Вас уже наслышана».

Я узнала Фарбера по фотографии с распечатки, оповещающей о назначении. Такие в ходу на нашем предприятии. Начальство, как говорится, нужно знать в лицо.

Обращаю внимание на то, что новоиспеченный начальник взял мою ручку и производит с нею типичные для задумавшегося человека манипуляции: скользит пальцами от колпачка до кончика, затем переворачивает и повторяет действие. И так снова и снова.

Я бы не возражала, если бы речь шла о посторонней ручке, а не о той, которую мне подарил мой парень. Опасаясь, что Фарбер вдруг сломает столь дорогую моему сердцу вещь, я уже собираюсь напомнить этому обнаглевшему типу, мол, брать чужие вещи без спросу не есть хорошо, а мои – так и вовсе преступление, но в этот момент рабочий телефон принимается громко привлекать к себе внимание. Замечаю, что от этого звука Фарбер вздрагивает. Какой-то нервный обнаглевший тип.

Слушаю», – Фарбер отвечает на звонок.

На моё приветствие он не ответил ровным счетом ничего, поэтому возможность услышать его голос предоставляется мне лишь теперь.

«Ксению?» – переспрашивает Фарбер, будто бы даже удивившись, что звонят не ему.

Подняв на меня свои темные глаза, он некоторое время сомневается. Наверное, вспоминает, назвалась ли я Ксенией или как-то по-другому. Затем все же передает трубку.

«Смотрю, вы уже познакомились, – замечает мой непосредственный босс – заместитель директора завода по качеству Привалов, – я тебе говорил, что нужно написать отчет по браку до завтрашнего утра?»

«До завтрашнего?» – уточняю я таким тоном, каким могла бы спросить: «Да вы там все охренели что ли вообще?»

«Да, Прайс сказал, что завтра приедет комиссия из Управляющей Компании, и им очень понадобятся сведения…»

«Если им понадобятся – пусть считают!» – говорю я рассержено, стараясь не замечать того, что Фарбер хмурится.

Вообще-то, составить отчет мне совсем несложно. Нужно просто пойти в изолятор, собрать все карты брака и забить в компьютер всю информацию о них. Недовольна же я тем обстоятельством, что у нас обо всем всегда становится известно в последний момент. Приходится торопиться, нервничать – в таком состоянии можно наделать кучу ошибок, и, несмотря на приложенные усилия, остаться виноватой. Я разговариваю с заместителем директора в подобном тоне, только исходя из нежелания делать отчет на скорую руку, а так, в обычное время, у нас с ним замечательные отношения.

«Ксения, я очень тебя прошу, – босс реагирует на моё недовольство, как обычно, слишком спокойно, я даже чувствую по голосу, что он улыбается и нисколько не рассержен за мою попытку ему перечить, – без тебя мне никак не справится, ты ведь знаешь».

Когда два человека работают вместе в течение долгого времени, им становится известно о слабостях друг друга. Так вот, сейчас Привалов в своих целях использовал моё почти патологическое стремление постоянно ощущать свою значимость. Его замечание о том, что без меня никак и никуда, подкупает. Я становлюсь податливой, улыбаюсь полуосознанно и глупо, после чего отвечаю согласием.

«Напомни Фарберу, что нужно провести „оперативку“ до половины десятого, потом, в десять селекторное совещание, и про директорское не забудь упомянуть».

Тут, как ни странно, я сдерживаюсь, хотя мне очень хочется заметить Привалову, что услуги секретаря не входят в мои обязанности. Выдохнув и вздохнув несколько раз глубже обычного, я просто вешаю трубку.

Разумеется, Фарбер мог бы смутиться из-за того, что ему приходится выслушивать посторонние разговоры, вникать в чужие разногласия, и покинуть, наконец, мой кабинет и позволить мне нормально поработать.

Но он, видимо, совсем не таков, каким воображаешь человека, знакомого с правилами приличия, поэтому продолжает сидеть в моем кресле, как будто оно комфортнее всех остальных на заводе.

В то время как я – стою!

Вдруг Фарбер снимает колпачок с ручки, которую долгое время так активно теребил в руке, и принимается писать что-то на листе бумаги. Стараюсь не подсматривать, но становится жутко любопытно. Пока я фокусирую взгляд, чтобы буквы не расплывались, Фарбер перестает писать, бросает ручку на стол и поднимается с места.

«Оперативка через пятнадцать минут», – говорит он, бросив быстрый взгляд на своё запястье, обтянутое черным кожаным ремешком с металлическими часами, и, не задерживаясь ни на минуту более, выходит. Бумажку с писаниной Фарбер забирает с собой.

«Странный», – констатирую я.

Как ни крути, я не могу придумать ни одного разумного объяснения тому, что сейчас здесь происходило, поэтому ничего не остается, кроме как, готовить данные для оперативного совещания.