Читать книгу Ценностный подход - Юлия Келлер - Страница 4

У контролеров, находящихся в моем подчинении, заработная плата совсем небольшая, поэтому нельзя сказать, что от желающих у нас работать отбоя нет. Всех моих девушек можно разделить на три группы. Первая – студентки, которые учатся заочно, и их очень устраивает, что завод оплачивает каждую их сессию. Между тем эта группа самая немногочисленная. Студенток у меня работает всего две – Алсу и Ульяна.

Ко второй группе относятся молодые мамочки, у которых дети ходят в сад или начальную школу. Их устраивает график работы и то, что им полагаются льготы и подарки на праздники.

Третья группа – женщины пенсионного и предпенсионного возраста, с которыми и труднее, и легче всего одновременно. Разумеется, они знают больше остальных, к ним всегда можно обратиться за подсказкой или помощью, но в то же время они очень категоричны в вопросах работы: не приемлют отклонений от установленных десятки лет назад правил и редко когда смиряются с нововведениями.

С подчиненными, как с детьми: не получится относиться ко всем одинаково, обязательно появляются «любимчики». Кто-то заслуживает благосклонность руководителя своим трудолюбием, кто-то – честностью и открытостью, другие же – явным подхалимством. Со мною же все очень просто: если человеку не нужно говорить, что делать и как, если он знает свою работу, если с ним легко договориться – он уже мой «любимчик».

У меня остается чуть больше пяти минут до начала оперативного совещания для того, чтобы пробежаться по всем отделениям. Необходимо выяснить, не появились ли за эти полтора часа какие-либо вопросы. Я разрешаю только действительно спорные ситуации, доверяя контролерам, в большинстве случаев, самим принимать решения.

Отдел технического контроля производственной зоны – место, где сидят исключительно женщины предпенсионного возраста. Они улыбаются мне, когда я захожу.

«Вам уже представили нового начальника? – интересуется Мила, которая всегда всем интересуется. – Сказали, он очень молодой».

«Да. Так. И. Есть», – произношу я отрывисто, раздумывая над тем, что, быть может, потому-то я так и стушевалась при виде Фарбера. Он ведь удивительно молод для той должности, на которой оказался.

Бегло просматриваю перечень принятой продукции, пытаясь запомнить типа колец. Затем читаю карты брака на отставленные в сторону детали. Беру кассету двести восьмых «юшек», забракованных по размеру внутреннего диаметра, ставлю на стол рядом с Розой, которая контролирует этот параметр, и говорю:

«Нужно пересмотреть. Брака слишком много, а кольца дорогие. К тому же за ночь они могли настояться и набрать температуру».

Застав на сборке своих подчиненных за уборкой столов, я открываю рот в изумлении: последний день месяца, а никто что-то не торопится ставить подшипники на контроль. Заглянув в журнал принятой продукции, я вижу, что сегодняшним числом нет ни одной записи. Приехали!

Развернувшись и направившись обратно, в сторону кабинета начальника сектора, я думаю о том, как же Фарбер, что называется, «попал» – не только с корабля на бал, но на бал совершенно тухлый, на котором за весь вечер не произойдет ничего интересного и продуктивного.

«И почему на сборке ещё ничего не подали на контроль?» – спрашиваю я с порога.

Мастера всех четырех производственных и одного сборочного участков уже сидят за круглым столом. Кроме них, там расположились оба зама, главный технолог и ведущий инженер сектора. Фарбера же не видно.

«Я тебя спрашиваю, Артур!» – обращаюсь я к заму начальника сектора по производству.

«Ксения, да они только на работу пришли», – отвечает Разумовский таким тоном, будто я только и занимаюсь тем, что хожу и ворчу, и от меня нет никакого спасения.

«Два часа назад. С лишним, – напоминаю я. – А потом они в семь часов скинут нам всё, и мы будем проверять до одиннадцати, да?»

Присаживаюсь, продолжая ворчать, и лишь теперь вижу, что всё это время новый начальник стоял за моей спиной. Мне становится немного стыдно, что я устроила разнос его подчиненным в его присутствии, но я быстро беру себя в руки, и смотрю прямо на него.

Фарберу действительно не дашь больше двадцати пяти на вид, хотя, очевидно, на самом деле он немного старше. Когда смотришь на него, появляется ощущение, что он только вот зашел с улицы, где с друзьями пинал мячик – так по-мальчишески он выглядит.

«Что тут происходит?» – интересуется начальник, глядя на Разумовского.

«ОТК опасается, что мы завалим их работой ближе к вечеру», – ответ звучит так, словно ничего подобного никогда не происходило раньше.

«Небезосновательно», – вставляю я, не желая в данной ситуации выступать в качестве паникерши.

Хотя я гневно сверлю взглядом Разумовского, боковым зрением замечаю, что Фарбер смотрит именно на меня. Это заставляет меня напрячься, и я ощущаю дрожь в коленях. Черт, даже когда Прайс отчитывает меня за что-нибудь привет всех, я не чувствую такого волнения.

Фарбер быстро проходится по номенклатуре, указанной Разумовским в задании. Он требует отчета по каждой партии: на какой стадии находится, примерное или, если известно, окончательное количество, планируемое время предъявления представителю заказчика и всё такое. Я слушаю внимательно, поскольку рассчитываю сегодня уйти домой ещё сегодня, а не уже завтра, как случалось пару раз.

На удивление быстро Фарбер вникает в производственный процесс, и каждый его вопрос звучит к месту. Он называет типы подшипников безошибочно и с легкостью заправского работника. Слушая его, я не сразу замечаю, что несколько приоткрываю рот от изумления. Как раз в момент моего осознания данного удивительного обстоятельства, слышу вопрос:

«Мне сказали, что подшипники от всех трех партий изделия „П“ отправили на металлографический анализ ещё вчера днём. Если это так, то результат давно должен был быть готов, но ни у себя на столе, ни в папке с остальными документами я его не вижу».

Снова почти непроизвольно я морщусь, вспомнив, что утром, выбегая из лаборатории, я забыла там все документы, а затем не потрудилась забрать их в течение этих двух часов. Жалуюсь тут на других, а сама… Впрочем, здесь-то как раз Фарбер с вопросом прогадал – в конце месяца, после двадцать пятого числа, если точнее, к военным с изделием «П» бесполезно соваться.

Вижу, что Разумовский как-то странно наклоняет голову в мою сторону. Наверняка пытается дать понять Фарберу, что заключения должны быть у меня. Тот никак не реагирует на подаваемые ему знаки, тогда Артур спрашивает напрямую:

«Ксения, не подскажешь, где заключения?»

«В лаборатории, – невозмутимо заявляю я, – если бы они оказались у меня, я бы уже их подложила…»

«Я подозреваю, – вдруг вмешивается Фарбер, при этом будто обращаясь к Разумовскому, а не ко мне, – что для того, чтобы они оказались в итоге вместе с остальными документами, из лабораторию их все-таки стоит забрать».

По тому, как он говорит, становится ясно, что новый начальник не самого высокого мнения о моих умственных способностях. Поймав, наконец, его взгляд, я натянуто улыбаюсь. Никак не отреагировав, Фарбер наклоняет голову и тихо проговаривает, будто себе под нос:

«Готовьтесь предъявлять изделие „П“ сегодня».

«Сегодня?» – голоса Разумовского и второго зама – по технической части – Шафрова сливаются в один.

«Сегодня».

«Военные не принимают изделие „П“ после двадцать пятого числа. Даже если существует особая срочность, им фиолетово, – пытается прояснить ситуацию Шафров, – не стоит рассчитывать на эту, хоть и большую сумму…»

«Если я говорю „готовьтесь к предъявлению“, значит, нужно готовиться. К чему эти препирания? Не стоит объяснять мне очевидные вещи, я не идиот».

Ага, не идиот – надо это запомнить и процитировать, когда руководитель группы военной приемки Назаров пошлет Фарбера куда подальше вместе с подшипниками.

«Сегодня, – не унимается новый начальник, – мы должны вывести в сбыт по максимуму. Уж постарайтесь. А пока можете идти».

На сборке по-прежнему делать нечего, поэтому я посещаю отдел контроля на четвертом отделении.

«Я пришла работать на завод, потому что хотела найти здесь себе мужчину, но тут все какие-то странные».

От двух пар глаз меня скрывает небольшая перегородка, поэтому они не может видеть, как сильно Арина огорошила меня своим признанием. Понимаю, что должна как-то сообщить о своем присутствии, но не делаю этого, о чем нисколько не жалею, потому как разговор становится ещё более интересным, когда Арина заявляет:

«Вот наш новый начальник очень даже ничего, симпатичный. И высокий. И наверняка зарабатывает хорошо».

От удивления я приподнимаю одну бровь. Тут Валентина неожиданно резко произносит:

«Забудь».

«Это ещё почему?» – судя по голосу, Арина больше удивлена, чем обижена, таким категорическим наставлением.

«Он свой выбор сделал».

«Но говорят, что он не женат», – сообщает Арина.

«И что? У Фарбера на лице написано, что если он что-то решил, то останется верен своему решению».

Подобное заключение Валентины после столь короткого знакомства ставит меня в тупик. Признаюсь, я почти не думаю о крокусе, который неплохо было бы сменить на самом деле. Он подождет до завтра. Боюсь, если я затею такую длительную операцию, производственное руководство сожрет меня на ужин.

Выглядываю из-за перегородки. На лице Арины выражена глубокая озадаченность. Видимо, верные мужчины встречались ей не слишком часто. Медленно покидаю своё укрытие, и выхожу в дверь, ведущую на сборку. Фуф, хорошо, что никто меня не заметил, неловкостей на сегодня и без того достаточно.

Сажусь в одно из кресел, чтобы подписать скопившиеся за несколько часов документы, а сама прокручиваю в голове только что подслушанный разговор. Как у Валентины могло уже сложиться устойчивое мнение о Фарбере? Мастерам его, естественно, представили раньше, чем мне, но не настолько, чтобы они успели разобраться в тонкостях его характера. Возможно ли, что они были знакомы до его устройства на завод?

Одна мысль порождает другую, и так я вспоминаю Фарберовского предшественника. С ним связана забавная история, кстати. Когда я ещё работала в сепараторном секторе, к нам зашел этот, тоже ещё молодой и такой же русоволосый, мужчина. Я его сразу узнала, но вот фамилию припомнить не могла. Поэтому сказала начальнику колечно-сепараторного производства – Тышлеру следующее:

«К вам приходил этот… как его… ну, начальник сектора А… Пюрешка что ли…»

На самом деле тот был Порешко, но моя оговорочка приобрела популярность. Впоследствии, когда я уже начинала работать в секторе А, за глаза начальника иначе как Пюрешкой никто не называл. Наши отношения с Пюрешкой с моего первого рабочего дня и до его последнего был сложными. Открытых конфликтных ситуаций между нами не возникало, да и работалось замечательно, ведь Вячеслав и по складу своего характера напоминал пюре – что хочешь, то из него и лепи. Неудивительно, что мастера продолжительное время толкали его все ближе к краю пропасти.

Долгое время управление сектором находилось в руках мудрых и опытных, но алчных женщин. Производство велось по их правилам, но в итоге они проиграли: директор обвинил руководство в том, что они не справляются с обязанностями, и снял с должности Пюрешку вместе с обоими его замами. Когда же разбирательство коснулось дам-мастеров, они с уверенностью заявили в один голос, что действовали по инструкциям начальника. В итоге за Пюрешкой не сохранили и инженерского места, услав его в филиал, откуда он благополучно уволился через два или три месяца.

Не могли ли наши глубокоуважаемые дамы во главе с той же самой Валентиной специально подставить Пюрешку, чтобы освободить кресло начальника для Фарбера? Вдруг он чей-нибудь родственник. От подобной мысли мне становится не по себе – слишком коварный план даже для таких знатоков по части плетения интриг и составления полукриминальных бизнес-схем, как наши производственные мастера.

Рассматривая варианты того, каким образом Фарбер мог стать начальником, я вдруг сталкиваюсь с тем, что по какой-то причине не желаю думать о нем плохо. Как раз в этот момент Разумовский появляется на сборке вместе со своим новым боссом. В белом халате Фарбер, кажется, выглядит ещё на несколько лет младше. Пока я смотрю на него, он приближается ко мне шаг за шагом. По пути останавливается и терпеливо слушает, пока зам знакомит его с некоторыми рабочими.

«Работа наша нынче устроена так, – жалуется один из клепальщиков, – что первые две или даже три недели делать нечего, зато в последние десять дней нагрузка просто бешеная».

«Как и везде», – уверяет Фарбер.

«Я вот, что предлагаю тогда: может быть, мы будем выходить на работу числа двадцатого. Пусть нам кольца к тому времени подготовят, чтобы мы могли все собрать. Как раз уложимся в десять дней, а то сидим, как дураки, без дела больше половины месяца».

В ответ Фарбер улыбается не очень искренне, скорее, только для того, чтобы показать, что он оценил шутку. В этот момент нам на контроль с магнита везут сразу три партии и готовятся подать ещё столько же. А это значит – завал!

Вижу, что Фарбер внимательно смотрит за движением тележки, и когда она останавливается рядом со столом контролеров, поднимает глаза. Соответственно, наши взгляды встречаются, и я пытаюсь безмолвно выразить свое недовольство. Улыбка на лице Фарбера превращается в усмешку. Глубоко вздохнув, я поднимаюсь со своего места и спешу на помощь контролерам.