Читать книгу Тихий ветер - Юлия Ларосса - Страница 4

Мир изменился за двадцать два года. Ровно столько понадобилось времени, чтобы он стал неузнаваемым.

Нет, летающих машин не прибавилось, небо так и осталось территорией самолётов и вертолётов. Латексные костюмы не вошли в моду, а учёные не нашли способ побороть смертельные болезни.

Но вот карта мира изменилась.

Из-за трагедии с воздушно-транспортным судном «Карна» уровень Мирового океана стремительно поднялся. Конвенции, мировые соглашения и толерантность между державами утратили актуальность, когда Нью-Йорк потерял земли, а Лондон спрятался под водой, унеся с собой Амстердам, Венецию и Одессу.

Достояние истории, наследие человечества и самих жителей утонувших городов принялись переселять. Провинции превратились в мегаполисы. Остатки территорий, на которых раньше были могущественные государства с морскими портами и колониальными островами, стали нищими, с трудом выплачивающими внешние и внутренние долги.

Они видели спасение в одном – сплочении. Страны присоединялись друг к другу, создавая республики, или продавали свои земли тем, кто ещё держался на плаву. Перемены климата и образование новых земель разделили страны на иной лад, смешали народы и смешали языки.

Аравия – королевство, к которому примкнули Афганистан, Ирак, Иран, Пакистан, Турция и Саудовская Аравия. Мухаммед Ойльм объединил эти страны, делая упор на тех, кто хотел вернуть миру прежний вид. Великославия образовалась из России, Словакии, Грузии, Армении и Казахстана. Эту страну с наибольшей в мире территорией возглавил избранный народом президент Николас Аргинский.

Китай, Монголия, Сингапур, Южная и Северная Корея, Япония остались суверенными державами, но создали Союз Азиатских Государств, главой которого стал Авин Баар. Уважаемый старец ратовал за ниспослание духовной благодати, отказываясь от обыденных забот и предпочитая душевное равновесие.

Из пятидесяти штатов у США осталась половина. Страны двух континентов объединились в один, объявив об образовании нового государства под древним именем Америка. Молодой и амбициозный Цезарь Власто, новый президент страны, призывал к современности, отказу от прошлого и горел новыми открытиями.

Становилось теснее, грязнее, тяжелее. Огромный приток беженцев пришёлся на страны, отдалённые от океанов и морей. На этих территориях местные жители цеплялись за утраченный мир, но их насильно втаскивали в новый.

Тут и там вспыхивали конфликты, вирусы-мутанты и неизлечимые болезни. Единственное, что перешло из прежнего мира в теперешний хаос, – холодная война между сильными державами прошлого и настоящего. И теперь они делили океаны и моря.

Кризис, нехватка воды, безработица и резкое разделение между очень богатыми и очень бедными… Средний класс перестал существовать. В моду стремительно возвращались монархия и фанатичная религиозность. Люди отчаянно искали надежду.

В какой-то момент новый плохой мир будто пришёл в норму. Люди свыклись с переменами, но стали искать луч света и обратились к вере в божества и людей. Мир разделился на две коалиции: тех, кто жаждал мирного неба, и тех, кто жаждал власти.

Последние нашли отклик в лице лидера, стремительно набирающего популярность. Им стал Якоб Кайзер – молодой аристократ-бельгиец с военным прошлым, офицерской выправкой и выдающейся политической карьерой.

Его серые глаза – почти прозрачные, пламенные речи – завораживающие, слова – способны гипнотизировать и вселять веру в способность вернуть всё, что потеряли, о чём так сильно скорбели.

Он проповедовал неофашизм, распространял идею нацизма и гордо носил только чёрную одежду, заявляя, что этот цвет – признак совершенства. Политик не таил свой ярой и необъяснимой антипатии к белому, призывая вовсе исключить его из палитры.

Кайзер основал партию национал-радикалов и создал для неё символ в виде силуэта готового к атаке мифического грифона с расправленными крыльями, изображённого на чёрном фоне.

Его стали рисовать на одежде, бейсболках и даже на значках из драгоценных и простых металлов, используя специальное ювелирное чернение. Отсюда пошли прозвища: Чернорубашечник, Чёрный Якоб, а чуть позже и вовсе – Чёрный Диктатор.

Благодаря умелой игре оттенков чёрного, грифон был не сразу заметен, что создавало таинственную ауру вокруг имени Кайзера и его нравоучений, которые стремительно перекочевали в политику. Чёрный Якоб успешно собирал вокруг себя армию фанатов, открыто демонстрирующих свой выбор.

На противоположную сторону встали предшественники свободных взглядов, веры и рас. Те, кто не поддержал Кайзера, отдал предпочтение другим лидерам.

Таких разных и, возможно, враждующих при других обстоятельствах людей, объединяло лишь одно – желание мира. Они осуждали призывы Кайзера и просили тех, кто повторял его слова, одуматься.

Но это не помешало Чёрному Якобу набрать внушительное количество голосов на выборах и прийти к власти в стране, которая образовалась из остатков Бельгии, Великобритании, Испании, Италии, Германии, Португалии, Франции и Дании.

Так он создал Пантеон.

Обнищавшие и лишённые былого могущества страны с готовностью присоединялись к новому миру и быстро переодевались в чёрное.

Но были и те, кто стремился сохранить суверенитет и с опаской поглядывал на новое образование на карте мира. Чувствуя угрозу, лидеры самых сильных стран создали Союз Четырёх, который состоял из Великославии, Аравии, Союза Азиатских Государств и Америки.

Так люди разделились.

Так началась война. Не между странами, а между союзами. Двухполюсный мир взбунтовался, диктатура единой власти – против свободного народа.

Подписанный мирный договор между Кайзером и Союзом Четырёх был нагло и беспринципно нарушен вторжением на территорию последних.

Таким было начало Третьей мировой войны.

Изменилась ли моя жизнь с её приходом? Да, но мысли изменились сильнее. Жизнь продолжалась почти в том же ритме, как и у большинства людей, которые пока только отдалённо слышали разрывы бомб и видели живых, улыбающихся солдат, шагающих маршем или идущих лёгким шагом по парку.

Прежние привычки стали нашим оберегом, как единственное, что осталось неизменным. Словно любимая куртка или платье, которые уже давно вышли из моды, но ты всё ещё продолжаешь их носить. Привычная оболочка, а под ней прячутся другие мысли, иное сознание – жуткие мысли и искалеченное сознание.

Я больше не думала о своём будущем как о чём-то светлом или успешном. Я лишилась способности мечтать. Меня постигло осознание безжалостной войны, и теперь я мечтаю об одном: чтобы обыденный, скучный, а порой и несправедливый мир вернулся к нам.

– Вивьен, ну и где ты снова затерялась?

Жизнерадостный голос медсестры Анны Зель выдернул меня в реальность. Я тоже улыбнулась, сфокусировав взгляд на лице неунывающей блондинки в белом медицинском костюме, который состоял из прямых брюк и рубашки с глухим воротом и коротким рукавом. Форма была свободного кроя, но эта девушка её ушила, чтобы подчеркнуть изящную фигуру.

– Я всего лишь задумалась, – фраза прозвучала с намёком на оправдание.

– Пойдём лучше потанцуем! – Анна настойчиво протянула мне руку.

– У меня сегодня дежурство, – запротестовала я. – Нужно поберечь силы. Да и ты, кстати, дежуришь со мной.

– О, снова ты включаешь отличницу! Устала с ней бороться! – надула пухлые губки Анна, продолжая пританцовывать и привлекать внимание проходящих солдат.

Над площадью возле подземного госпиталя, устроенного на станции метро, которую так и не успели открыть, развевался серо-синий флаг Великославии с гербом в виде наполовину закрашенного ромба, который вмещает две соединённые линии, закрученные на концах. Этот символ родом из культуры древних славян и имеет тройное значение: равенство, семья и верность. Три столпа, которые заложены в основу нашего общества.

Вокруг веселились девушки и солдаты в форме серого цвета. Недавно призванный в армию диджей-новобранец создавал музыкальное настроение вечера, и люди танцевали под его композиции.

Близилась ночь, одна из немногих мирных и тихих. Если, разумеется, разведка выполнила работу качественно и если жутким бомбардировщикам не захочется подняться в небо, чтобы убить и уничтожить всех, кто слабее их.

Стравщики.

Так мы называли выкрашенные в чёрный цвет беззвучные самолёты – истребители и бомбардировщики. В отличие от славенской авиации, этими управляли не пилоты, а компьютеры. Они выполняли манёвры намного хитрее, чем те, на которые был способен человеческий мозг, обладали безразличием к физиологическим нагрузкам и, главное, были не способны на эмоции.

Кайзер решил предоставить право убивать людей неодушевлённой машине. Их не видно ночью, но днём они – словно адские демоны, захватившие небо. Чёрные силуэты проносились беззвучно и быстро, оставляя на земле тёмный дым от взрыва мощнейших бомб.

Я боялась их больше всего. Прошло два месяца с моего прибытия на фронт, но, кажется, уже целую вечность я смотрю на небо, ожидая увидеть смертоносную птицу, созданную человеком и управляемую машиной.

Я увидела стравщика лишь однажды. Перед самым отъездом. Тогда погибли все, кто не успел спуститься в метро. А те, кто успел, оказались завалены камнями от обрушившегося входа в подземку.

Помню свою первую бомбёжку. Помню обманчиво ясное синее небо, которое пронзали чёрные металлические птицы, несущие смерть и разрушение. Помню расширенные от ужаса глаза четырёхлетнего малыша. Помню, как его обнимала мать, пытаясь обхватить всего и стать щитом, способным уберечь ценою собственной жизни.

Я видела, как взрыв забрал сотни жизней, слышала крики. Долго прятаться не смогла и выбежала из кофейни, расположенной в подвале жилого дома, куда я зашла выпить кофе перед поездом. Забыв обо всём, в тот день я прошла неофициальную военную подготовку в центре города, оказывая первую помощь до прибытия парамедиков.

С того дня небо утратило былую непорочную красоту и стало злым, жестоким и опасным.

Сейчас я в окрестностях одного небольшого города – Збарош, который разросся с прибытием новых жителей. Здесь славенская армия готовилась к обороне столицы. Наш гарнизон стоял на подступах к ней.

Николас Аргинский – главнокомандующий нашей армией и президент в мирное время – только вчера находился здесь с визитом. Он лично пожал мне руку, поблагодарил за добросовестную работу и сказал напоследок, что я – достойная дочь своего отца.

– Хочешь узнать последние новости с фронта? – опять вторглась в мои размышления Анна.

Я с опаской подметила, что глаза подруги загорелись новым огнём. Чуть наклонившись ко мне, она подмигнула и слегка кивнула в сторону. Я перевела взгляд и тут же вскочила. К нам приближался знакомый молодой лейтенант.

Я улыбнулась, привычно моля Анну о помощи, чтобы покинуть это место и не встречаться с ним.

– Уже поздно, дорогая! – пропела она и хохотнула.

– Кажется, нам пора готовиться к ночной смене, Анна, – слишком громко произнесла я, не поворачивая головы в сторону парня.

– Вивьен! – окликнул меня его голос.

Я остановилась и вымученно улыбнулась.

– Эх, не успела! – прошептала мне в ухо Анна и чмокнула в щёку. – Рада встрече, лейтенант Пакош! – обратилась она уже к нему и тут же упорхнула, пританцовывая.

– Добрый вечер, Даниэль.

Обернувшись, я встретилась взглядом с янтарными глазами молодого офицера.

– Я думала, ты ещё на задании и вернёшься только завтра.

– Почему мне кажется, что ты надеялась на это? – в его голосе прозвучал едва заметный намёк на печаль.

– Потому что мужчины склонны к преувеличенному пессимизму, – подавляя яростные угрызения совести, ответила я.

Лейтенант Даниэль Пакош уделял мне знаки внимания ещё до войны и частенько захаживал в гости, будучи другом и однокурсником брата. Он весьма хорош собой, с копной светлых волос и ямочками на щеках, когда улыбается. Отец всегда хвалил его рвение к учёбе и офицерскому званию.

Даниэль перестал улыбаться и сделал ещё шаг ко мне:

– Да, мы способны на это. Особенно если по уши влюблены. Вивьен, ты обещала мне танец. Помнишь?

Помню. Вот поэтому и хотела сбежать.

Однако всё-таки вложила ладонь в его протянутую руку.

Он вновь улыбнулся и повёл меня в центр танцующих пар. Как специально, заиграла медленная мелодия. По Даниэлю вздыхали почти все местные барышни. Явно, открыто и без стеснения. Но, казалось, он не замечал никого, кроме меня. Откуда же такое основательное подозрение, что замечает он не мою личность, а всё то, что предлагает моя фамилия и звание отца?

– Ты грустишь. Почему? – уже обнимая меня в танце, поинтересовался он.

– Я думаю, сейчас все грустят. Это общая грусть, которая пришла в наши мысли с войной.

– Ты права. Но уныние – это тоже наш враг, с ним победу одержать сложнее.

– Мы отступаем, – прошептала я. – Почему нет подкрепления? Где солдаты Ойльма? Где армия Цезаря Власто? Где их хвалёные стратеги? Почему они так агрессивно выступали против Кайзера, а теперь спокойно смотрят, как мы теряем наши земли?!

Лейтенант Пакош вздохнул. Я увидела, как от этого движения блеснули награды на его сером мундире. Казалось, он сам задавался этими вопросами. И так же злился, не услышав ответов.

– Это временно. Так нужно.

Его деловитый тон должен был меня успокоить. Но я слишком хорошо знала военных, выросла среди них. И таким меня не провести. Однако Пакош – не тот, кто расскажет мне все фронтовые тайны и сплетни. Он верен своему делу, и присяга для него – не пустая традиция.

Даниэль воспользовался моей задумчивостью и чуть ближе притянул к себе, словно призывая поднять к нему лицо. Но я притворилась, что не поняла намёка, и продолжала смотреть на его гладко выбритый подбородок, который приходился как раз на уровень моих глаз.

– Я слышала, что сюда прибыли генерал Копп и Чёрный Полковник?

– Не называй его так, прошу! – застонал он, внезапно придя в раздражение. – Все эти пафосные прозвища делают ему честь!

Я виновато закусила губу. Так его все называют.

– Я также слышала, – быстро сменила я тему, – что мой брат завтра отправляется в разведку. Это правда?

На этот раз Даниэль не торопился отвечать, и мне пришлось заглянуть ему в глаза.

– Он сам должен тебе рассказать. Не я. И если будет разрешение на это.

– Значит, это правда, – вздохнула я и устремила взгляд поверх его плеча. – Мне остаётся только молиться.

Рука Даниэля стиснула мою ладонь, и я оказалась прижата к нему вплотную.

– Тогда у меня будет к тебе просьба, Вивьен.

Я снова подняла лицо к офицеру.

– Произнеси молитву и за меня!

Он пойдёт вместе с ним!

Я прерывисто вздохнула и прохрипела:

– Обещаю, Даниэль!