Читать книгу БЕДНАЯ ДЕВУШКА - ЮЛЯ БЕЛОМЛИНСКАЯ - Страница 10

«Газ стэйшн» – это маленький ночной клуб в Ист-виллидже, сделанный из бывшей газолинки – атозаправки. Весь его дизайн – модный в Виллидже металлолом – во всех видах, мы- то его навидались в пионерском детстве – именно этих швейных машинок и печатных станков, якорей – ведь старались тащить всем звеном – что потяжелее, чтобы быстренько выйти на первое место и – с победой до хаты – до коровы своей, до земли…

Лицензии на продажу спиртного у «Газ Стейшн» не было, и хозяин – испанец Орландо изобрел гениальный напиток – мы звали его «Арбузовка», (а надо бы назвать «Орландина») – он смешивал в миксере водку с арбузом. Это – ихнее национальное латиноамериканское питье – только забыла какой из многочисленных Латиноамерик.

Ничего вкуснее я в жизни не пила.

Там иногда играли «Унтер-апельсины» – мои настоящие друзья детства. Играли они по наколке Наташи Шарымовой – еще одной легенды Русского Нью-Йорка, я их к ней когда-то и привела.

«Унтер-апельсины» – довольно унылые изящные юноши – неразлучные друзья. При этом один из них – человек хороший, а другой – не очень. Таланта особого в них не наблюдается. Как говорила моя мама « Наблюдается недовложение мясного продукта», (она нашла эту чудную фразу, в случайно попавшемся ей на глаза протоколе, освещающем работу какой-то общепитовки).

Пели «Апельсины» какой-то, якобы ими изобретенный Эрото-рок, а Шарымова вполне безуспешно пыталась их раскрутить – это в Нью-Йорке- то, где музыкальная энергия прет из под каждого камня – так, что идешь по городу и незаметно для себя – танцуешь.

В тот раз они играли на «Газолинке» и даже там умудрились развести тоску. От тоски я стала оглядываться вокруг (все вокруг были знакомые) и радостно заметила Колю. Нет, вовсе не того! С этим именем происходит вот что: имя, как известно, что-то да значит.

Вот например: пока я жила в России у меня за всю жизнь было только три знакомых Коли, а тут на Нью-Йоркщине их стало – шесть! И это при том, что местное русское комьюнити все же в массе своей – еврейское, а Коля – имя чисто русское. Вот такая странная, на первый взгляд статистика. Но если верить в силу и значение имен – то все становится на свои места, ведь Святой Николай – он же Никола Морской, в честь которого, все эти люди названы Колями – покровитель не только России и маленьких детей, но так же и всех моряков, путешественников, авантюристов и вообще рисковых людей, (уголовные преступники тоже молятся именно Святому Николе).

Вот и выходит, что сила, заключенная в этом имени, потащила множество Николаев со всей России – в дальнюю дорогу, за неведомой судьбой и оттого их так много скопилось тут – в еврейской Нью-Йоркщине. В моей истории появится еще двое Коль!

В общем, вижу – стоит КОЛЯ ХРЯПИН, старый знакомый. Коля Хряпин – красотой не отличается. И зуб у него золотой. Но при этом он какой-то – «Парень без кепки», и этим все сказано.

Неожиданно он мне очень обрадовался. Мы с ним оба были приятели «Апельсинов», вроде как, обязанные слушать их эротические завывания, это нас и сблизило. Коля обнял меня и стал нашептывать мне на ушко всякие нежные слова, типа:

– Ну и херня же этот их Эрото-рок. Ну и кретины же они… блин, за что ж мы должны так мучиться?

Постепенно я почувствовала в Коле – родственную душу, поняла, что нас связывает общее понимание искусства (хотя и на лицах всех остальных слушателей бродило довольно кислое выражение – видимо «недовложение мясного продукта» ощущалось не только нами.) Почувствовав в Коле родственную душу, я простила ему отсутствие нечеловеческой красоты и приникла к его могучему плечу на полную катушку. И тут Коля сказал:

– Давай уйдем отсюда. Делать тут дальше нефиг. Сейчас Сашка Некрасов на джипе подскочит. Поехали с нами. YOU, LL HAVE A GOOD TIME!

Вот эта стандартная фраза про хорошее время и явилась для меня в тот вечер роковой. Ее часто говорят бедным девушкам и всегда она означает одно и тоже – поход в ресторанчик или кафе, выпивание чего-нибудь, а потом и любовное свидание, если девушка не против. Я была Девушка Не Против и радостно согласилась. В конце концов, с лица воду не пить, по одежке встречают, по уму провожают, не в деньгах счастье, да и своя рубашка ближе к телу, то есть духовная общность – веский аргумент для физической близости.

Сашку Некрасова я тоже знала давно – буквально с первых дней в Америке. Сашка Некрасов жил в знаменитой «Некрасовке», и являлся старшим сыном ее хозяев – Володи и Шуры Некрасовых. Володя и Шура – питерские художники, по природе своей – люди полностью деревенские – не хуже меня, но если я – вечная голытьба, то Некрасовы – явное кулачье – крепкое хозяйство. Володя родом кажется с Вологодщины, а Шура вроде как, коренная питерская. Они приходятся некровной родней Олегу Григорьеву.

В Русском Нью-Йорке их знают все.

Посреди плохого, в ту пору, Бруклина, Володя купил когда-то за бесценок пару развалин, отстроил их и один дом начал сдавать посторонним испанцам, а в другом образовалась знаменитая «Некрасовка». На одном этаже хозяева жили сами, а все остальные части дома сдавали друзьям – художникам и поэтам. Долгие годы в «Некрасовке» обитал Костя Кузьминский с Эммочкой и тремя борзыми, там же поселились, и Генрих Худяков, и Витек Володин, и живая курица, чудесно спасенная от ритуального убийства в канун субботы.

Курица впоследствии размножилась и обросла другими мелкими домашними животными – козами, овцами, коровой и лошадью. Художникам и поэтам стало тесновато и все они посъезжали, оставив в «Некрасовке» уже вполне сформировавшееся кулацкое хозяйство, состоящее из Володи, Шуры и взрослых сыновей. Что же касается выпить, посидеть и послушать Шурино пение, равного которому, наверное нигде на свете нет, (и даже в Нью-Йорке это очевидно), все это по-прежнему в «Некрасовке» происходило. Я часто приходила туда с родителями. Получалось, что через родителей я дружу со старшими Некрасовыми, а сыновья их тогда были еще очень молодые и сильно американизированные, и мне с ними было не очень интересно. (Сашка впоследствии стал таким русским человеком – что дальше ехать некуда, а младший женился на ирландке, но, честно говоря, тоже сильно обрусел).

Все же пару раз я приходила к младшим Некрасовым на какие то пьянки – как раз с «Унтер-апельсинами». Кажется, и Колю Хряпина я впервые встретила именно там.

Одним словом, идея отправится с Колей, Сашкой Некрасовым и его в ту пору американской гелфренд, куда-то «иметь хорошее время» показалась мне вполне очень даже чудной и я доверчиво залезла в джип и прижалась к Колиному плечу. Мы поехали по ночному городу ….мимо «Энивея», мимо «Русского Самовара», мимо «Рюмочной», мимо «Дяди Вани», мимо «Черных очей», «Белых ночей» и все прочих питейных заведений Русского Манхэттена, но я не удивилась, решив, что мы направляемся во что – то американское – или вообще во что-то экзотическое (вот тут то я как раз и не ошиблась!). Дальше раз – хрясь – Бруклинский мост.

Ага, думаю, значит ужинать будем в Бруклине – и там же в «Некрасовке» ночевать. Видимо старшие Некрасовы – в отъезде и дом целиком в распоряжении младших.

Джип притормозил прямо у дома.

– Ага, думаю, значит ужинать будем просто дома. Поужинаем и спать. И чего он тогда так торжественно обещал «хорошее время» – в смысле – ТАК хорошо он меня трахнет что ли? С другой стороны трудно что-нибудь возразить против такой формулировки. Секс в большинстве случаев – время хорошее… ну ничего страшного – плохо конешно, что в Бруклин завезли – ну завтра суббота – съездим куда-нибудь на Брайтон или на океан, в общем, как завезли, так и вывезут….

Под эти неторопливые мысли, я уже оказалась в комнате на первом этаже. И тут началось что-то странное. Никто не пытался накрывать на стол или на худой конец стелить постели. В комнате шли бурные приготовления, к чему- то, чего я совершенно не могла понять: Коля и Сашка начали ходить взад- вперед с какими-то рюкзаками, носить во двор ящики с пивом, брезентовые палатки, потом они стали обматываться патронташами, забивать пыжи… на что они намекают? Не садо-мазой ли тут пахнет?

– На. Это будет твое.

Передо мной стоял Коля и протягивал мне – РУЖЬЕ.

– Чего, МОЕ?

– Ружье. Да оно не тяжелое, попробуй.

– Да я не умею. Стрелять то… зачем оно мне?

– Стрелять мы тебя научим. Ты же сказала, что хочешь с нами ехать.

– Куда ехать?

– Как куда? На Делавер, понятно. Мы ж едем на Делавер до понедельника – охотиться на оленей. Мы с тобой и Сашка с Деборой. А стрелять я тебя научу, не волнуйся, это просто, ну может с первого раза ты оленя и не завалишь, но все равно, будь уверена YOU, LL HAVE A GOOD TIME!

Мне уже был ясен весь ужас моего положения – плохой Бруклин – три часа ночи…

– А родители…?

– На Делавере. Они там дом строят. Ну, мы- то прямо там, в горах палатки поставим. Классно будет, вот увидишь.

Все ясно. Ночевать я тут не могу. Через Квинс они не едут – это ровно в обратную сторону, а им до Делавера пилить и так часа четыре…. В кармане у меня – последняя двадцатка и я на нее должна дотянуть до следующей пятницы. И дотянула бы, но кар-сервис отсюда до меня как раз столько и стоит…

Господи!!! Что ж ты издеваешься надо мной!!!

Дальнейшее вспоминать уж совсем неприятно – их удивление, уговоры… Мои, оправдания: вегетарианка, ненавижу охоту и поездки на природу, оленей, наоборот – люблю, звучали для них непонятно и оскорбительно, и уж совсем невозможно было им объяснить – зачем же я села в с ними в джип и сюда приехала. Потом вызывали кар-сервис, раздраженно ждали, когда он приедет, при этом было ясно, что колличество людей, считающих меня сумасшедшей – увеличилось еще на две штуки (Дебору – не считаю).

В общем, я опять покатила в Квинс – точно как поет Шура Некрасова, своим несравненным голосом в одной из песен:

Эх да на последнюю пятерку

Найму я тройку лошадей…

А ребята отправились на своем джипе на реку Делавер.

Я тогда не знала и не думала, что через несколько лет загадочная и прекрасная река Делавер – станет тем самым местом на земле, где находится мой ОТЧИЙ ДОМ.

Не метафизический, а конкретно-реальный Отчий дом, есть далеко не у каждого. У большинства жителей моей исторической родины России – в прежние годы, Отчие дома мало у кого встречались – последние сто лет истории этого места плохо располагали к сохранению Отчих домов, в каком бы то ни было виде. Метафизическим Отчим домом – являлся все тот же Пушкин ну и конешно – Береза, которая для всего годиться: и для «в лес погуляти…», и для «ты прежде, Отчизна, меня напои…», и для лапти сплесть, и для повеситься, если уж пришла такая нужда, одним словом – НАША РУССКАЯ БЕРЕЗКА, над которой никак мне не удается зарыдать, при встрече с ней где-нибудь в Мэне или Вермонте; а вот в сосновой роще – всегда готова плакать, стоит только увидеть эти сиренево- розовые голые стволы-мачты, уходящие высоко в небо, услышать запах сосняка – запах Родины. Всеволожского, там стоял зеленый дачный дом, построенный другим дедушкой – столяром. Там проходило самое раннее детство – все эти карты на темном чердаке и голые попы на помойке (игра в доктора) и война с осиными гнездами…

Все же там была дача, а Отчего дома – не было. Нынче в России все изменилось – повсюду леса и пилы, полным ходом идет постройка множества новеньких Отченьких домов – скоро будет как в Америке, а Америке – Отчий дом есть почти у каждого – ничего, что он часто находиться в какой- нибудь жопе, типа Мид-Вест Индианы – и к тому же в весьма захудалом состоянии – все равно это здорово, когда он есть. Раньше – в додвадцатом веке – и в России у многих эти Отчие дома находились, где попало и в захудалом состоянии, а все равно легче жить, зная, что где- то ОН есть.

Никто из моей семьи, ни о каком Отчем доме и не мечтал, мечты таковые несвойственны потомкам российских евреев и бакинских армян, достаточно для счастья и того, что все мы, в очередной раз живы и вместе – ну хотя бы по одну строну океана, но судьба, в лице писателя Василия Агафонова, а попросту Юлика Гантмана – рассудила иначе. Юлик первый купил старый дом на реке Делавер, привел его в порядок и начал жить там подолгу один или с гостями. Но в одиночестве Юлик скучал и по этой причине всегда внимательно просматривал объявления о продаже недвижимости в местной газете.

Когда Костю Кузьминского с Эммочкой и тремя борзыми начали в очередной раз выкидывать на улицу за неуплату – Юлик увидел некий вариант, показавшийся вполне подходящим. Костя, конешно, пытался остаться на Брайтоне, не из любви к маленькому Брайтону, который он все эти годы тихо ненавидел. А из любви к большому ОКЕАНУ, лежавшему прямо у ног Брайтона и соответственно у Костиных тоже.

Костя позвонил даже своему старому другу – ВЕЛИКОМУ РУССКОМУ ХУДОЖНИКУ и рассказал, что вот плохи дела – если не внести к пятнице триста баксов – выкинут на хрен с вещами, борзыми и Эммочкой. Друг посочувствовал и сказал, что с жильем всегда большие расходы – у него вот в имении – тоже неприятность – погнулся чугунный столб для привязывания лошадей и вынь да положь – три штуки на починку – морока…

В общем, Юлик нашел что-то, правда без крыши, пола и стен – но зато на реке Делавер, да еще и на ручье, да еще и прямо возле узкоколейки. Кузьминский согласился в ЭТО – въехать. Он продал пару картин художника, которому лошадь, блин, важнее старой дружбы и купил… нет, Костя купил не Отчий дом, а свой собственный ДОМ-МУЗЕЙ.

И тут уж тема ПЕРВОЙ ЗИМЫ вступила на полную катушку – непонятно было как они с Эммочкой переживут эту первую зиму. Я звонила и спрашивала:

– Ну, унитаз у тебя, по крайней мере, есть?

– Есть, но куда ведет – неизвестно.

Вместо стен поначалу были какие – НАШИ РУССКИЕ БЕРЕЗКИ, обтянутые целлофаном. В общем, – ПЕРВАЯ ЗИМА.

А у моих все вышло наоборот – Юлик нашел для них совершенно игрушечный домик на горе в соседней деревне Экванак – оставшийся от двух гномов – мужа и жены. Все дверные ручки в этом доме находились где-то на уровне колен. Но зато там сразу было все, что необходимо для жизни – полный набор свершившейся Американской Мечты – кафель, коврики, креслица, даже ножи и вилки, и все к тому же подобранное по цвету в нежнейшей пастельной гамме «Кантри». Дети старичков-гномов решили ничего там не разрушать, а так и продать этот игрушечный набор «Счастливая старость» – в целом виде. Вот этот подарок и достался моим родителям.

Теперь там – на реке Делавер, прямо на горке – напротив пожарной команды стоит мой Отчий дом. И постепенно создается маленькая русская «артистическая» колония, вокруг Юлика, родителей, Кузьмы и Некрасовых.

Кузьма обжился и завел важные для хозяйства вещи – пулемет Калашникова, три неработающих джипа и яхту «Эмма Подберезкина» – яхта вполне исправная – но на воду ее никогда не спускают – лень. Эммочка посадила сад и огород. Потом они построили баню, а на втором этаже – комнаты для гостей. Каждый вечер ровно в десять, мимо усадьбы, на которой крупными русскими буквами написано «БАНЯ», проноситься товарный поезд, и машинист отдает Кузьминскому честь – вся округа знает – что это – русская знаменитость.

В деревне Экванак – горы и орлы. Иногда медведи…. Лирическое отступление:

Мама и медведь.

Мама стоит во дворе и готовит салат любимому мужчине (это папа). Вдруг кто-то тихонько и ласково трогает ее за плечо…

– Миша, пойди душ прими, эта ваша манера не мыться – и ты и твоя дочь… запах же! А купание – мытья не заменяет. Мыться надо в ванной с мыл…………..аааааааааааааа ааааааааааааааааааа!!!!!!!

Мама вбегает на веранду и запирается в доме, медведь некоторое время пытается выломать дверь, а потом мирно съедает не ему приготовленный салат (имя все же совпадает!) и уходит. Такие случаи на реке Делавер – нечасто – раза два-три за сезон. Мама говорит, что страшно было только в первый раз.

Внизу в деревне, меня спрашивают, в лавке мистера Ханта:

– Вы дочка русской писательницы, которая поселилась на горе?

Там на реке Делавер – охота на оленей. Мы давно знали эту реку – с того самого дня, как по редким первым питерским видикам прошла «Всегородская премьера» фильма «Охотник на оленей». Помните, как он начинается? Не гундосым голосом знаменитого переводчика Володи, а знакомым колокольным звоном, свадьбой в православной церкви и спутанной русско-украинской речью. Герои «Охотника на оленей» – фильма о вьетнамской войне и американском патриотизме – делаверские украинцы.

Там есть один кадр – героя спрашивают в сайгонском военном госпитале, как его имя и он отвечает:

– Mikolaytchyck.

– Mikolaytchyck? What, s kind of name – Мikolaytchyck?

– It, s AMERICAN name.

Так он отвечает – белоглазый красавец Кристофер Уолкер… Делаверский украинец, прошедший плен и пытки крысами, видевший деревни, сожженные напалмом… Там – трое друзей. Один стал калекой, другой умер, третий вернулся на Делавер живым и здоровым… Но выстрелить в оленя этот человек больше не может. Он возненавидел войну. Войну, но не Родину, которая его туда укатала. В конце фильма, выжившие ребята сидят, выпивают и поют: « Благослови Америку, господи…» – по-английски.

Когда-нибудь так станет и в России – кто-то скажет про непривычно звучащее имя:

– Это – РУССКОЕ имя.

И люди не удивятся… братство и прощение – иных вариантов – не предвидится….

Река Делавер…