Читать книгу Поиски Афродиты - Юрий Сергеевич Аракчеев - Страница 40

Мой друг Антон обещал прийти с тремя девушками часам к семи, а я к тому времени должен был навести у себя в комнате относительный порядок. Но около шести случайно посмотрел в окно и увидел: они уже идут по двору! А я даже не успел переодеться!…

Лихорадочно выхвачена из шкафа вешалка с «выходным» костюмом, ныряю в брюки, натягиваю по-быстрому белую рубашку. И вот два звонка в коридоре – ко мне. Кто-то открывает дверь квартиры за меня.

Торопясь, завязываю зачем-то галстук (я ведь галстуки терпеть не могу!) и слышу топот в коридоре, потом стук в дверь. Высовываюсь, впускаю в комнату Антона одного, прося остальных подождать пока оденусь – «Вы же раньше пришли, извините!…» Антон по своему обыкновению хохочет, оправдывается за слишком ранний приход – «Нас отпустили пораньше, зато времени больше будет!» – а я сосредоточенно и лихорадочно продолжаю одеваться. Наконец, верхняя пуговица под галстуком застегнута, надет пиджак, распахиваю дверь и широким жестом прошу всех входить.

В комнате тотчас становится весело, шумно, Антон знакомит меня со всеми поочереди, я, разумеется, не запоминаю имен, потому что нужно говорить свое, улыбаться, проявлять гостеприимство. Одна из девушек мне с первого взгляда нравится – голубые глаза, темные волосы, ухоженное красивое лицо, живая улыбка… Помогаю снимать пальто, принимаю шарфики, шапки – на дворе март. Девушек трое, они осматриваются и тотчас подходят к зеркалу старинного бабушкиного «туалета». Чувствуют себя свободно, щебечут наперебой, Антон отпускает веселые шуточки, а Костя, его приятель-сослуживец (я вижу его впервые), с умным видом говорит какие-то пошлости – он мне не нравится. Но ничего не поделаешь, потерпим.

Антон громогласно – по своему обыкновению – заявляет:

– Слушай, мы не успели в магазин заскочить. Развлеки девчонок пока, а мы с Костей мигом, тут магазин у вас близко есть, я знаю!

И они с Костей немедленно исчезают. Я остаюсь с девушками один.

Одно имя мне запомнилось: Лора. Потому, пожалуй, что она сказала именно «Лора», а не Лариса – что-то испанское или венесуэльское, что ли, – а к тому же так зовут именно ту, которая мне понравилась.

– У тебя есть стакан, Юр? – запросто говорит вдруг она. – Воды принеси пожалуйста из-под крана.

И достает из сумочки маленький букетик подснежников – нежные беленькие цветочки, стиснутые жесткими листьями ландышей. И она бережно развязывает, распеленывает этот букетик, когда я приношу стакан с водой, убирает листья, набирает в рот воды, брызгает на нежные цветочки, осторожно, бережно опускает их в стакан, ставит в центре стола. И смотрит на меня весело.

– Это мне парень на улице подарил, незнакомый, – говорит радостно. И смеется.

Прохаживаюсь по комнате, думаю, чем же их всех развлечь, даю ручной силомер, они живо хватают его, с визгами поочереди сжимают в своих ладошках, потом просят меня. Я выжимаю много, стараясь не показать своей гордости – как ни странно, я выжимал тогда больше Антона, хотя он был на полголовы выше меня и значительно тяжелее.

Подруги Лоры несравнимо менее эффектны: одна молоденькая, лет двадцати, миленькая, но очень уж простенькая; другая высокая, пожалуй чуть выше меня, лет тридцати, худая, с длинным носом и несоразмерно большим подбородком, застенчивая, но, как видно, добрая.

Лора подходит к радиоле, роется в пластинках и ставит не что-нибудь – не рок, не шлягер какой-нибудь, а – итальянского певца Джильи. Я с любопытством смотрю на нее, и она отвечает мне веселым, и словно бы понимающим взглядом.

Наконец, ребята прибывают во всеоружии – бутылки выстраиваются на столе. Долой Джильи – ставим веселую музыку! Начинаются привычные хлопоты по добыванию у соседей посуды, рюмок. Антон, как всегда по уговору, разыгрывает из себя тоже хозяина комнаты, это ему хорошо удается. Костя – истинный ловелас, актер, играет героя-любовника, он похож на кота, ленивого, томного, пресыщенного, с печальным, зовущим куда-то взглядом. От Антона я знаю, что он кандидат наук и начальник группы, где, кажется, работает и Лора – о ней он тоже говорил, вспоминаю. Красивая, говорил, за ней все в отделе ухлёстывают. И не только в отделе.

Садимся за стол. Лора – между Антоном и Костей. За окнами постепенно темнеет, делаем маленький, «интимный» свет, дурачимся, поочереди выдумываем тосты, бутылки быстро пустеют.

– Юра – отличный парень, – вдруг говорит Лора ни с того ни с сего.

А я удивляюсь. И радуюсь.

Пора и потанцевать.

До Лоры никак не добраться – то Костя, то Антон не дают ей передохнуть, особенно Костя. Что сделаешь – они же ее привели! Я смиренно приглашаю одну из ее подруг – разумеется, старшую, потому что младшую тотчас хватает Антон.

С Лорой чаще танцует Костя – медленно, плотно прижимая ее к себе. Не отрываясь, словно гипнотизируя, смотрит на нее печально и томно, а она подмигивает нам с Антоном, дурачась, закатывает глаза. Пожалуй, она полновата, а я люблю худеньких, но тут это совершенно не имеет значения. Костя постепенно явно заводится, ей же, Лоре, по-моему, хоть бы что.

– Видишь, Юр, Костя ее любит, а она над ним издевается, – говорит вдруг моя высокая застенчивая партнерша. – Лариска всегда, со всеми так. Никого не любит! А за ней все ухаживают.

– Что ты говоришь?! Неужели?! – якобы удивляюсь я. – Вот интересно!

Но мне вдруг становится скучно, неуютно как-то. Ужасно тоскливо! Ясно же, что эту длинную привели для меня, потому что и молоденькую никак не отпускает Антон – танцует с ней очень близко, тесно, он тоже, похоже, «поплыл». Как, впрочем, и она, молоденькая. Сейчас начнут целоваться. Ага, вот уже и начали… Только Лора все же посматривает на меня иногда, кидает этакий ободряющий взгляд, но Костя, кажется, крепко к ней прилепился.

Это было 27-го марта, в день рождения моей мамы. Так совпало… С завода к этому времени я ушел, деньги на жизнь зарабатывал исключительно фотографией в детских садах, в институте учился уже на третьем курсе. Пережил первоначальный стресс от тупости «семинаристов», регулярно ходил на «творческие семинары» (закалял шкуру), а экзамены на сессиях сдавал почти все на отлично. Милая Зина с завода как-то успокоила меня, но конечно я все равно не ощущал себя настоящим мужчиной и жил в каком-то размытом состоянии, надеясь непонятно на что. Дело, разумеется, не только в этих самых делах, а вообще. Ни один из моих рассказов – а их было уже около десятка – не был пока напечатан, хотя я прилежно ходил по редакциям, предлагал, иногда посылал по почте. Возвращали аккуратно и неуклонно, отзывы были сдержанно отрицательные, иногда хвалили за «наблюдательность», «свежесть взгляда» и советовали читать классиков и «книги о литературном труде». Написал я даже целых две повести – одну о Рае (под названием «Оля»), а другую о большой рыбалке на Рыбинском море (мы ездили с другом Славкой). Эту, вторую, послал на кафедру творчества, когда перестал ходить на творческие семинары после того, как рассказы мои раздолбали. Решил так: поставят зачет «по творчеству» за эту повесть – буду ходить и учиться в институте. Не поставят: аривидерчи! В ту осень, кстати, побывал и на кафедре творчества: девушка-секретарша дала почитать рецензии, данные на мои рассказики на творческом конкурсе. Одна из них была написана аж самим заведующим кафедры творчества, и там были такие строки: «То, что автор присланных рукописей имеет право учиться в Литературном институте, видно по каждому абзацу его сочинений…» Меня, конечно, это обрадовало и удивило, однако, вел наш семинар, увы, не завкафедрой. А ребята-семинаристы, очевидно, вовсе не разделяли его комплиментарного мнения. Зачет, тем не менее, руководительница нашего семинара мне поставила. По повести или нет – не знаю, но поставила. Тогда-то и понял я, что здесь то же самое, что и везде и что надо растить и закалять шкуру. Один из рассказиков, правда, а именно «Зимняя сказка» – о рыбалке с Гаврилычем – был опубликован в нашей заводской многотиражке, но потому лишь, что я был «простой рабочий», а рассказ «прошел творческий конкурс в Литинституте»… Я чувствовал себя, естественно, в полнейшем одиночестве и жил, можно сказать, сжав зубы. Хотя с точки зрения социальной положение мое стало лучше: все-таки Литинститут. Какое-то спасение от милиции и вообще.

И вот эта вечеринка.

Итак, Лору и молоденькую Антон и Костя привели для себя. Танцуют, балдеют, кайфуют. А мне что делать? Мерзавцы они с Костей, оба мерзавцы, думаю с растущей досадой. Не успели выпить – тотчас и слиплись в экстазе. Хоть бы повременили немножко – у нас ведь компания все же. Мне-то со своей длинной что делать? Кстати, когда садились за стол, Антон, смеясь, прозвал ее Фернанделем – по имени знаменитого актера-комика с большой нижней челюстью и лошадиными зубами. Это было жестоко и грубо, но, черт побери, довольно метко. А еще он сказал, что она напоминает ему его маму, имея в виду, конечно, возраст – она наверное старше нас всех. Гад он все-таки: зачем привел ее, если так? Сволочи они с Костей оба. Сволочи.

Слава Богу, танец кончается, и я с облегчением выхожу в дебри коммунального коридора. Потом в парадное, на свежий воздух. Стою на лестничной площадке, облокотившись на перила и глядя в синеющее окно. Тоска, тоска. Все как-то однообразно и тускло, и в ближайшем будущем ничего, похоже, не светит. Вот здесь, облокотившись на перила, точно так же я поджидал Тоню когда-то – она возвращалась после поцелуев с Пашкой Васильевым. Первая моя женщина, о которой неприятно и вспоминать. Потом Рая, Лариса, Галя, Зина… Вот только разве что Зина. И – все. Грустно, грустно.

Однако надо идти обратно, в комнату, что поделаешь. Может, скоро уйдут?

Вхожу. Полумрак. И ко мне вдруг подходит Лора. Приглашает на танец? Да, новая мелодия как раз начинается. Танго. А она кладет руки свои мне на плечи. Я обнимаю ее за талию одной рукой, другой прижимаю к себе ее плечо. Она поддается покорно. Тотчас же чувствую горячий гладкий висок на своей щеке и шелковистые душистые волосы касаются моих губ.

Все исчезает… Впадаю в транс, плыву на сладких, блаженных волнах. Она приникает ко мне, часто дышит, легкие руки ее на моей спине словно слегка трепещут. Как крылья бабочки, думаю я.

Музыка кончается, мы едва успеваем разъединиться – и тут же кто-то хватает ее за руку, тянет с силой. Антон! Хмуро смотрит перед собой и как-то автоматически прижимает к себе Лору своей большой рукой. А Костя мгновенно грабастает светленькую. Рядом со мной в грустном, настойчивом ожидании уже стоит Фернандель…

– Да, вот так всегда получается, – надувая мощные губы, произносит с обидой она. – Во всех компаниях все ухаживают за Лариской. Все равно ведь без толку, потому что ей на всех наплевать. Давай с тобой потанцуем?

Наконец садимся опять за стол. Кто-то что-то рассказывает, хохочут дружно. По-моему, все опьянели крепко. Рядом со мной, разумеется, Фернандель, она заботливо ухаживает за мной, словно мама, что-то кладет на мою тарелку.

– Ты расскажи лучше, как тогда в ресторане отмочила, – низким материнским голосом обращается она к младшенькой.

Все смотрят в ожидании, а та тоненьким детским голоском произносит протяжно:

– Я пи-и-и-сать хочу!

Общий хохот, смеется и Лора. А я все в той же растерянности. Пытаюсь поймать ее взгляд, но он ускользает почему-то. Ясно: Костя начальник ее, нужно ей вести себя соответственно.

Опять танцы, опять толкотня ребят из-за Лоры, но вот Антон, кажется, уступил окончательно. Да, опять целуется с младшенькой, оба плывут далеко… И Лора с Костей как будто бы уже не дурачатся. Скоро, видать, тоже начнут.

Опять выхожу, ненадолго. Стою на лестнице. Когда же это кончится? А когда вхожу обратно, горит свет. Девчонкам пора домой, они живут далеко, уже одеваются. Вот и хорошо! Что-то им говорят серьезно, внушительно Костя с Антоном, уговаривают остаться, что ли? Не дай-то Бог! Меня даже не спрашивают, мерзавцы. Подруги настроены очень решительно, а вот Лора… Да, она вдруг снимает надетое уже пальто и смотрит на меня, улыбаясь, а молоденькая с Фернанделем говорят мне «до свиданья», выходят. С ними выходят и ребята, без пальто, правда – видимо, до дверей проводить.

И тут до моего сознания доходит, что мы с Лорой остались вдвоем. Не глядя на меня, она подходит к письменному столу, берет какую-то книжку, листает. Чувствую, что она взволнована. Словно во сне, подхожу к ней. Она оборачивается тотчас, словно ждала. Я обнимаю ее. Она приникает ко мне, ее губы мгновенно сливаются с моими. Мы чуть не задохнулись оба и чуть не упали. Вот это да.

Но входят Костя с Антоном, и мы с Лорой тотчас отстраняемся друг от друга. Словно бы как ни в чем не бывало, рассматриваем вместе книжку. Щеки ее горят.

Ребята с подозрением смотрят на нас, а я в полной растерянности. Нас трое все-таки, и потом они же ее пригласили… Что делать, Боже мой.

– Давайте в бутылочку? – говорит Костя, облизываясь.

– Верно! Давайте! Молодец Костя! – тотчас орет Антон. – Юра, садись тут. Лариса, а ты сюда. Какую бутылку возьмем? Ларис, тебе эта нравится? Кто крутит первый?

Я послушно сажусь. Лора тоже. Напротив. Как ни в чем не бывало.

Костя ловкий парень. Разыгрывал из себя томного и медлительного, а теперь быстро хватает бутылку, крутит ее, лежащую, за середину. Она аж подскакивает, бешено вертится, наконец останавливается. Горлышко показывает на Антона.

– Ну, с тобой мы целоваться не будем, – говорит Костя и протягивает руку опять.

– Нет, брось! – перехватывает бутылку Антон. – Моя очередь. Не хочешь меня целовать – не надо, а крутить теперь мне.

Он долго прилаживается, старательно обхватывает темную бутылку большой смуглой рукой, наконец, крутит. Горлышко останавливается на мне.

Тут Лора впервые поднимает глаза на меня. Ждет. Нехотя, неловко я все же кручу бутылку, и она показывает на Костю. Тот моментально хватает, вертит, горлышко останавливается рядом с Лорой. Мгновенно он вскакивает, тянется, наваливается на Лору, едва не сваливая ее со стула. Антон весело и громко хохочет. А Лора ничуть не сопротивляется, спокойно позволяет Косте целовать себя, а когда он отпускает ее, я вижу: опять ее щеки горят.

Но это ведь всего лишь игра, думаю в полной растерянности. Всего лишь игра, что такого. Поддержать компанию нужно, ничего не поделаешь. Теперь Лора крутит. Ее целует Антон. Теперь Антон. На меня бутылка больше ни разу не указала. В голове звенящая пустота.

– Ну, что, ребята, может быть хватит? – говорю наконец.

– А ты что, не хочешь поцеловать меня, да, Юр? – говорит Лора и смотрит на меня как будто с обидой.

Я только пожимаю плечами.

– Да так целуйтесь, чего там! – кричит великодушный Антон. – Разрешим ему, Костя?

– Ладно уж, пусть, – кивает головой Костя.

И Лора смотрит на меня, ожидая.

Дурь какая-то. Ничего не понимаю. Горечь, тоска и звон в голове. Встаю, подхожу к Лоре, наклоняюсь. И чувствую вдруг, что она обнимает меня – их она не обнимала, это я помню точно! Целую послушные, горячие губы ее – они сливаются с моими, они трепещут, – она обмякает вся и даже стонет слегка.

– Вот это да! Ну, вы даете, вот это я понимаю, а что ты, Костя! – кричит Антон и громко хохочет.

Это я слышу словно сквозь вату. Голова кружится, возвращаясь на свой стул, я чуть не падаю. Господи, что это? Как надо? Как правильно? Боже мой, Боже мой… Лора! Я ничего не понимаю, Лора…

Но еще карты. Игра «в дурака». Предложил Антон – чтобы тот, кто выиграет, целовался, с кем хочет. Ясно. Я играю машинально, как заведенный. Ступор какой-то. Ничего не понимаю… Ни я, ни Лора не выигрываем ни разу.

Время заполночь, и Косте, как выясняется, наконец-то пора. Как потом сказал Антон, Костя женат, у него дочка маленькая родилась недавно, а спецсеминар, на который он, якобы, пошел сегодня, давно должен бы кончиться. Надо ему бежать, чтобы успеть на метро. И к жене с дочкой. С неожиданным проворством Костя ловко выскальзывает из комнаты, слегка прищемив дверью свой пухлый портфель.

А мы остаемся втроем.

– Ребята, я правда останусь у вас, хорошо? – растерянно говорит вдруг Лора. – Мне далеко ехать, опасно… Юр, у тебя есть раскладушка?

Я не успеваю ответить.

– Ну, что ты, Лариса, конечно, мы только рады будем! – орет Антон. – Зачем раскладушка, мы и на тахте поместимся, не подеремся. Стели, Юра!

Лора стоит посреди комнаты, растерянно и покорно смотрит.

– У вас есть брюки какие-нибудь спортивные? – спрашивает наконец.

– Юра, поищи ей брюки, – командует Антон.

Я принимаюсь искать. И нахожу. Лыжные.

– Пойдет? – спрашиваю машинально.

– Если других нет, то пойдет…

Улыбается.

Трикотажную кофту свою она снимает сама. Антон аккуратно стягивает с нее и бюстгальтер.

– Какая грудь у Ларисы, ты посмотри, какая отличная грудь! – с искренним восхищением говорит он, и я смотрю.

И в полумраке комнаты, в слабом свете уличных фонарей вижу это нежное чудо – два округлых, словно светящихся холмика с заострившимися, торчащими вверх сосками. А большая смуглая рука Антона ласкает Лорину грудь. И я вижу, как восставшие, возбужденные соски упорно проскакивают между пальцами.

А Лора смотрит на меня смущенно. И гордо…

Потом мы лежим на тахте: Лора посередине, Антон с внешнего края, а я у стенки. И вдруг осознаю, что целую Лору поочереди с Антоном. Ощущаю время от времени, что творится что-то нехорошее, наверное… Но это же так приятно! И самое, самое главное: ведь ей нравится! С ее стороны нет никакого протеста! Нежность, покорность… Она волнуется, дышит часто, и я целую ее заботливо, бережно, нежно, я стараюсь, чтобы получалось как можно лучше. Я так хочу ей добра! И она с такой готовностью отвечает… Боже мой, Боже мой…

– Мы… осторожненько… Ладно? – тихонько вдруг говорит Антон Лоре.

Что такое? Я не понимаю. А Лора вздрагивает, я чувствую. Но молчит. О чем он? В голове у меня абсолютная муть. Но ощущаю вдруг, что кто-то из них дрожит мелкой дрожью. Лора? Антон?…

О, Боже мой. До меня доходит, наконец, и я вижу: она согласна! Это совершенно ясно. Она согласна и она ждет – молчит. Дело, выходит, за мной? О, что же делать… Словно вихрь подхватывает меня, мне плохо, голова идет кругом. Лежу неподвижно во мраке, страдаю. Молчу.

И тут Антон встает:

– Я сейчас приду… подождите минутку.

Выходит в коридор.

Что происходит со мной? Не думая, не рассуждая – головой в омут! – я вдруг поворачиваюсь к Лоре, зарываюсь лицом в ее грудь, так исцелованную уже нами, в ее нежную, полную, такую податливую, такую прохладную грудь. И она обнимает меня. Нежность, непонятное чувство вины, радость, горечь… Я не хочу, не могу думать – целую в исступлении ее шею, губы, глаза, волосы. И она отвечает мне. И, наверное, слезы у меня выступают. Но – вот удивительно! – тело мое вдруг становится гибким, послушным, оно оживает – исчезла скованность! Она обнимает меня нежно, прижимает к себе, я теперь чувствую себя сильным, любимым, добрым. Я люблю ее!

Но входит Антон.

И словно мгновенное пробуждение – трезвость. Что? Что происходит?…

Антон ложится, тахта тяжело оседает под ним. Он опять поворачивается к Лоре и пытается целовать. Но что-то, очевидно, теперь не так.

– Кажется, что-то произошло? – говорит он и с подозрением смотрит то на меня, то на Лору.

Я молчу, я не знаю, что сказать. И правда не знаю. Сумбур в голове полный.

А Лора вдруг тихо говорит мне:

– Юрочка. Ты не целуй меня, а то может случиться что-то очень нехорошее. Не целуй меня сейчас, хорошо?…

Я не понимаю, почему она так и только киваю послушно.

Но она вдруг поворачивается ко мне. То она лежала на спине, соблюдая наше с Антоном равенство, но тут вдруг решительно поворачивается ко мне. И обвивает мою шею руками. И шепчет на ухо:

– Какой ты хороший…

Я?! Хороший?! Сердце колотится оглушительно, я в полном трансе опять. А Лора приникает всем телом – и грудью, и животом, и ногами своими. Я взлетаю… Никогда, никогда ничего подобного…

– Какой ты хороший, – повторяет она и прижимается лицом к моему лицу.

А потом вдруг осторожно, мягко просовывает руку под ремень моих брюк (да-да, я даже и не снял их тогда – стеснялся!). Ее нежная рука охватывает мою распаленную восставшую плоть, я чуть не задыхаюсь от острого, мгновенного блаженного чувства – словно вихрь подхватывает и несет, сердце выпрыгивает из груди. Взрыв! Разрядка!… Финал.

– Милый мой, – говорит она тихонько, ласково, а у меня все еще бурная, блаженная разрядка толчками.

Она нежно помогает рукой… Мокро, скользко, приятно и почему-то совсем не стыдно.

А потом мы уснули.

Проснулся я первым. Едва открыв глаза, увидел на подушке перед собой лицо Лоры – спящее, ставшее во сне мягче, роднее. Красивое очень, словно с обложки яркого иностранного журнала. Наполовину прикрытое черными волосами. Повернутое ко мне… Я не успел как следует разглядеть его – глаза приоткрылись. Голубизна вспыхнула между ресницами, пухлые губы тотчас растянулись в улыбке. Она пошевелилась, и тут я вспомнил, что одна ее рука всю ночь обнимала меня. Она и сейчас уютно покоилась на моем бедре. Сложные во мне были чувства. Но несмотря ни на что звенящая радость пронизывала. Странное ощущение: как будто бы раньше вокруг было холодно, а теперь стало тепло. Как будто холодные руки и ноги мои отогрелись.

Проснулся Антон.

– Ну, что, голубки, пробудились? – громко говорит он, потягиваясь.

Стыдно перед ним, но я чувствую благодарность: кажется, он простил. Простил это наше «предательство». Я по-прежнему в полной растерянности, но теперь мне почему-то легче.

Антон первым соскакивает с тахты, натягивает брюки (он-то, в отличие от меня, их снял…) и бежит умываться. Лора просит отвернуться и начинает одеваться тоже.

– У тебя есть тряпочка или вата? – спрашивает она.

Я даю чистый носовой платок. Она поворачивается спиной, чуть-чуть наклоняется. Ее рука с платком ныряет вниз… Мое сердце сжимается…

Антон входит, когда она уже причесывается перед зеркалом. А я, облачившись в белую свою рубашку, сижу на тахте и смотрю. Я все еще ничего не понимаю, плыву. Но как бы со стороны вижу себя не случайно в белой рубашке. Именно в белой. Антон отправляется ставить чайник на кухню, а Лора подходит ко мне и прислоняется лицом к моему лицу. Родная…

– У тебя есть записная книжка? – спрашивает она.

Я даю. Она записывает свой телефон. Рабочий. Читаю: Баринова. Лора Баринова. Я сижу, не в силах пошевелиться.

Они наскоро пьют чай и уходят. Им на работу вместе.

Некоторое время я по-прежнему сижу на тахте неподвижно. То и дело в груди возникают спазмы: то радость рвется наружу, то жжет печаль. Хочется и смеяться, и плакать. Странная какая-то, дурная истерика. Наконец, горячая нежность к ней затопила все, и на глаза наползают слезы. Такая красивая, Боже мой, такая нежная и пылкая… Неужели?…