Читать книгу Дни силы и слабости - Юлиана Яроцкая - Страница 3

Часть 0
0.2. Сенк

Оглавление

Поднимаясь по лестнице, Сенк подсчитывает, сколько останется денег после того, как он заплатит за квартиру. Зарплаты едва хватило бы даже на одно жилье. Программист с математическим образованием, аналитик больших данных в городе Ж зарабатывает немногим больше разносчика пиццы. Ежемесячная дань съедала две трети доходов. И как только нормальные люди живут?

Ответ всплыл в голове мгновенно, и он был очевиден: воруют, закладывают фамильные драгоценности, влазят в долги. Продают почку. Сенк еще раз мысленно поблагодарил самого себя за находчивость и достаточное количество ума. Приятно, однако, знать, что ты можешь обеспечивать и себя, и свою сестру, и ее собаку без контакта с криминалом. Это дает ощущение какого‑то полноценного богатства. Вот у кого‑то там безрадостные будни, а у нас тут все хорошо. Вот другие едва концы с концами сводят, а у нас тут лакшери. Какао пьем. Главное, только за квартиру не забыть заплатить.

Сенк носил светлую бороду, длиной уступающую зубной щетке, такие же светлые усы и такую же, как борода, прическу. Хотя прическа порой бывала длиннее бороды. Ее он стриг редко, ибо щетина на макушке – это слишком вызывающе. Бороду он подстригал ножницами по четвергам. Седые волоски ничем не красил – с ними как‑то солиднее. За щеками, когда он улыбался, поблескивали два золотых зуба. Их ведь тоже не покрасишь. Телосложение и так выдавало в нем работника исключительно умственного труда. Мощные извилины левого полушария и хитрый, близорукий взгляд. Сутулость. Серо‑зеленые глаза. Они конспирировали все, что он хотел скрыть или ленился демонстрировать. Однако про элегантность Сенк тоже не забывал – считал это важным для успеха и в бизнесе, и в повседневном общении. Элегантный пофигизм. Многозначительность. Сенк часто приправлял свои слова двусмысленностью. Он превращал мимику и голос в театр. В харизму. Он умел улыбаться и как пожилой пастор, и как дьявол, только что захапавший душу грешника.

Открыв дверь без ключа (значит, пса уже выгуляла), Сенк сощурил глаза до горизонтальных щелочек и пристально оглядел комнату. Все чисто. Все спокойно. Это показалось ему подозрительным.

Рядом со шкафом, словно британский караульный, стоит Матильда – вытянувшись по струнке и с неестественно радостным выражением лица.

– Ну, как вы тут? – Сенк, не переставая щуриться, закрывает за собой дверь и снимает ботинки.

– Все хорошо. – Матильда не может снять с лица улыбки чеширского уголовника.

– Точно?

– Сто процентов.

В присутствии других людей Матильда – на редкость спокойный, даже замкнутый ребенок. Оторвать ее от рисования или от медитации над какао невозможно. Но стоит только ей избавиться от посторонних глаз – и один Бог свидетель, на что способно это создание.

Сенк не спеша, чувствуя холодный пол сквозь носки, направился к холодильнику – присматриваясь, принюхиваясь и опасаясь подвоха.

Но подвоха все не было и не было.

– А у тебя как дела? – Матильда, не двигаясь с места и не шевелясь, провожала его взглядом. И этот взгляд не вызывал доверия.

– Как дети в школу, – Сенк не сводил глаз с Матильды даже тогда, когда, по мере его перемещения, для этого пришлось выворачивать шею.

Переступив воображаемую черту, за которой находилась «кухня», он наконец повернул голову прямо. Впереди возвышался холодильник.

Сенк наклонился, внимательно рассмотрел ручку. Вроде цела. Потом осторожно открыл дверцу, проверяя холодильник изнутри. «Лампочка горит – значит, все работает». На второй полке затаилось вчерашнее картофельное пюре с горошком. Сенк взял тарелку, понюхал. С пюре, кажется, все нормально. На столе стоял его квакегер – тоже с виду целый. Черная «пудреница», последнее слово компьютерных технологий. «В чем же подвох?»

Он оглянулся на Матильду. Она продолжала стоять, как вкопанная, скалясь во все челюсти.

Сенк понял, что сейчас может потратить весь вечер на поиски, так ничего и не добиться, а на следующий день найти в шкафчике под раковиной чье‑нибудь гнездо с живыми птенцами или еще что‑нибудь в таком духе.

Экономь время.

– Так, давай, колись. Что я пропустил?

Матильда, не расцепляя зубов, попыталась изобразить беззаботность:

– Ничего.

Напряжение вокруг нее сгущалось невидимой тучей.

– Матильда, я ведь не тупой, – Сенк стал в позу ментора, упершись локтем в один бок и чуть скосившись на одну ногу. – Выкладывай давай, пока то, что ты натворила, еще, может быть, – «может быть» он произнес особо выразительно – можно исправить.

Матильда мгновенно помрачнела.

– ЭТОГО исправить никоим образом нельзя.

Скорбно опущенные глаза. Твердый, как гранит, голос. Обреченность. После ее слов Сенк понял, что ничего по‑настоящему страшного не произошло, и немного расслабился.

– И как же тебе удалось ЭТО провернуть?

Матильда еще раз вздохнула.

– Сама не знаю.

Сенк еще раз внимательно изучил кухню. Скромная, минималистичная обстановка позволяла даже с его слабым зрением ощупать каждый сантиметр. Все казалось таким, каким было оставлено накануне. Нетронутым.

– Тогда я пошел в туалет, – предупреждающе проговорил он, снова пристально глядя на сестру. Эта фраза означала что‑то вроде «не убьет ли меня там что‑нибудь?».

Матильда продолжала стоять неподвижно, глядя на свои ступни и боясь вдохнуть. «Раз молчит – значит, не убьюсь». В противоположном конце комнаты, рядом с диваном, лежал, высунув язык, пес, любовался хозяевами и безмятежно поливал пол слюной. Довольное лохматое чудище. Несколько секунд в воздухе слышалось только его дыхание.

Сенк, не спуская глаз с сестры, вернулся обратно, к прихожей – рядом с ней находилась ванная. Это была микроскопическая комнатка, которую кто‑то изобретательный умудрился оснастить душем, небольшим керамическим корытом (бассейн для колибри) и таким же малометражным унитазом, наверняка украденным в каком‑нибудь детском лагере.

Везде было чисто. На полу, в ведре для швабр, на шланге от душа, где частенько собиралась ржавчина. Шланг мертвым питоном висел под стенкой. Даже узор плесени под потолком был оригинальным. Когда доходило до уборки, о плесени всегда забывали.

Сенк задержался на пороге. Оценил обстановку. В воздухе колышется цепочка для слива. Трубы целы. Раковина чиста до такой степени, что в ней можно делать фондю.

Ничто не предвещало беды.

Он оглядел пол. Две тараканообильные трещины. Тряпка для мытья. В углу рядом с унитазом – рулончик туалетной бумаги и флакон со средством «от вредных насекомых». Кроме боевых отметин на этом полу не было ровным счетом ничего.

Сенк почему‑то вспомнил, как Матильда в более раннем детстве такие флаконы «переделывала», зачеркивая маркером картинку букашек на этикетке и слово «насекомых», и дописывала вместо этого «людей». Родственники ржали, но сама идея всем нравилась.

Набравшись храбрости, Сенк ступил на кафельную палубу ванной. Когда‑то он пришел к неожиданному выводу, что из всей жилплощади, за которую он сейчас платит, а именно – квартиры в двадцать пять квадратных метров – почти всех этих денег стоила бы одна несчастная ванная с плесенью под потолком. Потому что здесь находятся вода, вентиляционное отверстие и унитаз. Ванна – это стратегический объект.

На «кухне» тоже бывает вода, но там ее меньше и теплая есть не всегда. Здесь же – вода постоянная. Хочешь – открывай, хочешь – закрывай. От жажды можно умереть только при очень страстном желании. Потому что, по нынешним временам, вода, особенно горячая – ценный бонус в комплектации жилища. А по мировым водяным меркам, это вообще рай. Лакшери же! Город Ж опустится в самую преисподнюю экономического кризиса, но именно здесь вода будет. Всегда.

Сенк представил себе, как богатые, обезвоженные южане покупают у него билеты в его ванную.

– Погоди!!! – вдруг донеслось из комнаты.

Сенк вздрогнул.

– Что, меня все‑таки кто‑то здесь поджидает?

В ванную тут же влетел вихрь из младшей сестры. Она быстро оторвала (именно оторвала, потому что «открыла» – немного не тот глагол) крышку сливного бачка и заглянула внутрь. Перевела дух.

– Прости.

Сенк понял, что извинение, произнесенное в сторону воды в бачке, было адресовано не ему. И рискнул заглянуть туда сам.

На дне сливного бачка флегматично дирижировал плавниками речной окунь.

Сенк опустил взгляд в унитаз. Там, окаймленные авоськой для продуктов, прикрепленной с двух сторон под сидением, плавали десятка три мелких рыбешек.

Матильда, стоя одной коленкой на крышке унитаза, оглянулась и посмотрела Сенку в лицо. Сочувствие лезло из ее детских ушей.

– Он печалится.

Сенк еще раз посмотрел на окуня.

– Я бы тоже печалился, если бы меня засунули в сливной бачок.

Матильда опустила взгляд.

– Скажи, тебе мало живности дома? Решила обзавестись новыми друзьями?

Матильда тоже всерьез опечалилась. Она знала, что Сенку затея не понравится. Но насчет живности он не прав. Питомцев у нее действительно было мало. Тараканов сразу можно вычеркнуть, так как от них преданностью и не пахнет. Мыши продаются за еду. Гномы не входят в категорию «животные». Муравьи не выдержали осады содержимым флакончика «от вредных насекомых» и тоже сбежали. Остаются только Сенк и Фэри. Но даже Сенк, по правде говоря, – питомец неважный: за ним не надо убирать, с ним не надо гулять, его не надо кормить пирожными из песка. Зато он заставляет младших сестер «каждое утро чистить зубы, причесываться и мыть за собой посуду».

– Ну, и куда мы это теперь денем?

Матильда поставила крышку от сливного бачка на пол, прислонив ее к стенке.

– Но им и здесь удобно…

– Зато мне неудобно, – в голосе Сенка уже слышалось раздражение. Он редко позволял себе демонстрировать сильные эмоции, но окружающие догадывались о них по голосу. Сенк знал об этом и привык выражать несогласие только «устрожением» тона своих слов. – Это туалет, им нельзя будет пользоваться, не сливая этих рыб в сток.

Матильда со вздохом приняла поражение. В силу детского оптимизма она даже на секунду понадеялась, что ее брат сейчас добавит «…поэтому давай лучше поселим их в раковине», но вместо этого Сенк только вышел в прихожую и вернулся с ведром для мытья полов. Окунь в сливном бачке повернулся к нему другим боком. На мелких рыбок в унитазе появление бледнолицего и вовсе не произвело никакого впечатления.

– Где ты их достала?

Матильда молчит.

– Давай, рассказывай, кого ты уже ограбила.

Подобное обвинение вызвало новую волну негодования в Матильде, и не сказать ничего в свою защиту она не могла:

– Они были пленниками того бородатого типа, который у нас под лестницей живет. Он их пытал. Он снимал с них скальп!

Сенк на секунду задумался, вспоминая, кто живет у них под лестницей. Затем склонился над унитазом и по одной начал руками вылавливать рыб и выкидывать их в ведро.

– А, это тот бомж, в серой шапочке? Он каждую субботу на рыбалку ходит. Перебивается рыбалкой и попрошайничеством. Мадемуазель, ты отобрала у него обед.

Матильдина совесть молчала вместе с Матильдой, хотя сама Матильда была вне себя.

– Я спасла их от смерти! Сам подумай, что важнее: чья‑то жизнь или чей‑то обед?!

Она прекрасно понимала, что апология обречена на провал, потому что в системе приоритетов ее брата обед был порой важнее чьей‑то жизни, если этот «кто‑то» – рыбы.

Переместив в ведро всех обитателей сливного бачка, Сенк наконец разогнулся и задумчиво посмотрел на окуня. Поясница ныла. Недавно четвертый десяток пошел – пора и о здоровье печься.

– Я так понимаю, ты не разрешишь мне пожарить твоих друзей с пюре?

У Матильды от возмущения перехвалило дыхание. Как, ну вот как?! Как может самый добрый и умный в мире, по ее мнению, человек порою быть таким черствым и безжалостным?

– Прости, дружище, – сказал Сенк окуню, прежде чем схватить его за шею и бросить в ведро, к плескавшимся там в мелкой лужице мелким рыбкам. – Пора на выход.

– Куда? – Матильда умоляюще застонала.

Сенк уже успел вернуть себе душевное равновесие и окончательно успокоиться.

– Давай лучше я верну их в реку. Там им будет сподручней.

Иногда предложение альтернативы звучит как предложение сдаться.

– Ну давай… – эта фраза должна была выразить всю безысходность ситуации, которой, скорее всего, не случилось бы, если бы Сенку не суждено было захотеть в туалет. Матильда прикинула, что река – еще не самый плохой вариант. Уж во всяком случае, если сравнивать со сковородой и пюре.

Сенк, чуть размахивая ведром, вышел из квартиры и спустился в подъезд. Какой сегодня день? Суббота. Слово «суббота» отдавалась в его голове базарным днем. Суббота когда‑то была самым интересным раундом недели. Потому что по субботам в городе Ж открывается Черный Рынок.

На улице было пасмурно. Сенк пожалел, что не переобулся в ботинки: асфальт был сырым и холодным, и потертые тапочки годились только для того, чтобы визуально не казаться босым. В серой полосатой кофте сейчас сложно замерзнуть и ночью, но только при наличии адекватной обуви.

До реки отсюда метров пятьсот. Она текла, собирая пластиковые бутылки со всего города, вдоль Западной Окраины. Чтобы попасть туда, достаточно было пересечь двор и обогнуть окаймляющие его дома. Рыбаков наверняка уже не счесть, и у каждого – плохой улов. Река беднеет с каждым годом.

Сенк обошел подъезд и постучался в узенькую дверь дворницкой. Вместо дворника, как ожидалось, открыл беспризорный паренек Евгений. Серая шапочка, серое пальто, потрепанное и без одной пуговицы, лицо небритое и немного грязное. Взгляд потерянный.

– Доброе утро, – бодро поздоровался Сенк, – на рыбалку ходили?

Евгений закашлялся.

– И вам не хворать. Ходил.

– Ну и как?

Евгений развел руками.

– Никак.

– Я тут подумал, – Сенк еще раз оглядел ведро, в котором затаились несостоявшиеся Матильдины друзья, – я тут вам к обеду как раз рыбы хотел предложить. Кто знает, может, вы такую любите. – Он протянул ведро бомжу. Евгений при виде еды сразу растаял.

– Красавцы… прям как я сегодня наудил. Представь себе, какая‑то сволочь все с***дила! Поймал такого же, – он вытащил окуня за хвост – окунька, и еще мелочи всякой, только отлучился по нужде – и все! Пусто!

– А я и думаю, с чего вдруг рыбный мужик так дешево продает, – Сенк с улыбкой изобразил удивление. Он глядел на собеседника так, словно этот бомж был самым дорогим для него человеком.

– На базаре?

– Ага. Хотел купить нам с сестрой на обед, а тут тетка из деревни приехала, не переносит запаха рыбы. Возьмете?

– Премного благодарен, – бомж с радостью взял ведро.

– Всего вам доброго и прекрасного, – Сенк с той же непринужденной, гипнотизирующей улыбкой направился обратно. На лестнице он вспомнил, что дворника, который раньше жил под лестницей, до сих пор не нашли.

Дни силы и слабости

Подняться наверх